Санклиты 2 и 3. Охотница. Ангел Губитель

Гостиная на самом деле мне очень понравилась. Светлая, просторная, с высокими потолками, в центре стояло белое пианино со стопкой нот, книжные шкафы занимали все стены, тяжелые лавандовые гардины на окнах гармонировали со светло-сиреневой обивкой мебели. На стене задумчиво отмеряли время часы с маятником.

Рядом с ними висело много фотографий и картин. На большинстве – улыбчивая женщина с круглым лицом и светловолосая девочка в разных возрастах – от крохи с огромными удивленными карими глазами и пальцем во рту до хохочущей красавицы с огромным черным котом в обнимку. Его дочь, вероятно.

– Анжелика. – Подтвердил Савва, с тоской глядя на это фото. – Последний снимок. Что ж Саяна, – он перевел взгляд на меня. – К чему будете взывать? К моральным императивам, совести? Или предпочтете пугать двумя могилами и Уголовным Кодексом?

– Я не судить пришла. Хотела просто попросить вас не марать руки. Он этого не заслуживает.

– Знаете, Саяна, мы с женой встретились, когда она была совсем юной девочкой, а я уже разменял девятое столетие. Весь седой, но влюбился, как мальчишка, впервые, до потери пульса. – Он посмотрел на Драгана. – Горан меня поймет.

– Верно. – Тот кивнул.

– Ольга была из тех людей, что входят в комнату и становится светлее. Она всегда улыбалась! Мы прожили много лет вместе – безумно счастливых лет. Я знал, что это безоблачное счастье рано или поздно… Но недосмотрел, старый дурак! Недооценил женскую тягу вить гнездо, рожать детей. Не буду утомлять вас своими драмами. Суть в том, что Ольга забеременела – перестала пить таблетки и… Моя вина, конечно. Она твердила одно – что все равно рано или поздно умерла бы, а так со мной останется хотя бы частичка ее. – Он помолчал, борясь со слезами. – И даже это меня ничему не научило! Я не понял, что Анжелика влюбилась. Девочка, которая только вчера задувала свечи на свое совершеннолетие, обдурила старика, которому до тысячи осталось полшага!

– Ты не виноват. – Тихо сказал Горан.

– Не соглашусь. – Савва покачал головой. – Когда она пришла домой в слезах, рассказала, что ее бросил парень, когда узнал, что она санклит, я решил, что история закончена. Первая любовь, пройдет. А потом он позвонил на ночь глядя, и она расцвела, побежала на его зов, уверенная, что они помирятся. «Не жди меня, папа! Может, я не вернусь!» Это ее последние слова. Пророческие. – Мужчина всхлипнул. – И у меня никого не осталось – ни жены, ни дочери.

Я не удержалась и положила ладонь на его руку. Он сжал ее, благодарно посмотрев на меня.

– Этот подонок решил, что она специально с ним познакомилась, хотела поиздеваться над сыном Хана! И поэтому убил! А она любила его без памяти!

Мне некстати вспомнился Алекс. Что он сделает, когда узнает правду? Что подумает? Я прикрыла глаза на мгновение, ужаснувшись тому, что поняла – в глубине души живет желание, чтобы все быстрее всплыло на поверхность, и исчезла необходимость в обмане. Проще принять последствия, чем лгать.

– Вот ее дневник. – Савва достал из внутреннего кармана пиджака небольшую пухлую тетрадь в наклейках и рисунках. – Не читал. И не буду. Отцу нельзя. – Он протянул ее мне. – Саяна, сделай это, пожалуйста. Ты девушка, вы поймете друг друга.

– Хорошо. – Я дрожащей рукой взяла дневник и открыла, мысленно попросив прощения у Анжелики – вызывайте психиатра, если хотите, но ее присутствие рядом ощущалось более, чем отчетливо.

Не знаю, сколько ушло времени на чтение. Мужчины сидели молча. Я полностью погрузилась в жизнь юной женщины. Только вчера она была девчушкой-хохотушкой, обожала отца и кота-лентяя, и втайне грезила о прекрасном принце. И он появился. Началась сказка. Все было, как в кино – свидания, робкие поцелуи, признания, бессонные ночи в ожидании встречи…

Такие знакомые мысли и чувства! И та же сжигающая душу боль от предательства. Савва был прав. Я понимала ее, хоть и не видела ни разу.

Слезы хлынули по щекам – из-за наших общих страданий. Они заставляли буквы плясать и двоиться, поэтому я раздраженно смахивала их, торопясь читать дальше. Где-то в сердце теплилась безумная надежда, что все кончится хорошо, и на последних страницах ждет счастливый конец со звоном свадебных колоколов.

Но увы, подвенечные платья остались только на рисунках, которых в тетради было множество. А закончилось все так, что мне едва удалось сдержать стон. Анжелика поняла, что беременна.

Я мысленно поблагодарила высшие силы за то, что Савва этого не знал. Но был ли в курсе Данила? Ребенок от санклитки? Жуткий позор, анекдот. Шамиль бы сам воткнул ей в сердце кинжал. У девушки не осталось бы и малейшего шанса спастись.К тому моменту, когда я дочитала дневник и, не выпуская из рук, положила на колени, мне уже самой хотелось убить этого подонка. Поэтому, посмотрев на Савву, я отчетливо произнесла:

– Вы в своем праве.

– Ты поняла. – Он кивнул, встал из-за стола и распахнул дверь в соседнюю комнату.

В ее центре стоял стул, на котором сидел Данила с кляпом во рту. Старый добрый скотч мертвой хваткой держал его руки и ноги. Жалости к нему я не почувствовала. Прежняя Саяна явно была мягче. Радоваться этому или огорчаться? Пока не знаю.

– Можно пару минут наедине с ним?

Савва и Горан переглянулись.

– Вы серьезно? Что он мне, по-вашему, сделает? – мисс Хайд пренебрежительно фыркнула, зашла в комнату и закрыла дверь.

– Здравствуй, Данила.

Серые большие глаза уставились на меня. Все его мысли читались по ним, но я все же вынула кляп.

– Спасибо. Но не надо меня жалеть.

– Не тебя жалко, а Юлию. Она сейчас мечется внизу, во дворе, умирая от страха. Никто такого не заслуживает.

– Я ничего не могу изменить. – Он стиснул зубы.

– Верно. Уже поздно.

– Ты, конечно же, на стороне санклитов, кто бы сомневался!

– Я на стороне ни в чем не повинной девочки, которую ты убил.

– Тоже будешь убеждать, что она меня любила?

– Нет необходимости. Читай сам. – Я раскрыла перед ним дневник.

– Не буду! – он отвернулся.

– Будешь! Или я сделаю это, вслух! Уважай хотя бы ее отца, ублюдок, ему нельзя это слышать! Читай!

– Хорошо.

Я держала перед ним дневник и перелистывала страницы. С каждой следующей он бледнел все сильнее. Никогда не видела его таким. Осознание содеянного все же настигло палача Анжелики и малыша, что никогда не родится. Пусть поздно, но оно пришло, обрушилось на душу, сломило и стерло его в прах.

Палач стал жертвой.

На последней страничке, разукрашенной сердечками, Данила застонал и отвел глаза.