Саркофаг
Шрифт:
Огюст, считая ниже своего достоинства отвечать на издевки своего шефа принялся одеваться.
– И что теперь с нами будет?
– все-таки не вынес и задал единственный волнующий его вопрос Константин.
Нойберт неопределенно пожал плечами и произнес:
– Для начала я хотел бы поскорее выбраться из этого неуютного места. Пойдемте на двор там и поговорим.
Терпеливо дождавшись, когда Огюст оденется, гауптшутрмфюрер вывел их из морга, а потом и из лабораторного барака на улицу. Все это время он неотступно следовал за ними, ненавязчиво держа их, на мушке своего автомата.
Возле барачной стены лежали расстрелянные заключенные, работавшие в лабораториях Нойберта. Среди них неспешно
– Господин гауптшутрмфюрер, согласно списочному составу, ликвидированы все заключенные, принимавшие участие в секретных разработках, - обер-лейтенант подслеповато сверился со списком.
– За исключением двоих, Сусликов и Бержье.
– Благодарю за хорошую работу, лейтенант!
– кивнул Нойберт.
– Против этих двух фамилий вы тоже можете смело поставить галочки. Я сам закончу с ними, если не возражаете?
– Помилуйте господин гауптшутрмфюрер, как пожелаете! Вам осталось лишь подписать этот акт о проведенной ликвидации персонала подведомственных вам лабораторий.
– Давайте, где тут поставить подпись?
– Нойберт, не снимая черных кожаных перчаток, благодарно кивнув, принял авторучку и склонился над документом.
– Вот здесь и здесь, в двух местах, - и обер-лейтенант почтительно показал, где именно.
– Благодарю вас господин гауптшутрмфюрер! Осмелюсь дать вам совет - не особо тяните с этими двумя! Нашей автоколонне предстоит долгий путь, а враг стремительно наступает.
– Дайте мне пять минут, не более!
– для большей выразительности Нойберт растопырил пальцы, затянутые в черную лайковую перчатку.
Обер-лейтенат козырнул и пробормотав: - Не смею мешать!
– сделал остальным эсэсовцам знак следовать за ним.
Проводив их долгим взглядом, Нойберт терпеливо дождался, когда они скрылись за углом барака.
– Ну что же, друзья мои, пришло время прощаться, - сказал он грустно, подняв глаза на Константина и Огюста.
Как ни странно в голосе его не было иронии. По всей видимости, Нойберту при всем его прагматизме не была чужда некоторая сентиментальность.
– Я так понимаю, что вы не намерены нас отпускать?
– хрипло спросил Константин.
– Все что хотите, кроме этого, - меланхолично пожал плечами Нойберт.
– Ну, тогда неплохо бы, рюмку французского коньяка, гаванскую сигару и пышную блондинку, - уныло пошутил Огюст.
– Поверьте, мне, правда, очень жаль, - сказал Нойберт, своими мыслями пребывая где-то далеко.
– Если бы у нашего руководства была, хоть десятая доля ваших мозгов, мы бы сейчас имели совершенно другой результат. Но наш идиот фюрер заварил такую кашу, которую нам уже не дано расхлебать. Быть может, я поступлю глупо, но, по моему глубокому убеждению, перед уходом, вы должны, кое-что узнать.
– А какая собственно разница, если у нас все равно нет будущего?
– спросил Константин.
– Ни у кого нет будущего, - со вздохом ответил Нойберт.
– Тем не менее, я считаю, вас своими коллегами перед которыми, в силу сложившихся неблагоприятных обстоятельств, у меня нет секретов.
– Ну да, ведь мы же уже покойники!
– иронически усмехнулся Огюст.
– Возможно, вам будет любопытно узнать, что германским ученым удалось установить связь с иными планами и некоей загадочной расой обитающей там, - не обращая внимания на иронию, сказал Нойберт.
– Вы никогда не задавались вопросом, почему в концентрационных лагерях уничтожалось такое огромное количество людей? Зачем такая чудовищная, такая непроизводительная трата человеческих ресурсов? Так
В это время с запада, послышался гул надвигающейся эскадрильи союзников. Нойберт на секунду прервался и, недовольно прищурившись, посмотрел на воздушную армаду тяжелых бомбардировщиков несущих на своих крыльях смерть и разрушение в Берлин. Истребители сопровождения стремительно приближались к территории лагеря. Еще немного и на их крыльях стали видны американские звезды с полосами.
Нойберт опустил голову и пару секунд собирался с мыслями, после чего продолжил:
– Я уж не знаю, для чего именно им понадобилась такая уйма пепла от сгоревших человеческих тел, но по слухам, интерес этих существ к пеплу был чисто гастрономический. Потом эти ублюдки отвернулись от третьего рейха. Всему виной была неумная жадность нашего бесноватого фюрера! Ему хотелось все больше и больше сакральных знаний дающих неограниченную, абсолютную власть, над природой вещей и явлений. Своей безудержной алчностью он напоминает мне персонаж из сказки вашего Александра Пушкина. Он, как та глупая старуха, которая до бесконечности испытывал щедрость золотой рыбки.
– Чего-то я не понял, - нетерпеливо перебил разглагольствования Нойберта Константин.
– Почему эти твари, пожирающие людской пепел, прервали с вами контакт?
– Я же сказал, их напугали поистине вселенские амбиции нашего дражайшего фюрера, - нахмурившись, ответил Нойберт и поднял ствол автомата вверх.
– Извините, но мне пора. В знак глубокого к вам уважения, я только что раскрыл вам самую сокровенную тайну третьего рейха. Был счастлив работать с вами, друзья! Еще раз прощу меня извинить, и прощайте!
Гауптшутрмфюрера поразило то обстоятельство, что оба приговоренных к смерти не обращают на него ни малейшего внимания. Они пристально всматривались во что-то прямо у него над головой.
Действительно, в этот момент взгляды Константина и Огюста были прикованы к стремительно приближающемуся к ним истребителю союзников. Тот, ранее заложив крутой вираж, неожиданно вернулся и теперь, едва не касаясь барачных крыш, несся прямо на них.
Парой минут ранее, летчик, управляющий самолетом, внезапно увидел черную фигуру эсэсовца с автоматом в руках направленным в сторону двух тощих фигур в полосатых робах лагерников. Неподалеку лежали тела уже убитых заключенных точно в таких же лагерных одеждах. Когда летчик понял, что собирается делать фашист с этими двумя несчастными, он едва не пробил головой фонарь кабины, вскипев от праведного гнева. Стремительно развернув юркий самолет, он зашел на прежний курс и понесся прямо на фашиста.
Нойберт слышал, как у него над головой, все громче раздается надсадный вой самолетных двигателей, но не придал этому особого значения. В последнее время авиация союзников повадилась регулярно летать над лагерем. К этому моменту, глаза Константина и Огюста были прикованы к черной дыре автоматного ствола, который ухмыляясь, смотрел прямо на них.
Нойберт нажал на спуск и 'шмайсер' окутавшись легким дымом, выплюнул из себя первые пули. Одновременно с этим застучал крупнокалиберный пулемет истребителя. Константин и Огюст во все глаза смотрели на то, как внезапно взорвалась голова Нойберта. Обезглавленное тело в черном эсэсовском мундире швырнуло на землю, попутно вырвав из него пару кусков мяса. А рука, затянутая в черную лайковую перчатку мертвой хваткой вцепившаяся в автомат, продолжала нажимать на спусковой крючок. И 'шмайсер' стрелял и стрелял, всаживая пуля за пулей в стену барака.