Сатана и Искариот. Части первая и вторая

— Я никогда этим не занимался.

— Хочу вам сообщить, что сегодня вечером вы украдете кусок мяса.

— A-а, понял! Для кого?

— Для меня и мальчишки-индейца. Вы же видите, что мне нельзя заняться охотой, потому что стрельба тут же выдаст мое местопребывание, но есть-то я должен. Это, впрочем, не только в моих, но и в ваших интересах. Сегодня здесь была большая бойня; на вертелах вялится мясо. Если вы…

— «…понятливый парень, то украдете кое-что для меня», — прервал он мои слова. — Вы это хотели сказать, не так ли?

— Разумеется. Я должен следить за индейцами и постоянно находиться возле них. Стало быть, провизия мне очень нужна. Можете ли вы незаметно унести столько мяса, сколько хватит на несколько дней двум умеренным в еде людям?

Он встал и медленно удалился походкой прогуливающегося человека, направляясь в самое темное место двора, где висело мясо. Хотя я наблюдал за ним, но не мог рассмотреть, что он делает; вернувшись, он положил на берег ручья передо мной несколько крупных кусков прекрасного мяса, а потом, ни слова не говоря, снова ушел и скрылся за ближайшим углом. Однако вскоре он опять появился; на этот раз он принес с собой несколько плиток шоколада.

Говорить нам было особенно не о чем, а поэтому я простился с ним и выбрался за ограду. Теперь мне приходилось нести около двадцати фунтов съестного; этого бы хватило нам на четыре дня; значит, мы могли все время отдать наблюдению. Мне надо было еще до наступления дня снова оказаться возле индейского лагеря. Мы не стали терять время на озере, а отправились по уже проделанному пути, возвращаясь в уже знакомую боковую долину.

Когда мы до нее добрались, начало светать. Сначала мы подыскали хорошее место для своих лошадей; оно должно было быть больше вчерашнего, чтобы животным хватило корма. Мы нашли в лесу местечко, лучше которого ничего не могло быть, и привязали там лошадей. Мимбренхо остался с ними; он должен был спать, тогда как я отправился на наш вчерашний наблюдательный пункт и оставался там до полудня, не заметив ничего особенного, когда вдруг в лагере появился Уэллер-младший.

Теперь и мне надо было выспаться немного, и я отправился в наше убежище, чтобы дать нужные указания моему юному спутнику. Он отправился наблюдать, а я улегся отдыхать и через несколько мгновений погрузился в глубокий сон, что было не удивительно после всего пережитого. Ради удобства я снял пояс и вынул все из карманов.

Разбудил меня громкий продолжительный крик. Я вскочил и прислушался. Крик раздался в другой раз; я узнал его: это был торжествующий зов индейского воина. И сразу же после него послышался третий крик, но уже совершенно иного рода: это была мольба о помощи настигнутого сильным врагом человека; он донесся как раз оттуда, где должен был находиться мой мимбренхо. Значит, ему угрожала опасность. Дорога была каждая секунда, нет — даже половина или четверть секунды; у меня не было времени даже нагнуться за оружием — я сломя голову помчался к нашему наблюдательному пункту. Прибежав туда, я никого не увидел, но чуть ниже по склону, в траве и кустах, были заметны следы борьбы. Неосторожный мальчишка не остался в засаде; он решил подобраться поближе к индейскому лагерю; его заметили, незаметно подкрались и внезапно напали. Я должен был освободить его, потому что в плену у юма ему грозила верная смерть. Поэтому я спрыгнул с небольшого уступа на крутом склоне, но зацепился шпорой за торчащий корень, потерял равновесие и упал. Не успел я подняться, как в окружающих кустах зашелестело, и пять или шесть, если не больше, краснокожих навалились на меня. Я попытался встать, но нога окончательно запуталась в корнях, и это меня погубило. Если бы я освободил зацепившуюся шпору, то оставалась бы еще надежда пробиться; теперь же это стало невозможно. Конечно, я защищался, сколько мог, главным образом кулаками, оказавшимися моим единственным оружием, но их превосходство было слишком явным, я вынужден был сдаться, и меня связали.

