Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья

— Это, значит, все-таки вы, сэр! — прошептал мне адвокат. — Какое бесстрашие! Вы отваживаетесь…

— Тихо! — прервал я его. — Ни слова! Мне надо понаблюдать за часовым.

Когда я выглянул, то увидел, что тот вернулся. Пожалуй, он насторожился, поскольку подошел к дверце повозки и мрачно спросил, обращаясь внутрь:

— Оба бледнолицых еще внутри? — произнес он на жутком английском.

— Да! — одновременно ответили оба.

Я думал, что этого достаточно для краснокожего, но ошибся, потому что он снова поинтересовался (теперь на более привычной для него испано-индейской мешанине):

— Был шум. Веревки еще целы? Я хочу их проверить.

Он поставил ногу на ступеньку кареты и протянул руки в окно, чтобы отыскать на ощупь сидевшую там певицу. Когда он убедился, что ее путы были в порядке, то спрыгнул оттуда и, обойдя вокруг дилижанса, перешел на другую сторону. Я быстро отодвинулся и сжался как можно сильнее. Он появился возле другого окна, запустил руку внутрь и проверил веревки правоведа. Когда обнаружил, что и те в наилучшем состоянии, то скрылся, бормоча себе под нос что-то непонятное. Я передвинулся на середину своего сиденья и, приглядевшись, увидел, что он снова уселся на прежнем месте.

— Теперь мы можем спокойно поговорить, — сказал я. — Только остерегайтесь произносить слишком громко «с» и другие шипящие звуки! Он успокоился.

— О Господи! — произнес Мерфи. — Ему стоило лишь протянуть руки подальше, и он бы вас схватил!

— Или я его! Не беспокойтесь обо мне! Все именно так, как я сказал: здесь я в гораздо большей безопасности, чем снаружи. Я останусь здесь, в дилижансе, до тех пор, пока меня это устраивает, и покину его, когда мне этого захочется.

— Но речь идет не только о вашей свободе, но и о жизни! — услышал я дрожащий голос Марты.

— Ни о том, ни о другом. Мне ничто не угрожает! Какого рода ваши путы?

— Сперва нас привязали друг к другу с помощью лассо. Потом нам затянули руки на спине. И, в-третьих, на шее у нас петля, конец которой привязан внизу к сиденью. Мы не можем встать, не удушив себя.

— Это, конечно, очень остроумный способ охраны ваших персон. Тут, пожалуй, часовой вообще не нужен, и теперь я уже не удивляюсь тому, что были открыты окна: надо же было вам как-то дышать.

— Окна? Здесь это вещь в высшей степени воображаемая. Окон вообще нет, любезный вождь вынул их. Вам известно, какую невероятную ценность представляют собой два оконных стекла для подобного субъекта.

— Разумеется. Значит, поэтому окна были открыты? Прекрасно! Я должен объяснить вам, что нужно делать, если меня застанут здесь.

— Что?

— Об этом немного позже. Сперва мне надо узнать, чем и как вы связаны.

Я нашел путы такими, какими мне описал их Мерфи.

— Так, — сказал я, — теперь я знаю, куда нужно сунуть мой нож.

— Ваш нож?

— Да. Все может статься, поэтому давайте договоримся, как вам действовать, на всякий случай. Если меня заметят, то первым делом я перережу ваши путы. Для этого нужно не больше десяти секунд. Потом двумя своими револьверами я избавлю нас от ближайших к нам краснокожих, а вы в это время откроете дверцу по левую руку от меня, выпрыгнете и побежите напрямик через кусты. Там Виннету. Окликните его по имени. Как только вы доберетесь до него, будете уже в безопасности, ведь все эти три или четыре сотни могольонов, стоит им услышать имя Виннету, испугаются.

— Хорошо, а вы? Уж не хотите ли вы остаться здесь?

— Не думайте об этом! Как только я замечу, что вы скрылись и находитесь в безопасности, я последую за вами.

— Если сможете! Вас окружат, заколют, застрелят!

— Вряд ли. Даже не думайте об этом! Вы не знаете Запад, а я его знаю и представляю, что сейчас произойдет. Чего доброго, к вам заглянет вождь или, если сторож сменится, новый часовой решит убедиться, что вы еще здесь. Только в этих двух случаях может статься, что меня обнаружат. Но мы все равно будем иметь дело с двумя, самое большее с тремя или четырьмя людьми, а их я уложу в несколько секунд. Это, конечно, наделает шума, но также и порядочную сумятицу. Никто не решится заглянуть в карету. Тем временем вы будете уже далеко отсюда, и потребуется самое большее еще несколько выстрелов, чтобы и мне оказаться в безопасности. Но, вероятнее всего, мне удастся спастись бегством вместе с вами.

— Гром и молния! — воскликнул адвокат. — Речь идет о жизни и смерти, а вы рассуждаете так холодно и спокойно!

— А как же иначе? Главное, вы теперь знаете, что вам нужно делать в случае, если вдруг какой-нибудь индеец подкараулит меня здесь. Если же этого не случится, то завтра поутру вы будете освобождены.

— О Боже! Пусть ваши слова сбудутся. Но это еще далеко не все. Нам надо заполучить Джонатана Мелтона.

— Он у меня в руках.

— Что? Как?

— Тихо, тихо! — предостерег я его. — Не дай Бог, краснокожий услышит вас.

— Это правда? Если правда, сэр, я хотел бы во весь голос закричать «ура» и «виктория»!

— Оставьте это! Когда будете свободны, можете кричать все, что вашей душе угодно.

— Где же вы его схватили?

— У Глубокой воды, там, где задержали и ваш дилижанс. Деньги тоже у меня.

— Где, где? — нетерпеливо спросил он.

— Здесь, в моем нагрудном кармане.

— Как! Вы носите такую огромную сумму с собой?

— Конечно! Я что, должен был повесить эти деньги на дерево или закопать в землю?

— И вы решаетесь с ними проникнуть сюда, в самое сердце лагеря, где находится четыре сотни врагов, пробраться прямо в эту почтовую карету? Если вас схватят, мы опять потеряем деньги.

— Меня-то как раз не схватят! Я твердо убежден, что мой карман лучшее место хранения для этих денег, нежели ваш сейф в Нью-Орлеане. Впрочем, то обстоятельство, что я ношу их с собой, может доказать вам, сколь надежно я чувствую себя здесь, в старой повозке, и мне очень хочется, чтобы эти деньги, когда я передам их законным владельцам, подвергались у них не большей опасности, нежели я сейчас! Однако мы отвлеклись от нашей главной темы. Мы же хотели поговорить о Джонатане Мелтоне.

— Да, о том, как он оказался в ваших руках. О, если бы вам довелось увидеть и услышать, как он обращался со мной, когда попал к могольонам и обнаружил, что я их пленник.

— Он все еще выдавал себя за настоящего Малыша Хантера?

— До этого он, на его счастье, не додумался. Иначе бы я, наверное, задушил его собственными руками!

— Его признание впоследствии нам будет очень полезно.

— Он даже сообщил мне с дьявольским злорадством, что я уже никогда не увижу Востока.