Санкт-Петербург. Автобиография

Главное и существенное основание оного составляет славная Варшавская библиотека, известная под именем Залузской. Обратим благодарные взоры на время, в которое два частных любителя просвещения воздвигли себе сей драгоценный памятник в умах своего потомства: граф Иосиф Залузский, епископ Киевский, большим иждивением и трудами собрал в течение 43 лет 200 000 томов; брат его, епископ Краковский, граф Андрей Залузский, умножив число их драгоценными рукописями и книгами, взятыми из музея польского короля, измыслил подарить столице приличное здание по плану архитектора Соколова. Строение сие немедленно началось; но внезапная кончина великой монархини оставила дальнейшее исполнение полезных ее по сей части намерений.

Так как библиотека доставлена была сухопутно в самую распутицу, то несколько ящиков с книгами попорчено; впрочем, потеря сия не так важна, как о ней многие говорили. На первый случай отведено было для порядка книг строение, зависящее от кабинета и то самое, в котором ныне помещен Малый театр... В удовлетворение немедленного желания государыни сделана была перечневая перепись без означения места изданий, году и проч., по коей оказалось всего 262 640 томов и 24 574 листа эстампов. По окончании предварительной работы сей принялись разбирать книги по разным их отделениям и языкам, дабы составить обыкновенный каталог; но назначенный в то время главным директором тайный советник граф Шуазель Гуфье остановил работу сию и учредил новый порядок, по коему предположено было раздробить библиотеку раздачей книг в разные казенные места, из коих многие в скорости и получили по своей части, как-то: Медицинская коллегия, Комиссия о составлении законов и проч.

В 1800 году, по увольнении от службы графа Шуазеля, библиотека поступила в ведомство покойного действительного тайного советника 1 класса, графа Александра Сергеевича Строганова; он, так сказать, сохранил бытие ее, и в 1801 году перенес из занимаемого ею неудобного для хранения дома в нынешнее здание, которое для того тогда же окончено было архитектором Руско.

По изготовлении шкафов помощник директора шевалье Огар начал с прочими чиновниками устанавливать книги, но болезненные припадки не позволили продолжать ему сего требующего трудного и особенных знаний занятия, а потому на его место государь император 29 марта 1808 года определил статс-секретаря тайного советника Оленина.

При нем, утвердительно можно сказать, библиотека получила новую жизнь и то благоустройство и великолепие, в коем она теперь представляется; особливо, когда по кончине графа Александра Сергеевича Строганова в 1811 году он высочайше назначен был главным оной директором.

Г. Оленин, во-первых, обратил все старание к изысканию кратчайших средств для скорейшего открытия библиотеки, в пользу желающих заниматься чтением книг и выписками из оных, по примеру прочих в Европе библиотек. На сей конец составил он новый легчайший библиографический порядок, извлеченный по строгому критическому рассмотрению и соображению со всеми известными доныне библиографиями. По оному и расположены ныне все печатные книги императорской Публичной библиотеки...

Здание библиотеки о трех ярусах: с одной стороны обращено к Невскому проспекту, а с другой к Гостиному двору. Середина его, или полукруглый угол, украшается фронтоном, составленным из дарических колонн, наверху коих поставлены колоссальные статуи греческих философов и написано золотыми буквами: «Императорская Публичная Библиотека». Но главное достоинство и красота сего здания состоит во внутреннем расположении его: широкая светлая гранитная лестница ведет ко всем трем ярусам; сверх того из внутренней нижней залы сообщаются они посредством деревянных лесенок, весьма искусно расположенных. В нижнем жилье помещены две великолепные залы для приходящих заниматься чтением и выписками. Для сего снабжены они покойными столами и пульпитрами. В первой, которая есть круглая, устроены четыре отделения: одно для дежурных чиновников, другое для письмоводителя, третье для казначея и четвертое для хранения казны. <...> На левой руке из первой залы находится хранилище рукописей, в коем легко может поместиться около 20 000 томов манускриптов, и две комнаты, из коих одна, по примеру Ватиканской библиотеки, назначена в особенное хранилище всех тех печатных книг и рукописей, которые по силе законов, изданных для цензуры книг, должны скрыты быть от большой части публики; другая определена для занятий хранителя рукописей и его помощника.

