Санный след

— А я к вам, господа следователи, — вскочил он. — Вспомнил давеча кое-что, а вы просили, ежели что, сообщить…

Петрусенко быстро взял его под руку:

— Пойдемте… Степан Иванович, сейчас все расскажете. — У себя в кабинете посадил человека на диван. — Что же вы вспомнили?

— Сегодня во сне мне приснилось: качу я ночью и везу тех двоих… Все время о том происшествии думаю, а вот никогда не снилось. А сегодня ночью — поди ж ты!.. Да… Катим, значит, во сне, они там разговаривают, я словно бы знаю, что барин — убийца, все думаю, как бы предупредить барышню. И к разговору прислушиваюсь.

Викентий и Кирилл переглянулись. Им обоим хотелось, чтоб извозчик поскорее говорил что-нибудь конкретное. Но оба знали: перебивать нельзя. А Степан Иванович не заставил их долго ждать. Он уже почти закончил свой рассказ.

— Прислушиваюсь, значит, а барышня весело так и говорит кавалеру: «Бедная княжна Леночка!» И смеется… Я понимаю, конечно, сон — это примарь. Но вот я проснулся. И прямо жаром меня обдало: убитая барышня и на самом деле говорила такие слова. Я не слушал вовсе, а слышал, выходит. Но вспомнил только во сне. «Бедная княжна Леночка» — так барышня говорила. И смеялась, весело очень.

У Одинокова растерянно и удивленно поползли вверх брови:

— Как же так… — начал он.

Но Петрусенко его прервал:

— Погоди, Кирилл!

Он проводил к двери извозчика, поблагодарил его и попрощался. И только закрыв дверь, повернулся к товарищу.

— Вижу, мы с тобой подумали об одном и том же!

— Но Викентий! При чем здесь княжна Елена Орешина? Не может быть, чтоб Анна Городецкая говорила о ней!

— А я вот, милый мой, теперь точно знаю: Анета смеялась именно над своей подружкой, княжной Леночкой Орешиной. Вместе с ее женихом.

— Но, Боже мой! Не хочешь ли ты сказать…

— Да! — Викентий резко встал, голос его был жесток. — Это Петр Уманцев, у меня нет сомнений! И у меня есть тому доказательства. Пошли к Вахрушеву, я все вам сейчас растолкую.

…В кабинете полицмейстера на несколько минут повисла тишина. Петрусенко, сам взволнованный своим рассказом, набивал табаком трубку. На столе лежала расчерченная им схема. Очень наглядная схема! Кружочки с именами, соединенные линиями, сплетались в сеть, в центре которой оказывался один человек.

Вахрушев перевел дыхание.

— Ваши доводы очень убедительны, Викентий Павлович. К сожалению!.. Но ведь это только косвенные доказательства!

— Когда-то, в Харькове, я спросил у Хорька: «Что же это за артист?» Он отказался назвать имя, а я не настаивал. История была забавной, но меня совершенно не касалась. Теперь же я снова спрошу его, и он не откажется ответить.

— И вы думаете?..

— Уверен, он назовет Петра Уманцева!

— Да вижу, вижу я, что все складывается одно к одному! — Вахрушев был расстроен и не скрывал этого. — Я ведь радуюсь тому, что убийца будет пойман, жертвы прекратятся. Радуюсь, Викентий Павлович, и восхищаюсь вами. Но я думаю о своих друзьях Орешиных: княгиня Мария Аполлинарьевна такая гордая женщина! А княжна!.. Как они это переживут?

— А я о другом, Устин Петрович, думаю, — воскликнул Одиноков. — Им всем угрожает опасность каждую минуту!

— Это вы напрасно, Кирилл Степанович, — Вахрушев посмотрел на Петрусенко. — Вы, Викентий Павлович, как я погляжу, тоже на этот счет не беспокоитесь?

