Сандро, не плачь!

— А где Галя? — задала Дашка резонный вопрос. И в самом деле, где ещё ей быть после генеральной репетиции, как не рядом с мужем…

— Галя… — Белецкий вздохнул и отвернулся. — Она улетела в Крым.

Чёрт, как же больно было всякий раз заново объяснять это новым людям… И ведь не отмолчишься же. Не скроешь…

— Не поняла? — Дашка приподняла брови. — В каком смысле “улетела”? Вы поссорились?

— Вроде того. Не расспрашивай, если можно. Я пока и сам не знаю, что тебе сказать.

К счастью, Дашка, когда надо, могла быть тактичным и понимающим человеком.

— Папулик, — протянула она жалостливо и снова крепко обняла его. — Ну, не расстраивайся ты так. Не переживай. Всё наладится… вот увидишь!

— Стараюсь верить, — вздохнул он. — Пока что она со мной даже разговаривать не хочет.

Дашка закусила губу, с тревогой вглядываясь в его потерянное лицо. Белецкий всегда был ей ближе, понятнее и роднее, чем мать, с самого детства. Поэтому сейчас у неё тоже невольно защемило сердечко от сочувствия к нему.

— Она к тебе обязательно вернётся, — ободряюще прошептала дочь, уткнувшись носом ему в шею. — Ну, если хочешь, я сама ей позвоню и поговорю?

— Не надо, но спасибо за трогательный порыв помочь, — улыбнулся он. — Надеюсь, я к ней сам скоро поеду. Вот уж не думал… не думал, что ты будешь беспокоиться о наших с ней отношениях.

— А почему нет? — неподдельно удивилась Дашка. — Галя твоя мне в целом очень даже нравится. Нормальная девчонка. У нас и разница в возрасте всего-то ничего, мы вполне могли бы стать подружками, я совершенно не против. Просто, мне кажется, она подсознательно старается держаться от меня подальше, точно ожидает какого-нибудь подвоха. Из-за мамы. Ну, ты же знаешь маму, — она выразительно закатила глаза. — Боюсь, Галя думает, что мы с матерью — одного поля ягоды.

Обычно Белецкий не критиковал Анжелу в присутствии дочки, пытаясь сохранить её родительский авторитет, но тут просто не смог удержаться от замечания:

— Боже мой, какое счастье, что это не так… Вы с ней абсолютно разные.

— Я в курсе, — кивнула Дашка. — Я, безусловно, папина дочка. Твоя!

Слышать это было неизменно приятно. И хотя Дашка знала, что Белецкий ей не родной отец, эти слова она всегда произносила совершенно искренне, от чистого сердца.

В дверь гримёрки снова постучали. На этот раз явился Антон Крапивин собственной персоной.

— Хорошо, что ты ещё не уехал… — выдохнул режиссёр. — О, Дашенька, здравствуй. Когда ты там учёбу заканчиваешь? У нас в театре страсть как не хватает молодых красивых актрис.

— Не дождётесь! — Дашка показала ему язык. — Чтобы я гробила лучшие годы своей жизни на ваш старушатник?

Это была их традиционная шутливая перепалка.

— И ты по мою душу? — усмехнулся Белецкий, обращаясь к Антону. — Что, хочешь провести работу над ошибками?

— Да какая работа над ошибками, смеёшься, что ли? Разбор полётов будет завтра, а сейчас все и так устали, как кони… Нет, я по другому поводу, — Антон несколько смущённо почесал затылок. — Ты… интернет открывал сегодня?

Белецкий напрягся, сразу подозревая самое худшее.

— Честное слово, меня скоро начнёт трясти от этого вопроса. Что на этот раз? В каких смертных грехах меня нынче обвиняют?

Дашка испуганно притихла.

— Ты, случайно, не был на встрече однокурсников Щукинского на днях? — осторожно прощупывая почву, спросил режиссёр. Белецкий кивнул.

— Случайно, был. И не на днях, а буквально вчера.