Главное богатство хранилища рукописей составляет музей г. Дубровского, приобщенный к сей библиотеке щедростью государя императора в 1805 году. Г. Дубровский, с давнего времени служа в Дипломатическом корпусе, находился при разных посольствах Российского двора и прожил вне своего отечества 26 лет. В течение сего времени он с неусыпным прилежанием и, к счастью, с необыкновенной удачей собирал древние рукописи и составил коллекцию, заключающую в себе памятники 13 веков. <...>

Особенного внимания заслуживает богатое собрание разных своеручных бумаг многих коронованных особ и знаменитых лиц, кои хотя и сошли со сцены мира, но мы любим видеть их и в самых тленных останках, как будто усматривая в них часть самих их. Замечательнейшая из них собственноручные письма испанского короля Филиппа II и супруги его Изабеллы (об открытии Америки). Письма Екатерины Медичи, Генриха IV, Людовика XIV, Маргариты Медичи, английской королевы Елизаветы, шотландской королевы Марии Стюарт (сии последние чрезвычайно любопытны и совсем неизвестны). Фельдмаршалов: Бризака, Виара, Тюренна, Кольбера, кардинала Ришелье, кардинала Мазарини, Сюлли, Боссюэ, Монтеня и проч. <...>

Для удобнейшего доставания книг из шкафов и для безопасности служащих чиновников устроены во всех этажах вокруг легкие галереи, по образцу существующих в славном Оксфордском книгохранилище.

По приведении книг в порядок в 1810 году, нашлось 262 646 томов, в том числе 45 000 дубликатов и разрозненных творений, 40 000 тетрадей диссертаций и мелочных сочинений и особенное собрание, заключавшее 753 тома любопытнейших книг, печатанных на разных европейских языках в XV веке, да эстампов 24 574 листа. Различными пожертвованиями частных людей, присылкой дубликатов из Эрмитажной библиотеки, покупкой и меною в нынешнем году число их возросло до 300 000 томов, выключая дубликатов и мелочных сочинений.

1814 года 2 января, после торжественного собрания, которое посвящается ежегодно в сей день благодарственному воспоминанию высочайшего посещения, каковым его императорское величество изволил осчастливить сие общеполезное заведение в незабвенном 1812 году, воспоследовало открытие сего книгохранилища для всех, желающих пользоваться его сокровищами. В день сей приглашаются билетами знатнейшие особы и любители просвещения: господином директором читается отчет за прошедший год, а другими чиновниками приличные рассуждения и сочинения.

Каждую неделю во вторник от 11 часов утра до 2 пополудни библиотека открыта для всех любопытствующих обозреть ее.

Среда, четверг и пятница, летом от 10 часов утра до 9 вечера, а зимою до захождения солнца, назначены для желающих заняться чтением и выписками.

В таком случае всякий должен получить от дежурного библиотекаря билет, с коим свободно может прийти в сии дни и требовать нужную ему книгу. Для лучшего удобства билеты сии напечатаны на двух языках, на русском и на французском; на обороте выставляется номер, звание и имя читателя, число, месяц и год за подписью чиновника, которым выдан билет, и точно в том же виде записывается в книгу.

Первый выпуск Царскосельского лицея, 1817 год Филипп Вигель

Всего через три года после окончания Отечественной войны состоялся первый выпуск из Царскосельского лицея – тот самый выпуск, о котором обмолвился А. С. Пушкин: «Старик Державин нас приметил / И в гроб сходя благословил» (Г. Р. Державин скончался в 1816 году). Среди выпускников, помимо Пушкина, были, в частности, А. А. Дельвиг, М. А. Корф, В. К. Кюхельбекер, И. И. Пущин. На выпускной церемонии присутствовал Ф. Ф. Вигель.

В начале 1817 года был весьма примечательный первый выпуск воспитанников из Царскосельского лицея; немногие из них остались после в безызвестности. Вышли государственные люди, как, например, барон М. А. Корф, поэты, как барон А. А. Дельвиг, военноученые, как В. Д. Вальховский, политические преступники, как В. К. Кюхельбекер. На выпуск же молодого Пушкина смотрели члены «Арзамаса» (литературное объединение. – Ред.) как на счастливое для них происшествие, как на торжество. Сами родители его не могли принимать в нем более нежного участия; особенно же Жуковский, восприемник его в «Арзамасе», казался счастлив, как будто бы сам Бог послал ему милое чадо. Чадо показалось мне довольно шаловливо и необузданно, и мне даже больно было смотреть, как все старшие братья наперерыв баловали маленького брата. <...> Спросят: был ли и он тогда либералом? Да как же не быть восемнадцатилетнему мальчику, который только что вырвался на волю, с пылким поэтическим воображением и кипучею африканской кровью в жилах, и в такую эпоху, когда свободомыслие было в самом разгаре? Я не спросил тогда, за что его назвали «Сверчком»; теперь нахожу это весьма кстати: ибо в некотором отдалении от Петербурга, спрятанный в стенах лицея, прекрасными стихами уже подавал он оттуда свой звонкий голос... Его хвалили, бранили, превозносили, ругали. Жестоко нападая на проказы его молодости, сами завистники не смели отказывать ему в таланте; другие искренно дивились его чудным стихам, но немногим открыто было то, что в нем было, если возможно, еще совершеннее, – его всепостигающий ум и высокие чувства прекрасной души его. <...>