Сатана и Искариот. Части первая и вторая

— Я иду. Только держи его крепче!

И без призыва апача я так крепко придавил бывшего корабельного стюарда, что он не мог даже шевельнуться. Тут как раз подоспел Виннету. Увидев пленника, он сказал:

— Моему брату пришла в голову хорошая мысль — опередить беглеца. Я знал, что Олд Шеттерхэнд великолепно бегает, но я бы никогда не поверил, что он может бежать так быстро. Почему же ты не оглушил этого негодяя ударом кулака?

— Потому что этого не потребовалось. Парень оказался в моих руках покорным, словно ребенок, и его не стоило погружать в бессознательное состояние.

У Уэллера оставалось в руках ружье, но, когда я его схватил, ружье упало на землю, а Виннету теперь взял его в руки. Я приподнял парня, поставил его на ноги и сказал:

— Ну, а теперь — шагай вперед! И если ты вздумаешь брыкаться, мы научим тебя послушанию!

Я не стал бы его связывать, даже если бы при мне оказались ремни, которых ни у меня, ни у Виннету не было. Этот парень мог обойтись и без такого средства. Я ухватил его за воротник и потащил перед собой. Когда мы спустились вниз, наши кони стояли еще там, где мы с них спрыгнули, причем вороной Виннету держался за моим. Лошадь Уэллера убежала вперед, и ее вел к нам кто-то из мимбренхо, последовавших в погоню вслед за нами. Велика же была радость асьендеро, когда мы привезли пленника. Он торжествующе выкрикнул:

— Вы его поймали! Вы привезли его! Но это же великолепно! Ну, теперь он ответит мне за то, что он сбил меня с ног!

Он собрался уже нанести пленнику удар, но я оттолкнул его и сказал:

— Бросьте-ка задираться, сеньор! Вы совершили глупость, поскакав Уэллеру навстречу. Тем самым он обратил на нас внимание и чуть было не сбежал от нас. Вам бы извиниться перед нами и вести себя как можно тише.

— Вы, кажется, находите удовольствие в том, чтобы все время осуждать других людей! Вы…

Он, видимо, собирался сказать что-то грубое, но я резко оборвал его:

— Замолчите, иначе…

Разозлившись, я уже действительно поднял руку. Но он сразу же в испуге отскочил назад и ретировался за фургон, где к нему подсел его любимый законник, и они, видимо, стали обмениваться жалобами. Непризнанные гении всегда чем-нибудь недовольны.

Тем временем Виннету привязал Уэллера к дышлу повозки. Пленника окружили мимбренхо и осыпали его оскорблениями. Я отогнал их, потому что мне надо было поговорить с пленником, и этот разговор не должны были слышать другие. Остался только Виннету, пожелавший присутствовать при моей попытке что-либо выудить из пленника.

У Уэллера было мрачное, замкнутое лицо, глаза он уставил в землю. Я, разумеется, не ожидал, что он сразу же мне про все расскажет, но верил, что все-таки смогу вырвать из него скудные сведения, по которым можно бы было сделать хоть какие-нибудь выводы об обстановке во вражеском лагере.

— Вы всего несколько минут в наших руках, сеньор Уэллер, — сказал я, — а значит, еще не успели задуматься о своем положении. Хочу вам сразу сказать, что оно очень для вас незавидное. Речь идет о вашей жизни и смерти. Решение будет зависеть от вашего поведения. Скажите же мне, почему вы были столь неосторожны, что оставили Альмаден и поскакали прямо к нам в руки!

Прошла целая вечность, прежде чем он стал отвечать. Видимо, он обдумывал, стоит ли вообще говорить, а если уж придется отвечать, то насколько далеко он мог зайти в своих признаниях. Наконец, обдумав все, он ответил:

— Я получил на это приказ сеньора Мелтона.

— Значит, ваша поездка имела какую-то цель?

— И даже двойную! Мы ждали повозки, возле которых мы теперь находимся. Так как они опаздывали, то я должен был посмотреть, в чем причина промедления.

— Это была одна цель. А другая?

Он уже раскрыл было рот для ответа, но потом снова закрыл его. Возможно, он посчитал, что уже сказал больше, чем достаточно. Наконец все же он ответил:

— Ну, это вас совершенно не может интересовать.

— О, уверяю вас, что меня в высшей степени интересует все, что вас касается. Я же по опыту знаю, что вы проявляете повышенный интерес к моей персоне. При таком взаимном внимании я просто считаю своей обязанностью узнавать как можно больше, чем вы занимаетесь и где находятся ваши друзья. Как идут дела в Альмадене? Рабочих уже спустили под землю?

— Да, — невольно вырвалось у него.

— Они уже работают?

— Нет еще.

— Понимаю, сначала их надо покорить и приучить к насыщенному ртутью шахтному воздуху. А голод и жажда сделают рабочих послушными.

Он молчал и ничем мне не возражал, поэтому я должен был предположить, что догадался правильно, а поэтому уверенно продолжал:

— А как вам нравится ваше жилище наверху? Оно старательно укрыто? Так как я намерен возвратить вас туда, то в ваших же интересах описать мне поподробнее его местоположение.

Теперь он ответил быстро, почти мгновенно:

— Этого я ни за что не сделаю.

— Ну, это мы еще посмотрим. Вы уехали из Альмадена один?

— Да, — ответил он столь же быстро.

— Но я припоминаю, что видел, как вы подали тайный знак кому-то, когда помчались от нас.

— Это я проделал только для того, чтобы обмануть вас. Возможно, обратил внимание на какой-то шум.

— Может быть. Но почему же вы так громко кричали во время своего бегства?

— От… страха.

— Подобное признание вы сделали с большим трудом, и, пожалуй, только для того, чтобы скрыть правду. Был ли позади вас еще кто-то, для кого вы и выкрикивали наши имена? Меня бы очень удивило, если бы вы отправились в такую поездку в одиночку. Ведь в подобных случаях очень легко попасть в положение, когда потребуется помощь спутника. Вы жили в лагере со своим отцом и сеньором Мелтоном?

— Не задавайте лишних вопросов! Вы же знаете, что я не буду на них отвечать.

— Если от этого будет зависеть ваша жизнь, то вы станете разговорчивее?

— И в этом случае вы не получите ответа. Я и не подумаю предавать собственного отца. Что же до моей жизни, то она, видимо, в вашей власти, но я знаю, что вы не убийца, а кроме того, я убежден, что доживу до преклонных лет.

— Как вы хотите! Не буду больше вас утруждать, а жилище вашего отца мы найдем в любом случае и без вашего участия.

Однако то обстоятельство, что он подал какой-то знак, а потом громко выкрикивал наши имена, заставило меня задуматься. Его следы еще хорошо сохранились. Мимбренхо, ловившие его лошадь, должны были их видеть, но когда я о них справился, они объяснили, что видели только одинарный, а не двойной след. Это меня немного успокоило, по крайней мере, на время.