Викентий, сделав первую затяжку, кивнул головой:

— Думаю, Кирилл, ты зря паникуешь. Он вхож в дом Орешиных уже более полугода, если не ошибаюсь. Здесь как бы его семья. Такое бывает с самыми жестокими преступниками. И еще… Простите, что затрагиваю интимную тему… Я уверен, что пока у артиста нет со своей невестой физической близости, — она в безопасности. Он теряет над собой контроль именно в такие минуты.

— Пожалуй… — Словно нехотя согласился Одиноков. Но было заметно, что он все же тревожится. И Петрусенко догадывался, о ком. — Когда же ты, Викентий, сумеешь допросить этого Хорька?

— Завтра. Он, знаете ли, здесь недалеко, отбывает свой срок в Тамбовском остроге. Выеду прямо сейчас, а послезавтра вернусь.

— И все же, все же, Викентий Павлович! — Полицмейстер качал головой. — даже если вам назовут его имя, это тоже будет косвенный факт. Ну, просил похвалить себя перед какой-то женщиной, это же не преступление.

— Сейчас главное, Устин Петрович, что мы с вами знаем убийцу. А прямые доказательства я добуду.

— На месте нового преступления! — вырвалось у Одинокова с горечью и упреком.

Петрусенко укоризненно посмотрел на него:

— Нет, Кирилл, этого мы не допустим. Только не выпускайте из виду Лыча — они всегда действуют вдвоем.

— За Уманцевым тоже прослежу, — угрюмо пообещал Вахрушев. Заметив настороженное движение Петрусенко, добавил. — Не беспокойтесь, Викентий Павлович, этот мерзавец ничего не заметит. Не спугнем его… Езжайте и возвращайтесь поскорее.

Глава 28

Встреча с Хорьком оказалась веселой и почти родственной. Изумившись на мгновение при виде следователя, Хорин потом совершенно искренне обрадовался. Видимо, Петрусенко олицетворял для него родной город — такой нынче далекий и надолго недосягаемый. Он сразу же охотно согласился рассказать следователю о своем театральном приключении: здесь, в неволе, уже не нужно было сохранять тайну, да еще такую незначительную. А вспоминать было просто приятно!

Мелкому вору и жулику по кличке Пузо, с которым Хорин, несмотря на разность «специальности», очень дружил, пришло письмо из Саратова. Писал ему Гусар. Хорек тоже знал Гусара — тот наезжал временами в Харьков. Молодой, но очень удачливый игрок, карточный шулер, увертливый махинатор. А Пузо вообще с Гусаром крепко дружил, наверное, потому, что оба были, не в пример Хорьку, образованными людьми.

Гусар просил втереться в доверие приезжающей через две недели из Саратова даме, он называл ее по имени и фамилии. Да, конечно, он помнит, ведь она потом представилась ему в театре. Ксения Аполлинарьевна Анисимова. Гусар указал день и час прибытия, поезд, вагон, описал дамочку. В письме он сам чуть ли не целую пьесу изобразил: как надо проследить за ней от самого поезда. Подкараулить, когда на второй или третий день по приезде она пойдет в театр, изловчиться оказаться поблизости от нее, познакомиться, разговориться и, как бы, между прочим, похвалить одного артиста. Да ведь он это уже рассказывал господину Петрусенко! Как звали артиста? Отчего же, он прекрасно помнит: какой-то Петр Уманцев, который, вроде бы, когда-то играл в харьковском театре.

— При нашем первом разговоре об этой забавной истории, вы, Хорин, помнится, говорили мне о денежном вознаграждении. Верно?

— Ну и память у вас, господин Петрусенко! Отчего же, я не отказываюсь. Я ведь тоже поначалу сказал Пузану: «Зачем мне напрягаться?» А он мне: «Деньги хорошие плачены, получишь свою долю». Коль так, зачем же я буду отказываться? Дело — пустяк! И никакого криминала. Кому-то нужно лепить горбатого этой дамочке? Хорошо, если платите, я сделаю! Пузо знал, что я шустрый! Сам бы он не смог пасти ее. А я ухитрился вообще в театре рядом оказаться. Вот дело и провернули…