Чёрт бы побрал это проклятое “вчера”…

— Быстро же пошла реакция, — и Антон сунул ему телефон с открытой статьёй. — В "Звёздном экспрессе" утром дали материал, остальные сайты тут же подхватили и перепечатали.

Больше всего Белецкий боялся, что в СМИ просочится что-нибудь, связанное с их с Кети поцелуем. Тогда, действительно, вовеки будет не отмыться от всей этой грязи…

Реальность оказалась куда более прозаичной, хоть и всё равно мерзотненькой.

Некий бывший однокурсник, скромно пожелавший остаться неизвестным, делился впечатлениями от встречи и крыл Белецкого на чём свет стоит. “Он из всех нас — наименее талантливый”, “пробивался всегда за счёт смазливой внешности”, “ничего из себя не представляет как артист”, “зашкаливающее самомнение, самовлюблённость и высокомерие”, “любимчик Мастера, чем бессовестно пользовался, с трудом переползая с курса на курс” — вот только малая часть тезисов, которыми была под завязку набита эта статья. Уязвлённое самолюбие и неприкрытая зависть так и хлестали из текста.

— Нехило ты там кому-то по мозолям потоптался своим присутствием, — покачал головой Антон, когда Белецкий молча вернул ему телефон. — Бомбануло так бомбануло… Сразу видно, талантливый и успешный человек писал, — он язвительно хмыкнул. — Какой мощный высер!

— Что там, пап? — пискнула Дашка, но он только успокаивающе махнул рукой:

— Даже и обсуждать не стоит.

Белецкий действительно не собирался переживать по этому ничтожному поводу. Единственное, что было неприятно — так это то, что бывший однокурсник сохранил в тайне своё имя. Подозрение волей-неволей падало на всех — анонимом мог оказаться и Генка Огурцов, и даже Жорка Иванов… все те, кто ещё вчера братались с ним и клялись в том, что студенческая дружба не ржавеет.

— Да ведь сразу ясно, что такие встречи никогда не заканчиваются ничем хорошим. Обязательно будут сравнивать свои и чужие успехи и брызгать желчью… На хера ты вообще туда попёрся?! — с досадой воскликнул Крапивин.

— Веришь, нет… — вздохнул Белецкий, — со вчерашнего дня сам бесконечно задаю себе этот вопрос.

Из театра они вышли втроём.

— Извини, — сказал Дашке Белецкий, приобняв её за плечи, — я сегодня безлошадный, так что не смогу отвезти тебя домой.

— Да какие проблемы, господи, — она пожала плечами. — Я девочка большая, на такси спокойно доберусь, даже не волнуйся. Ну, или Женьке сейчас звякну, он за мной заедет, если у него нет срочной работы…

Жених дочери был программистом, работал не в офисе, а из дома, и преимущественно ночами.

При их появлении со скамейки возле служебного входа поднялась одинокая женская фигура. Белецкий подумал было, что это какая-нибудь заждавшаяся поклонница (у остальных, видимо, не хватило терпения торчать здесь до победного конца), но тут свет фонаря упал ей на лицо, и он понял, что это Кетеван. Кетеван, которая, должно быть, весь день провела как на иголках, ожидая его звонка.

— Я… пыталась тебе дозвониться, Сандро, — сказала она негромко. — Но у тебя что-то с телефоном… Он всё время недоступен.

Дашка и Антон с любопытством уставились на незнакомку. Белецкий полез в карман, достал трубку и убедился в том, что мобильник попросту разряжен.

— Прости меня, Кети, — произнёс он в сильнейшем раскаянии. — Я так замотался сегодня, совсем вылетело из головы, что должен был тебе перезвонить…

Дочь и режиссёр деликатно отошли в сторону на несколько шагов, чтобы дать им возможность поговорить.

Плечи Кетеван безвольно опустились, но Белецкий торопливо заверил:

— Нет-нет, всё в порядке! Я имею в виду, по твоей проблеме… Вас ждут в клинике шестого, то есть послезавтра. Подъезжайте с сыном к десяти утра, со всеми документами. Скорее всего, сразу и госпитализируют, чего тянуть. Пока обследуют, пока суд да дело…