Сапер

Пока разобрались с патронными ящиками, пока оборудовали пулеметное гнездо, совсем стемнело и, если бы не почти полная луна, освещавшая реку и противоположный берег, ничего бы я не увидел — костер уже прогорел.

И тут из кустов на немецком берегу раздался взрыв. И через секунду — еще один. Сработали мои гостинцы. Над ночной рекой раздался протяжный стон, почти вой. Прямо бальзамом на душу пролилось. Вой, немчик, вой. Чтобы все твои, что слышат, почувствовали, как тебе хреново сейчас.

Берег вдруг ожил. То тут, то там были видны вспышки выстрелов. Из танка раздался пушечный выстрел, полетели трассеры пулеметных очередей. Мы тоже вступили в бой.

Через какую-то минуту стрельба стихла, будто ее не было. Я прошелся напоследок по берегу парой очередей из МГ. Последняя лента на пятьдесят патронов улетела, будто и не было. От кустов, из которых раздавалась стрельба, остались одни воспоминания. Да уж, серьезная машинка, ничего не скажешь. И только раненый немец продолжал выть протяжно и безнадежно. Вскоре и он затих. Интересно, что ж его свои не утащили? Или тащить было некому? Так хоть бы добили, если надежды на спасение нет.

Остаток ночи прошел тихо. Никто к нам больше не приперся, да и мы сидели без движения.

Мы с Оганесяном даже немного подремали по очереди.

* * *

Утро порадовало облаками, такими низкими, что, казалось, еще немного, и они будут цепляться за верхушки деревьев. Вот и хорошо, значит, воздушной разведки и последующей бомбёжки нам пока ждать не приходится.

Невыспавшиеся танкисты выглядели одинаково потрепанными и варево, приготовленное спозаранку отбывающим свой первый наряд Оганесяном, съели без нареканий. Тем более, что утреннее рагу было сдобрено выловленной из реки оглушенной рыбой. Даже Ваня поклевал что-то, признавшись потом мне в разговоре наедине, что головная боль никуда не отступила и тошнит временами так, что кажется — вывернет наизнанку.

А чем я ему могу помочь? Понятно, что парня надо в медсанбат сдавать, добром контузия без лечения не кончится, да только где те врачи? Знать бы хоть, где сейчас наши вообще, потому что подмоги так и не появилось.

Так что в отсутствие приказов от вышестоящего начальства нам пришлось думать, что делать дальше, самим. Деятельность для командира среднего звена не совсем привычная, но на войне еще и не такое случается.

Ваня сразу занял позицию, которую ему вдалбливали на политзанятиях.

— Надо стоять до конца! Боезапаса еще не на один бой хватит! Нас с этого брода сбить у немца не получится! — с пылом доказывал он мне, когда мы отошли в сторону от ушей рядового состава. — А там и наши подойдут. Не могут они нас здесь бросить, Петр Николаевич, как ты это не поймёшь?

Наши догорают уже у Радехова. Удар мехкорпуса немцы отразили и сами перешли в атаку. Собственно, первую группу мы уже наблюдали. И даже обоняли.

— Ваня, головой надо думать, а не вспоминать фильм “Если завтра война”. Сбить нас с этого брода для немцев хоть и непросто, но вполне возможно. Дождутся, когда небо прояснится, пришлют сначала разведчика, потом отбомбятся, то, что от танка останется, сдернут тягачом, и все. А если без авиации, то притащат зенитки, жахнут со всей дури, ну а дальше, как я и говорил: тягач, наши трупы плывут вниз по течению, немцы пошли дальше.

— Что же нам, вот так всё бросить и уйти? — Иван, похоже, был зол на себя, что отдал командование мне и не додумался до таких простых вещей, которые ему как на блюдечке преподносит даже не танкист, а какой-то незнакомый лейтенант. А, может, это у него опять голова заболела, и от этого он побледнел.

— Будем ждать самолетов или зениток, что там первое появится, потом отходим. Танк, Ваня, страна еще сделает, а танкиста, чтобы в него посадить и бить врага дальше, Родина где возьмет, если ты тут сдуру погибнешь смертью храбрых?

— Что это они собрались делать? — Иван смотрел в сторону танка. Повернулся и я.

Оганесян, как оказалось, затею вытащить машину из реки не бросил. Бойцы притащили два не очень толстых, кривых бревна и сейчас кто-то из них пытался затолкнуть одно из них под гусеницу.

— Танк вытащить собрались, — подсказал я очевидное.

— Не выйдет, — вздохнул лейтенант. — Я вчера уже смотрел — правая сторона выше катков в ил провалилась, Без тягача никак, да и с ним тоже повозиться придется.

И тут кто-то из танкистов, стоявший на броне с биноклем и наблюдающий за окрестностями, замахал руками, призывая нас с лейтенантом подойти поближе.

— Там… немцы едут…, - сказал Нургалиев, когда мы вышли на берег. — На мотоцикле, с белым флагом!

— Ну что, лейтенант, пойдем послушаем, какие такие печенья с вареньями нам фашисты предложат, — позвал я Ивана и полез в воду. С этой беготней и высохнуть толком не получается. Хорошо, что сейчас тепло и белье быстро сохнет.

— Так может их того, из пулемета? — предложил Антонов.

— Молчи уже, стратег, — хмыкнул Ваня. — Иди за пулемет и смотри в оба. Это может быть ловушка.

— Есть продолжать наблюдение, — грустно сказал наблюдатель.

— Вы бы вместо бревен еще патронных ящиков из танка притащили, — проворчал я. — Всё больше пользы вышло бы.

— Так притащили, тащ лейтенант! — влез в разговор Копейкин. — Последние два ящика и принесли, там больше не осталось.

— Ну что, потребуем пару часов на размышления? — предложил я, пока мы шли к пригорку. — Один хрен, соглашаться на их предложения нельзя.

— Товарищ Сталин нас учит…, - Иван развернул целую лекцию на тему того, что немецкий пролетариат скоро восстанет и каждый день, который мы выторгуем у фашистов, приближает нас к Победе.

Знаем, слышали. Этот пролетариат — спит и видит поместья с черноземом на этой самой Украине, где мы сейчас воюем.

Немцы остановили мотоцикл в сотне метров, демонстративно поставив его кормой, к которой было прикреплено древко с наспех прикрепленным к нему белым полотнищем. Ну и пулемет они сняли перед поездкой, если он там был.

Водитель остался сидеть за рулем, а пассажиры вдвоем отправились к нам. Один из них, офицер, помахивал белым носовым платком, держа в вытянутой вверх руке.

— Боятся, сволочи, — тихо сказал Иван, наблюдая за ними.

— А ты бы не побоялся? — ответил я. — Они же всех по себе меряют, вот и ждут кипиша каждую секунду.

— А Вы, Петр Николаевич, часом не сидели? — вдруг спросил лейтенант. — А то словечки у вас такие, знаете, особенные, время от времени возникают.

— Сидеть не сидел, — ответил я как можно спокойнее, ругая себя при этом последними словами за то, что не слежу за языком, — а с сидельцами по работе часто приходилось общаться, вот и нахватался.