Сапфо

А за второстепенными идут третьестепенные. Девять муз, дочерей Зевса и Мнемосины, были упомянуты в самом начале книги. Рядом с «девятью музами» обычно вспоминаются «три грации». Строго говоря, «грации» — это латинское слово, а по-гречески они назывались харитами — эти три дочери Зевса и богини Евриномы (опять же малоизвестной), воплощавшие «доброе, радостное и вечно юное начало жизни»^[166]. А вот еще оры — дочери Зевса и Фемиды, богини времен года. Что интересно, их три (греки древнейшего периода не выделяли осень как отдельный сезон): Евномия («Благозаконная»), Дика («Справедливая»), Ирина («Мирная»).

А уж в самом низу этой пирамиды — неоднократно нами упоминавшиеся нимфы. Их уж не знаем как обозначить: тут даже понятия «третьестепенные» и т. п. вряд ли применимы. Уж если в каждом ручье живет нимфа (наяда), в каждом дереве живет нимфа (дриада) — то это, ясно, означает обожествление всей, в принципе всей природы. Было ли в мире эллинов хоть что-то не божественное, что-то не сакрализованное? Большой вопрос.

Какие из божеств присутствуют в поэзии Сапфо? Думается, нет нужды повторять, что «абсолютная рекордсменка» — Афродита. И причины этого вполне ясны, и цитировать вновь уже знакомые нам строки нет никакого смысла.

Встречался нам уже во фрагментах Сапфо и Гермес, выступающий в роли виночерпия; встречалась и Эос со своим несчастным мужем Тифоном (Титоном), бессмертным стариком. А вот гимн, посвященный Гере (Сапфо. фр. 17 Lobel-Page). Ее образ в стихах нашей героини тоже отнюдь не случаен: Гера, как мы знаем, занимала одно из самых главных мест в кругу «брачных» божеств.

Предо мной во сне ты предстала, Гера,

Вижу образ твой, благодати полный,

Взор, который встарь наяву Атридам

Дивно открылся.

Подвиг завершив роковой Арея

И причалив к нам от стремнин Скамандра,

Им отплыть домой удалось не прежде

В Аргос родимый,

Чем тебя мольбой, и владыку Зевса,

И Фионы сына склонить сумели.

Так и я тебя умоляю: дай мне

Вновь, как бывало,

Чистое мое и святое дело

С девственницами Митилен продолжить,

Песням их учить и красивым пляскам

В дни твоих празднеств.

Если помогли вы царям Атридам

Корабли поднять, — заступись, богиня,

Дай отплыть и мне. О, услышь моленье

Жаркое Сапфо!

Небольшой кусочек из этого довольно обширного (по меркам лирики) сочинения уже приводился выше. А теперь оно перед нами целиком, и можно увидеть, что композиционно стихотворение построено по всем правилам гимнического жанра. Пожалуй, оно следует этим правилам даже более строго, нежели гимн Афродите.

И действительно, в самом начале — традиционное обращение к божеству и восхваление его. Затем — связанный с Герой мифологический эпизод. Легенда, которую рассказывает здесь поэтесса, относится к числу малоизвестных даже специалистам, и потому в очередной раз не обойтись без пояснений-комментариев.

Атриды — это, напомним, сыновья микенского царя Атрида: Агамемнон, унаследовавший от отца власть над Микенами, и его младший брат Менелай, правивший в Спарте. Оба — инициаторы Троянской войны, вошедшие в число ее главных героев и, соответственно, играющие очень важную роль в «Илиаде» Гомера. Именно аллюзия на окончившуюся победой эллинов осаду Трои — города на берегу реки Скамандры — налицо в рассматриваемом гимне.

А потом победители с богатой добычей возвращались домой… Корабли Агамемнона и Менелая на пути от малоазийских берегов к греческим завернули на Лесбос. И долго не могли отплыть от него дальше — мешало отсутствие попутных ветров. В таких случаях, конечно, начинали молиться богам, дабы те даровали успешное продолжение путешествия.

Иногда молитвами не ограничивались, приходилось прибегнуть и к жертвоприношениям. Самый известный случай связан с теми же Атридами. Когда они десятью годами ранее еще только отправлялись воевать с Троей, их флот был задержан теми же противными ветрами в гавани Авлиде (в Беотии). Прорицатель Калхант с помощью своих гаданий выяснил, что это гневается Артемида. И требует — ни много ни мало — человеческой жертвы! Дочь Агамемнона, юная Ифигения, должна быть заколота на ее алтаре. Царь Микен пошел и на это… Правда, богиня в последний момент незримо подменила на жертвеннике Ифигению ланью, а саму девушку перенесла в далекую Тавриду (Крым).

Так гласил миф, вдохновлявший многих древнегреческих писателей на гениальные произведения. Например, дошли до нас трагедии Еврипида «Ифигения в Авлиде» и «Ифигения в Тавриде» — как раз на этот сюжет. Но в том случае, о котором здесь повествует Сапфо, обошлось без крови, оказалось достаточно одних молений. Молились же Атриды, как указано, трем божествам: Гере, Зевсу и Дионису.

Последний назван не по имени, а «сыном Фионы». Дело в том, что матерью его считалась фиванская царевна Семела, дочь Кадма, зачавшая от Зевса божественного младенца, а потом погибшая от молний Громовержца, не успев родить дитя, и Зевс донашивал его, зашив в собственное бедро. А Семела была перенесена на небо, стала богиней и получила новое имя — Фиона.

Рассказав миф, Сапфо, как и положено, переходит к заключительной части гимна: обращается к Гере с некой просьбой. Кстати, о чем же она просит? Отчасти ясно, а отчасти и не вполне. Ситуация усугубляется тем, что самый конец стихотворения сохранился плохо, с трудными для реконструкции лакунами.

Вроде бы речь идет о том, что поэтесса должна куда-то отплыть. Но куда? И не возникает ли противоречия с тем, что она хочет продолжать учить песням и пляскам митиленских дев? Не в первый уже раз перед нами случай, когда приходится прибегать к разного рода шатким предположениям.

Может быть, речь идет о плавании на Сицилию? Но нет, мы уже имели случай убедиться, что на этом далеком острове Сапфо побывала в детском возрасте, когда она, естественно, еще никого ничему не учила. Или имеется в виду замужество поэтессы, когда ей пришлось перебраться из родного Эреса в Митилену? В принципе этого исключать нельзя: Эрес и Митилена находились, так сказать, на разных концах Лесбоса. Конечно, от одного города до другого можно было добраться и по суше; но, как правило, эллины, когда можно было плыть (а не идти), предпочитали именно плыть. Пусть чуть дольше — зато покойнее.