Набежало еще много краснокожих. Один из них посмотрел на меня и, восторженно ухмыльнувшись, сказал: «Таве-шала!» На языке юма и тонка это означало: Олд Шеттерхэнд.

— «Таве-шала, Таве-шала!» — передавалось из уст в уста, от индейца к индейцу, пока все разом не стали выкрикивать мое имя, и эхо повторило его, отразившись от склонов долины. Восторг индейцев был безграничным. Они кричали и орали, размахивали над моей головой всевозможным оружием, они танцевали вокруг меня, хотя им и мешали кусты. Я спокойно глядел на их безумства, поскольку ничего иного мне не оставалось, ибо я не мог даже пошевелиться. Все обитатели лагеря сбежались ко мне; они отталкивали друг друга, чтобы посмотреть на меня; не было только двоих: вождя и молодого Уэллера. Первый был слишком горд, чтобы теперь, когда я оказался в его власти, бежать поглазеть на меня, а Уэллер вынужден был удовлетвориться таким же сдержанным поведением, хотя он, пожалуй, куда охотнее торжествовал бы и бесился вместе со всеми. Мне немного освободили ноги, так что я мог делать маленькие шажки, и повели к лагерю, где я увидел перед палаткой вождя сидящих Большого Рта и Уэллера. Я застрелил сына вождя; следовательно, мне была уготована изысканная казнь, но сейчас меня это не беспокоило — я думал только о мальчишке-мимбренхо, которого хотел освободить, и очень обрадовался, не увидев его в лагере. Видимо, он все же сбежал. Счастье еще, что я перед сном снял с себя все, даже жилет с часами. В кармане брюк остались только мелочи, с потерей которых я мог легко примириться, и кошелек со всем моим достоянием. Но казна моя сводилась к небольшому количеству песо, так что и эта потеря не могла нарушить мое душевное равновесие. Что же касалось опасности, нависшей над моей жизнью, то она была так велика, насколько только это было возможно, но с нею, как я точно знал, мне придется столкнуться не сразу. Традиция индейцев обрекать на мучения своих врагов, конечно, ужасна для последних, но краснокожие очень редко осуществляют пытки на месте поимки пленников, а чаще всего уезжают с ними к родным кострам, чтобы устроить представление остававшимся в лагере соплеменникам, которых пленник, если он был храбрым воином, мог не раз обращать в бегство. Таким образом, расправа надо мной откладывалась на неопределенное время.

Для меня, убийцы Маленького Рта, была предусмотрена страшная и медленная смерть; само собой разумелось, что все племя соберется смотреть на мою казнь; по этим причинам, а может быть, и еще почему-то, чего я не мог пока понять, я решил, что пока мне за свою жизнь опасаться нечего. Также я был уверен, что жестоко обращаться со мною не будут, опасаясь, смогу ли я перенести тяготы далекого пути после мучений. Значит, мне нечего было бояться и за свое здоровье.

Когда меня поставили перед вождем, на его лице можно было прочитать выражение смертельной ненависти и злобного желания отомстить. Он плюнул в меня и, ни слова не говоря, принялся сверлить колючим взглядом. Зато Уэллер-младший заговорил с насмешкой в голосе:

— Добро пожаловать, сэр! Очень рад снова вас увидеть. За то время, пока я не имел удовольствия вас обслуживать, вы оказались Олд Шеттерхэндом и приложили много усилий, чтобы нам помешать. Теперь вы успокоитесь, и мне очень интересно знать, как на этот раз вы сохраните верность своей репутации и как вам удастся избегнуть мучительной смерти.

