Сармат. Смерть поправший

— Охота тебе, командир, ночь торчать под дождем! — крикнул в ухо наблюдающему за погрузкой Савелову полный человек в брезентовом плаще, катающийся, как шар, по погрузочной площадке. — Я технику по всей форме сдал, ты по всей форме принял, подписи и печати на месте, так что иди в мой кабинет и придави до утра.

— Ничего, Иван Митрофанович, к дождям и морозам я привыкший, — улыбнулся Савелов. — Чего не интересуешься, куда твоя техника предназначена?

— А мне зачем?.. Мне чтоб подписи и печати были, а там хоть в Африку ее, хоть в переплавку...

— Успеть загрузить бы до утра.

— Чин-чинарем погрузим и соломкой укроем, чтоб не простудились... Ха-ха-ха!.. На запасных путях подержим до вечера, а там забирай ее куда тебе надо... Сколько этих цыплят желтобрюхих мои орелики отсюда к вам в Афган отгрузили, не упомнить!..

— Там она до сих пор по ущельям разбросана...

Договорить Савелов не успел — со стороны ангаров донесся резкий вой сирены, потом, совсем близко, раздался топот солдатских сапог и отчаянный крик:

— Стой!.. Стой!.. Стрелять буду!.. Темноту в стороне забора разорвали стрелы трассирующей автоматной очереди, и скоро появился наряд солдат, толкающих перед собой человека в дождевике, с нахлобученным на глаза капюшоном.

— В кустах, сука, сидел, тащ полковник. Фотографировал, тащ полковник. По вспышке засекли, — доложил старший наряда — скуластый сержант полному человеку. — Мы ему, стой, а он, мол, не имеете права, и слово еще какое-то... Совки, мол, вы зачуханные, тащ полковник...

— Двое их было, — добавил второй солдат. — Второй, как козел, через забор сиганул и в лесополосу, а этот в кустах запутался...

— Обыскать! — рявкнул полковник.

Из-под дождевика задержанного солдаты извлекли два фотоаппарата со вспышка — ми и любительскую видеокамеру. Полковник, передавая Савелову аппаратуру, наткнулся на его хмурый взгляд:

— Отродясь в «Запретку» никто не проникал! — виновато пробормотал он. — Мне, блин, перед пенсией «несоответствия должности», блин, как раз не хватало...

Из нагрудного кармана задержанного солдаты вытянули паспорт и журналистское удостверение. Проглядев документы, Савелов резко спросил:

— С какой целью вы оказались в запретной зоне?

— Я фоторепортер Аркадий Колышкин! — с апломбом выкрикнул задержанный. — У меня задание редакции!

— Какой редакции?

— В командировочном удостоверении сказано какой!.. Столичной!

Мать его, мне для полного счастья полосканья в его сраной газете не хватало! — чертыхнулся полковник. — Ты уж полегче с ним, — попросил он Савелова. — А то распишет семь верст до небес, не отмоешься...

— Кто был второй? — шагнул к задержанному тот.

— Отказываюсь отвечать! Я буду жаловаться на самоуправство! Общественность имеет право знать, куда вы отсюда военную технику гоните. Цензура отменена. Не слыхали: гласность теперь в Совдепии...

— Хорошо подумал... про гласность и общественность? — приблизившись к нему вплотную, с закипающей злостью спросил Савелов. — Кто был второй, ну-у, говнюк?..

— Отвечу в милиции! — сорвался на истерику задержанный. — Требую милицию! Милицию!.. Милицию!..

— Ах, ты Милицию захотел?! — Савелов показал на гусеницы разворачивающегося на месте танка, — Сейчас куском мяса станешь, не понял еще, придурок, а для милиции будет составлен акт о том, что фоторепортер Тютькин, выполняя задание редакции, при погрузке военной техники в запретной для гражданских лиц зоне, проявил неосторожность, и все такое...

Я Колышкин... А что «все такое»?

— А такое: заказывайте, коллеги, венки от месткома и парткома и про духовой оркестр не забудьте... Кто был второй, отвечай?

— А этого не видел! — фоторепортер кинул к носу Савелова согнутую в локте руку. — Аркаша Колышкин не какой-нибудь лох, а лауреат международных премий.

Савелов подмигнул полковнику.

— Под танк его, орелики! — сообразил старый служака.

По его кивку сержант с солдатом заломили руки отчаянно сопротивляющемуся репортеру и толкнули его к гусеницам, выворачивающим пласты чернозема.

— Что вы делаете! — заорал тот и повернул бледное лицо к Савелову. — Эй, как вас там, вы в своем уме?!

— Прикажешь с тобой как с торбой писаной носиться? — усмехнулся тот. — Засунь лауреатский апломб в задницу и отвечай, кто с тобой был?

Крутанувшись в клубах сизого дыма, гусеницы танка бросили в лицо фоторепортера шмотья жирной грязи.

— Говори! — наклонился над ним Савелов.

— Я снимал для агенства «Рейтер»! — глотая слова, заторопился репортер. — Со мной был один американец. Оч-ч-чень хор-роший мужик, их м-м-московский корреспондент.

Полковник от его слов охнул и схватился за сердце.

— Имя американца? — заорал Савелов.

— Эдди Клосс. Его визитка в паспорте. — Савелов бросил взгляд на визитку и, не снижая напора, спросил съежившегося репортера:

— Давно его знаешь?

— Пять... Четыре дня.

— Как познакомились?

— Главный редактор газеты меня ему порекомендовал. Мне деньги позарез нужны.

— Где в Саратове остановился американец?

— Он не получил разрешения на поездку в Саратов. Мы из Москвы на машине, и сразу после съемки должны были вернуться.

— Марка и номер машины?

— Иномарка. Номер не помню, кажется, дипломатический.

— Ну-у-у, быстрей вспоминай, лауреат! — повысил голос Савелов.

— Не помню...

— Что нужно было американцу на объекте?

— Хотел убедиться, что танки отсюда идут в переплавку по договору о сокращении обычных вооружений в Европе.

— Понимаешь, лауреат, что тебе светит статья за измену Родине?

— Статья за измену? Какой Родине? — вытаращился репортер. — Ну-у вы, крутые ребята, нашли лоха!..

— Лох взят сотрудниками КГБ на месте с поличным в момент совершения преступления, а в его фотобебихах все доказательства этого. Кроме того, лох помог агенту зарубежной разведки проникнуть на оборонный объект повышенной секретности.

Репортер, покрываясь смертельной бледностью, лихорадочно переводил затравленный взгляд с одного лица на другое.

— Разыгрываете, да?.. Кто ж знал, что он агент!..

— Номер машины американца, быстро, придурок! — потерял терпение Савелов.

— Не помню я.