Сапер. Том IV
Шрифт:
— Рассказывайте.
— Вышли на точку почти без приключений. Будто не по немецким тылам шли, а по своей территории. Послали разведку — и всё подтвердилось. Вагоны, маскировка, охрана — как и рассказали. Не соврал немец.
Он замолчал, собираясь с силами, и протянул руку к фляге с водой, которую я бросил на землю, когда подошел.
— Нельзя пить тебе.
— Да знаю… Во рту сполоснуть… — он вылил немного воды в рот, подержал, и выплюнул с явным сожалением. — Вот только со стрельбой не заладилось, — Нижинский будто переживал налет на немцев заново. — Никак не ложились мины куда надо. Где-то взрывались, но толку никакого. А штурмовать этот разъезд… нет народу, положат на подходах… И так в нашу сторону огонь открыли моментально… Я уже собирался отход
Отход начали сразу — и так понятно, что задание выполнено. Делать здесь нечего. Оглушило всех знатно, но это пройдет.
Потери тогда были — двое погибших, трое легко раненых. Считай, легко отделались. А потому пошли бодро и весело, стараясь оторваться от места, где вскорости будет не протолкнуться от немцев. Лучше всего было бы затихариться где-нибудь до ночи, а потом вернуться к своим. Но места такого просто не было. Разведчики, которые в этом деле доки, может, в землю бы зарылись. Но здесь были большей частью саперы. Что с них взять? У них просто руки под другое заточены. Могут копать, а могут не копать. Да и толпа такая… Под кочкой не спрятать.
Пришлось идти. И вроде всё хорошо шло… пару-тройку километров. Везения хватило даже на то, что их не преследовали с места налета. А потом — как отрезало. Передовой дозор нарвался на пост фельджандармов. Уж неизвестно, расслабились ли наши, или немцы так хорошо стояли — спрашивать не у кого, полегли все.
И нет бы затаиться, но кто-то из саперов, видать, еще не до конца пришедший в себя после оглушительной победы, начал стрельбу. И понеслось. Немцы залегли, но вызвали подкрепление. У них с рациями всё хорошо как раз, особенно у этих гавриков. Нижинский сразу понял что к чему, ввязываться в бесполезный бой, в котором только время терять, не стал. И начал отход. Пять человек в заслон. И с чем? С трехлинейками?
Бежали по той же дороге, что и пришли, до сведенных в судороге животов и рвоты желчью на ходу, надеялись оторваться. Но не удалось. И снова пришлось залечь, и принимать бой. Там Нижинский и поймал свои две пули. Просил оставить, но его никто не слушал. Сначала на руках донесли до болотца, где наконец-то укрылись от преследователей, а потом уже соорудили волокуши и так вышли к своим.
Хреновая победа получилась. Дорогая. Но хоть не напрасная.
Не знаю, совпало ли, или гибель пушки всё же повлияла, но окруженные немцы начали массово сдаваться через два дня. Наш батальон, конечно, стал первым, но вряд ли самым памятным. Хотя кто их знает. как там решат, кого назначить самым-самым. Главное — дорога на Ленинград оказалась открыта. Хоть автомобилем, хоть поездом. Это сколько же народу в живых останется, а?
Мне думать и мечтать можно. Наш батальон вывели на переформирование. Так от него и полной роты уже не набиралось. Давно пора было. Нечего людей дергать по поводу и без. Вот смени нас на неделю раньше, как положено по графику, жалел бы я? Да ни грамма. Пусть другие брали бы в плен генералов и уничтожали пушки. Мне это приятно, спорить не буду. А без этих приключений всё равно легче.
Всех помоют, обработают от насекомых, выдадут чистое белье — красота. И кормежка получше, чем на фронте.
Это остатки батальона убыли, а я на месте, при штабе армии. Да и много чести получалось — и так полковник такой мелочью командовать не должен. Ну майор — от силы. Тут даже те два деятеля, Гапонов с Малышевым, справились бы. Со скрипом, матюками, и коряво, но сделали бы. Работа простая, копать и складывать. Но нечего думать о такой малости. Случилось уже.
Чем хорошо в штабе наступающей армии? Правильно, ни один человек не знает, кто где находится, и чем занят.