Мне и в голову не пришло отвечать этому человеку, хотя я бы охотно это сделал, учитывая его насмешливый тон, сказав, что еще не намерен прощаться с жизнью. Да так оно и было. Я попадал в плен к северным сиу и южным команчам, к индейцам-воронам и индейцам-змеям [61] и всегда счастливо избегал петли; жалких юма нельзя было и сравнить с названными племенами, наоборот, они стояли на гораздо более низкой ступени развития и организации, так что у меня явно оставались шансы на спасение. Я куда больше боялся Гарри Мелтона, мормона. Если ему придет в голову взять меня у индейцев, а они согласятся на это, то я погиб. Хотя я был убежден, что вождь ни за что не пойдет на мою выдачу. Молодой Уэллер был для меня не больше, чем нуль. Его речь, обращенная ко мне, была одновременно и высокомерной и смешной; должно быть, это почувствовал и вождь, потому что он оборвал Уэллера совсем непочтительным тоном:

61

Индейцы-вороны («кроу») — английское название народа группы сиу, проживавшего в современной Монтане и на севере Вайоминга; самоназвание — апсарока («дите птицы с большим клювом»). Индейцы-змеи — часть шошонов.

— Тихо! Твоя речь словно стебель, на котором нет зерен, словно вода, в которой нет рыб. Тебя-то пленник, пожалуй, совсем не испугается. Я знаю, что удержать его мы сможем только с полным напряжением всех своих сил. Он не должен уйти от нас, а через много дней повиснет на столбе пыток, потому что он убил моего сына.

Уэллер обращался ко мне по-английски, и я очень удивился тому, что Большой Рот его понял, а в ответе пользовался смесью английских, испанских и индейских слов. На этом наречии принято говорить с краснокожими на Рио-Гранде и Рио-Пекос. Потом он обратился к своим людям, обступившим нас широким полукругом;

— Это Олд Шеттерхэнд подкрался к нам так близко?

— Нет, — ответил один из индейцев.

— Нет? А кто же тогда?

— Краснокожий мальчишка, еще совсем малыш, у него, пожалуй, даже нет имени.

— Как он выглядел?

Тот же воин описал ему моего маленького спутника.

— Уфф! — воскликнул вождь. — Это же один из мальчишек мимбренхо, которые выскользнули из моих рук, потому что их защитил Олд Шеттерхэнд. Он тоже пойдет к столбу пыток. Где он? Тащите его сюда!

— Мы не можем привести его, потому что нам не удалось поймать мальчишку, — смущенно ответил воин.

— Как? — в гневном изумлении спросил Большой Рот. — Посмотрите, сколько здесь взрослых мужчин, вы называете себя воинами, а какой-то ребенок, не имеющий еще даже имени, удрал от вас? Не могу в это поверить!

Краснокожий воин опустил глаза и ничего не ответил; остальные смущенно стояли рядом, а вождь тем временем продолжал:

— Значит, это правда! Старые женщины станут над вами смеяться, а дети будут показывать на вас пальцами. Подумайте, как будут издеваться над нами другие племена, когда услышат, что столько воинов-юма оказались не в состоянии поймать жалкого мальчишку-мимбренхо. Он находился при Олд Шеттерхэнде; именно этого парня я упустил там, внизу, в долине; значит, и его брат находится где-то поблизости, и его сестра, скво вождя племени опата. Быстро найдите их! Обшарьте весь лес! Я требую, чтобы вы их ко мне привели! Со мной пусть останутся трое-четверо воинов, не больше.

Он сам выбрал тех, кто должен был остаться; другие же удалились выполнять его приказ. Уэллер, конечно, тоже остался. Я было подумал, что теперь-то вождь учинит мне допрос, но все пошло по-другому. Он приказал связать меня еще крепче и привязать к колу палатки; всем своим видом он показывал, что я уже не достоин его внимания, но я-то видел, что он тайком, но очень внимательно наблюдает за мной.

Теперь для меня настало время напряженного ожидания. Сто шансов против одного, что моего мимбренхо поймают. Здесь собралось слишком много искушенных следопытов, чтобы я мог надеяться на то, что неопытный мальчик перехитрит всех. Если его схватят, то они найдут и мое драгоценное оружие, и другое мое имущество — все попадет в их руки.