Сапфо

Мне же пора! Жду — придет от фиалковенчанной Киприды

Быстрый корабль, чтоб я мог с острова славного плыть.

За основанье же

^[145]

пусть благодарность и добрую славу

Даст мне богиня и даст здравым вернуться домой.

(Солон. фр. 19 West)

Но Сапфо-то ждала своего брата не с Кипра, а из Египта. Разве что он на обратном пути завернул на «остров Афродиты» и пробыл там какое-то время? Такого варианта, конечно, нельзя исключать. Но скорее наша героиня обращается к Киприде все-таки по иной причине: потому что считает ее, так сказать, своей личной покровительницей, находящейся с ней в особых отношениях. В начале этой главы отмечалось, что в одном из стихотворений она изображает себя беседующей с Афродитой.

А процитированное чуть выше стихотворение проникнуто духом примирения. О былых обидах, конечно, упоминается, но выражаются готовность и желание забыть, простить их. Видимо, Харакс нашел в себе силы порвать компрометирующие связи с Дорихой.

Прежде чем завершить тему о брате поэтессы, нам хотелось бы кратко задержаться на еще одном небольшом вопросе — дабы не осталось вопросов и недоразумений у тех, кто особенно внимательно читал книгу и заметил, что Геродот называет Харакса митиленянином. Это кажется противоречащим тому, что было сказано выше о месте рождения Сапфо.

Напомним, мы с доверием отнеслись к свидетельству словаря «Суда» о том, что ее родиной был городок Эрес. Соответственно, возникла необходимость объяснить, как поэтесса оказалась в Митилене. Мы предположили, что это произошло в результате ее замужества. А если верить Геродоту, получается, что Харакс являлся митиленским гражданином. Значит, в этом полисе он и родился. Но тогда то же самое придется сказать и о Сапфо. Ведь не могли же брат и сестра от рождения иметь разное гражданство! Это последнее наследовалось от родителей.

Вопрос действительно сложный, и при том недостатке позитивных данных, который имеет место, любой ответ будет только гадательным. Перед нами широкое поле для гипотез и допущений. В конце концов, вполне возможна банальная ошибка историка. Геродот, естественно, не занимался специально биографией Сапфо и не изучал материалы, связанные с ее родственниками, но в любом случае он знал, что поэтесса жила в Митилене. Отсюда он мог сделать ложный вывод: коль скоро она там жила, то, значит, там она и родилась. А стало быть, там же родился и ее брат.

Если же Геродот не ошибся, то есть и иные варианты. Например: Харакс родился в Эресе, как и Сапфо, но со временем перебрался в Митилену и сумел получить там права гражданства. Он, как купец, плававший в Египет, должен был быть в этом заинтересован: Митилена имела в Навкратисе свое, так сказать, «представительство», а захолустный Эрес — нет.

Как гражданин одного полиса мог стать гражданином другого? Выше об этом уже говорилось: посредством «благодеяний», то есть элементарного финансового спонсорства казне государства, в которое он хотел перебраться. Харакс был явно человеком небедным, и если он захотел бы войти в число митиленских граждан, он добился бы своего. Тем более что, как опять же отмечалось ранее в этой книге, между полисами Лесбоса существовали более тесные связи, чем те, которые наблюдались по большей части в античном эллинском мире.

* * *

«О жизни Сапфо известно мало, о ее смерти — ничего», — совершенно справедливо отмечается в одном из важнейших современных словарей, посвященных античности^[146]. Даже и пытаться невозможно определить с какой-либо степенью точности время ее кончины. Можно сказать только одно: когда в Египте правил фараон Амасис (а он пришел к власти, как мы знаем, в 570 году до н. э.), поэтесса была еще жива. Это с неизбежностью следует из того разбора эпизода с Хараксом и гетерой, который был сделан чуть выше.

Из некоторых стихотворений самой Сапфо, может быть, следует, что она дожила до старости. Особенно характерен тот фрагмент, который сейчас будет приведен. Он, к сожалению, довольно плохо сохранился, и в цитируемом русском переводе в результате будет немало многоточий, обозначающих места, которые невозможно восстановить:

Всю кожу мою сетью морщин старость уже изрыла,

И стали белы пряди мои, прежде чернее смоли.

…слабы, колени гнутся.

И силы не те, чтобы, как встарь, ланью по лугу мчаться.

…что я могу поделать?

Никто из людей век не стареть, вечно цвести не в силах.

Давно, говорят, пыл повелел розоворукой Эос

В дорогу пойти к краю земли вслед за Тифоном смертным.

…им овладела старость.

…милой предстать супруге.

…видно, навек исчезло.

…если бы даровал он!

А я красоте всею душой предана, и со мною,

Покуда люблю, солнечный свет, радостный, неразлучен.

(Сапфо. фр. 58 Lobel-Page)

Очень типичный мотив — «стара телом, но молода душой». И, как водится, в связи с этим — аллюзия на миф об Эос и Тифоне (Титоне). Богиня зари, согласно этому мифу, полюбила человека. Титон жил в Трое, был братом ее царя Приама. Но Эос перенесла его в Эфиопию. Она упросила Зевса дать Титону бессмертие, но забыла вымолить ему заодно и вечную юность. Сама Эос оставалась такой же молодой, а ее возлюбленный со временем превратился в дряхлого, немощного старца.

Итак, Сапфо сетует на то, что она, постарев, стала уродливой. Впрочем, какой-то особенной красотой она, как отмечалось уже в самом начале книги, и раньше не отличалась. Характерно в этом смысле такое, например, ее суждение:

Кто прекрасен — одно лишь нам радует зрение,

Кто ж хорош — сам собой и прекрасным покажется.

(Сапфо. фр. 50 Lobel-Page)

Здесь противопоставляются друг другу внешняя красота и внутренняя (то есть в конечном счете богатство духовного мира). Последняя, убеждена поэтесса, влияет на общее восприятие человека другими, и тут она, бесспорно, права.

В другом месте Сапфо сетует:

…Те, кому я

Отдаю так много, всего мне больше

Мук причиняют.

(Сапфо. фр. 32 Lobel-Page)

Это, безусловно, намек на неразделенные чувства. Красавицы, как известно, с подобной проблемой просто не сталкиваются. Сапфо остается надеяться на посмертную славу — коль скоро при жизни не хватило внимания.