Сапфировая королева

– Нет, – ответила баронесса, – мы просто разговариваем. О фамильных драгоценностях.

Чувствуя в душе разочарование, граф Лукашевский убрал кольцо в карман и отошел, а общество двинулось к выходу из особняка, чтобы полюбоваться большим фейерверком.

В доме Русалкиных Наденька закончила расчесывать волосы и села у окна. А потом в небе началась огненная феерия. Это было так красиво, так необычно, что у девушки захватило дух.

– Аполлон! Женечка! Сюда, сюда, смотрите скорей!

Но Аполлон ответил, что не видит ничего особенного в происходящем, фейерверк как фейерверк, и вообще, на свете есть куда более важные вещи. А кузен Евгений лишь укоризненно вздохнул и уронил, что подобные излишества – следствие угодничества и пресмыкательства перед особой, от которой власти ожидают для себя неприятностей, вот они и стараются расположить ее к себе.

– Каждый день, – пробасил студент, – то обеды, то праздники. Притом что народ бедствует!

Впрочем, народ, собравшийся на площади, от души веселился, глядя на сказочное действо в небе. Потому что людям, что бы там ни твердили материалисты, нужен не только хлеб, но и зрелища.

Под конец в небе выписался огненный вензель А.К., и тут веселье достигло наивысшей точки. Поэтому, может быть, никто не обратил внимания на темную карету, которая подкатила к губернаторскому особняку.

Из кареты вышел молодой человек во фраке, худощавый и изящный, и вошел в дом. Швейцар, стоявший у дверей и одним глазом косившийся на фейерверк, приосанился и сурово осведомился, приглашен ли молодой человек на вечер.

– Нет, – беззаботно ответил тот. – Наверное, это ужасно, как вы думаете?

В то же время его рука – довольно красивая, надо признать, рука, которую портило разве что то обстоятельство, что перстней на ней было больше, чем пальцев, – порхнула в карман фрака и извлекла из него радужную бумажку.

– Сударь, – в священном ужасе пролепетал швейцар, – но я не могу вас пропустить!

Молодой человек улыбнулся, и тут же швейцар рассмотрел, что в тонких пальцах уже было зажато две бумажки, а не одна. В следующее мгновение пальцы скользнули в карман швейцара и вновь показались наружу, но уже без бумажек.

Швейцар выпучил глаза, поднес руку к карману, но тотчас же спохватился и распахнул дверь. И гость без приглашения, посмеиваясь про себя, вошел в дом.

Он миновал анфиладу ярко освещенных комнат и в третьей или четвертой столкнулся с графом Лукашевским, который остановился, не веря своим глазам.

– Николай? – пролепетал граф. – Но ты же приезжаешь только завтра!

– У меня изменились планы, – беспечно откликнулся знаменитый шулер Николай Рубинштейн. – Так что я приехал сегодня.

– У тебя было приглашение на вечер? – Граф дивился все больше и больше. – Нет, не верю. Как же ты вошел?

– Через дверь, разумеется, – ничуть не покривив душой, ответил его собеседник. – Скажи, а правда, что баронесса Корф в городе?

– Да, – нахмурился Лукашевский, – и от нее нам житья нет!

Рубинштейн улыбнулся.

– Что ж, на нее похоже, – уронил он. – Зачем она здесь?

– Из-за Валевского, – сообщил граф и вслед за тем объяснил, что баронесса приехала в город искать украденную парюру. А поскольку Хилькевич оказался слишком самонадеянным и сначала отказал баронессе, интересы его клана сильно пострадали.

– Никогда не следует отказывать женщине, – усмехнулся Рубинштейн, – особенно такой.

– Ты так говоришь, как будто ее знаешь, – заметил Лукашевский.

Рубинштейн пожал плечами и обронил с загадочной улыбкой:

– Думаю, ни один человек на свете не может похвастаться, что знает баронессу Корф.

Общество меж тем мало-помалу возвращалось из сада в дом. Вслед за остальными в зал вернулась и Амалия, опираясь на руку Красовского. Следом за ней бесшумной тенью двигался маэстро Бертуччи.

– Если хочешь, я могу вас познакомить, – предложил граф. – Вот она, в голубом платье, рядом с вице-губернатором.

Рубинштейн повернулся, увидел даму в голубом – и застыл на месте. По его лицу Лукашевский не мог понять, рад он, или встревожен, или вообще уже сожалеет о том, что пришел на этот вечер. Амалия скользнула по новому гостю совершенно равнодушным взглядом и, сложив свой муслиновый веер с серебряными пластинами, отдала его Дашеньке. Та присела в поклоне, покосилась на Рубинштейна и отошла в сторону. Судя по всему, шулер, чью внешность никак нельзя было назвать отталкивающей, заинтересовал служанку куда больше, чем госпожу.

– У меня нет настроения ни с кем знакомиться, – отверг Рубинштейн предложение графа. – И кроме того, я здесь совершенно по другому делу.

Лукашевский не стал настаивать. Он заметил, что Николай может на него рассчитывать, и отошел. По правде говоря, сейчас графа значительно больше волновали его собственные дела.

Если кольцо, отобранное у Валевского, вовсе не из императорской парюры, значит, поляк сказал правду и он не имел никакого отношения к ее исчезновению. И это не устраивало Лукашевского – не устраивало на уровне некоего инстинкта, потому что люди, говорившие правду, вызывали у него куда большее неприятие, чем те, кто лгал и изворачивался на каждом шагу. Ложь была Антонину близка и понятна, правда же не вызывала ничего, кроме брезгливого сожаления. И, вспомнив, в какой незавидной ситуации оказался Валевский, граф решил, что тот просто frajer, простак, олух и его репутация ловкого мошенника совершенно незаслуженна. Последняя мысль настолько приглянулась графу, что он даже выпил большой бокал шампанского, хотя обычно предпочитал воздерживаться от спиртного.

Что же касается Николая Рубинштейна, то он счастливо уклонился от знакомства с одной из восьми дочерей де Ланжере, на вопрос какого-то дряхлого генерала в старомодном мундире ответил, что не имел чести служить в армии, и, искусно маневрируя между гостями, выскользнул из зала, сбежал по ступенькам и оказался в саду, примыкавшем к губернаторскому особняку. Вероятно, по чистому совпадению несколько минут назад в том же направлении удалилась и горничная баронессы Корф.

Она стояла под деревом и, нисколько не обинуясь, обмахивалась хозяйским веером. Теплый ветер с моря веял в лицо, и где-то в траве трещал сверчок. На секунду он умолк, словно собираясь с силами, и заскрипел снова.

Мягкими, неслышными шагами Николай Рубинштейн подошел к горничной и стал позади нее, заложив руки за спину. Дашенька бросила на него взгляд через плечо и отвернулась.

– Ну-с, Амалия Константиновна, – спокойно спросил он, – и что же означает сей маскарад?

Глава 16

Неромантическое объяснение при луне. – Женщина в маске. – О том, как бесславно закончилось пребывание Валевского в славном городе О.