Вот я и выполнял обязанности помощника комфронта — тихо, спокойно, и никому не мешая. Смерть от скуки, может, и не так интересна как от работы, но легче намного. Я и не жаловался. И тоже поел, поспал, помылся, и поменял бельишко. Чем я хуже тех бойцов, что сейчас обслуживаются подвижными вошебойками, прачечными комбинатами и прочими недоступными на передовой вещами?Поймали меня на третий день. Влетел как новобранец. Сам, дурак, нарвался. Чайку захотелось, видите ли. И лень стало искать, из-за чего поперся к штабу. Ведь там уже всё разведано, у кого заварочка, а у кого кипяточек с сахарком. И нет бы послать Дробязгина, но тот куда-то делся как раз, а мне вот прямо приспичило. И я на полном ходу врезался в командование фронтом в лице генерала армии Кирпоноса Михаила Петровича. Прятаться было поздно, и я сделал вид, что и сам искал этой встречи.
— Тащ генерал армии, — сообщил я, уперев взгляд в пять золотых звезд на правой от меня петлице, — за время моего отсутствия нештатных ситуаций не произошло. Помощник командующего фронтом полковник Соловьев.
— Ты что, выпил с утра? — удивился Кирпонос. — Что за доклад?
— Так я последний раз рапортовал накануне вечером, вот с тех пор…
— Масюк, — сразу понял комфронта. — Старый друг помог отпуск устроить?
Вот тут до меня дошло, что я сам себя перехитрил. Аркаша предложил — давай, мол, пока про тебя не вспомнят, сиди на месте, радуйся жизни, а я прикрою. Конечно, кто лучше всех сможет это сделать?
— Ну что молчишь?
— Готов хоть сию секунду! — молодцевато сообщил я — Что требуется?
— Говорил я тебе, что дурачка строить не умеешь? Вот и не старайся. Со мной в Ленинград поедешь. Мгу зачистили окончательно, дорога даже не простреливается. Собирайся. Товарищ Викторов? Ведите дальше, — повернулся Михаил Петрович к замершим в паре шагов сопровождающим.
Разнос, не разнос, но я ведь Кирпоноса тоже успел неплохо узнать. И легкую смешинку в глазах кто угодно мог пропустить, только не я. Значит, всё идет хорошо.
Голому собраться — только подпоясаться. Особенно когда вместе с комфронта прибыл адъютант. Тогда появляется смысл в жизни. Зашел к Масюку, раскулачил его на усиленный продпаек. У Аркаши всегда запас есть. Разузнал последние новости. Освобождены Ульяновка и Тосно. Но это пока все успехи. Большие потери в танках, немцы перекинули под Ленинград две новые дивизии.
— Без подкреплений удержать бы то, что взяли, — Масюк налил мне чаю, отсыпал лимонных конфет с горкой. — Формируется колонна с продовольствием. Конвой генерала в нее включен.
— А мне что там делать? На посылках быть? Так для этого ты у нас есть.
Аркаша не обиделся, наклонился, прошептал на ухо: — За Тосно наши танкисты взяли Дору. Наскоком.
— Кого?
— Сверхтяжелую железнодорожную пушку. Это снаряды к ней вы взорвали на днях.
Вот это номер!
— Два паровоза везут, и то с трудом, — продолжал восторгаться Масюк. — Одной охраны и артиллеристов несколько сотен человек. Там часть сдалась, часть полегла в бою. Восемьсот миллиметров диаметр. Стреляет на полсотни километров. Немцы как с ума сошли с ней — такой авианалет устроили! Хорошо, что погода испортилась, в тумане отбомбились мимо. Короче, Дору с трудом отбуксировали на сортировочную станцию под Ленинградом — там какая-то ось у тележки полетела, чинятся… Там и замаскировали. Тебя хотят назначить временным начальником орудия.
— С хера ли мне это? Я же не артиллерист.
— Зато в саперном деле хорошо разбираешься. Возможно, Дору придется взрывать, если не удастся увезти.
— Надо срочно чинить ее и в тыл!
— Немцы не глупее нас. Перекинули к Ленинграду еще самолетов, бомбят все тыловые станции. Разбит эшелон с новыми Т-34. Михаил Петрович так на них рассчитывал!
— Вот что, Аркаша. Найди-ка мне Ахметшина. Поди, соскучился без меня.
— Или устал от Параски прятаться, — засмеялся Аркаша. — Не приведи господь такую жену… Убьет, и жалеть не будет.