Сатанинские стихи

— Послушайте, Дядюшка, — обратился он, когда хозяин кафе навис над ним, — Как Вы думаете, я в самом деле идиот или пока что нет?

— Ты занимаешься банковским делом? — поинтересовался Суфьян.

— Это не для меня, Дядя.

— Каким-нибудь другим бизнесом? Импорт-экспорт? Безлицензионный? Магазинчик на углу?

— Я никогда не был силен в цифрах.

— А где члены твоего семейства?

— У меня нет никакого семейства, Дядя. Есть только я.

— Тогда, должно быть, ты непрестанно молишься Богу, чтобы он наставил тебя в твоем одиночестве?

— Вы знаете меня, Дядя. Я не молюсь.

— Тогда какие вопросы, — подытожил Мухаммед. — Ты даже больший дурак, чем тебе кажется.

— Спасибо, Дядюшка, — поблагодарил Нервин, допивая кофе. — Вы мне очень помогли.

Суфьян, зная, что его любовь к подтруниванию ободрила собеседника, несмотря на вытянувшееся лицо последнего, подозвал только что вошедшего светлокожего, синеглазого азиата, моментально скинувшего пальто с экстраширокими лацканами.

— Вы, Ханиф [885] Джонсон, — позвал он, — подойдите сюда и раскройте тайну. — Джонсон, блестящий адвокат и местный добрый малый, содержавший офис этажом выше Шаандаар-кафе, оторвался от двух прекрасных дочерей Мухаммеда и уселся во главе стола Мервина. — Разъясните этому парню, — молвил Суфьян. — Поражает меня. Не пьет, думают о деньгах как о болезни, у него, кажись, две рубашки и нет видеомагнитофона, сорок лет от роду и при том не женат, пашет за гроши [886] в спортивном центре, изучая боевые искусства и что-то там еще, живет на открытом воздухе, ведет себя, словно какой риши [887] или пир, [888] но ни во что не верит, нигде не ходит, но вроде как знает какую-то тайну. Все это плюс колледжское образование, вам решать.

885

Это имя собственное взято от ханифов — монотеистической секты древней Аравии, образовавшейся из еврейства и христианства, без националистических и сложных догматов, с покорной верой в единого Бога и в воздаяние. По-видимому, ее священным писанием были упоминаемые не раз в Коране «свитки Аврамовы». К ханифам принадлежал и Мухаммед прежде, чем выступил пророком ислама.

886

В оригинале — «for two pice» («за два пайса»; пайс — мелкая индийская монета в 1/100 рупии). Грош — монета различных стран и времен; в XVIII веке Екатерина I чеканила грош стоимостью 2 копейки из меди и серебра, Петр II — из меди.

887

Риши — в индийской мифологии имя семи мифических мудрецов, которым боги открыли ведийские гимны. В переносном смысле — мудрец вообще.

888

Пир (старец) — в езидской теологии приобрел широкий смысл — дух, мастер, покровитель. В обычном понимании — священнослужитель, особое духовное сословие, мудрец

Ханиф Джонсон хлопнул Нервина по плечу.

— Он слышит голоса, — произнес он.

Суфьян всплеснул руками в притворном изумлении.

— Голоса, уп-баба! Голоса откуда? Из телефона? С небес? Из Sony-плейера, скрытого под его пальто?

— Внутренние голоса, — торжественно заявил Ханиф. — На его столе лежит стопка бумаги с какими-то стихами, написанными им. И озаглавленными Река Крови.

Нервин подскочил, опрокидывая свою пустую чашку.

— Я убью тебя, — завопил он на Ханифа, улепетывающего от него по всей комнате с возгласами:

— Среди нас есть поэт, Суфьян-Сахиб. Прелесть и респект. Обращаться с осторожностью. Он говорит, что улица — река, а мы — поток; все человечество — кровавая река, черта в строке поэта. Как и отдельный человек, — он прервал свой бег на дальней стороне восьмиместного столика Нервина, остановился, неистово краснея, размахивая руками. — Не текут ли сквозь наши тела реки крови? — Подобно римлянину, [889] сказал проныра Енох Пауэлл, я вижу, как воды Тибра пенятся великой кровью. [890]

889

Слово «roman» может значить также «католик».

890

Енох Пауэлл (реже — Инок Пауэлл) (1912–1998) — консервативный британский политик, член парламента, известный своими расистскими выступлениями. Здесь приведена его реплика о предстоящей расовой войне, которая является аллюзией к пророчеству Сивиллы из VI главы «Энеиды» Вергилия:

«Ты, кто избавлен теперь от опасностей грозных на море! Больше опасностей ждет тебя на суше. Дарданцы В край Лавинийский придут (об этом ты не тревожься) — Но пожалеют о том, что пришли. Лишь битвы я вижу, Грозные битвы и Тибр, что от пролитой пенится крови» (пер. С. Ошерова под редакцией Ф. Петровского).

Исправь метафору, сказал себе Нервин Джоши. Разверни ее; сделай ее пригодной к употреблению.

— Это насилие, — умолял он Ханифа. — Ради Бога, остановитесь.

— Впрочем, голоса, что он слышит — извне, — размышлял владелец кафе. — Жанна д'Арк, [891] нда… Или Дик Уайттингтон со своим Котом в сапогах. [892] Но с такими голосами любой стал бы великим или, по крайней мере, богатым. Этот, однако, не велик и беден.

— Хватит! — Нервин поднял руки над головой, принужденно улыбнувшись. — Я сдаюсь.

891

Жанна д'Арк — национальная героиня Франции, святая католической церкви. В 13 лет Жанна впервые услышала голоса святых Екатерины Александрийской, Маргариты Антиохийской и архангела Михаила, которые иногда являлись ей и в видимом облике.

892

В оригинале — «or that what's his name with the cat: Turn-again Whittington» («Или что-то вроде имени кота: Вернись-Уайттингтон»). Намек на английскую пантомиму, являющуюся вариацией истории Кота в сапогах. Ее главный персонаж — Дик Уайттингтон, образ которого основан на личности исторического персонажа Ричарда Уайттингтона.

Ричард Уайттингтон (около 1354–1423) — средневековый купец и политик. Четырежды становился мэром Лондона, также был членом парламента. Герой пантомимы Дик Уайттингтон становился мэром трижды (обычное для сказок сакральное число), причем успехом был обязан своему коту. В связи с этим в пантомиме приводятся следующие стихотворные строки:

Turn again, Whittington, Once Mayor of London! Turn again, Whittington, Twice Mayor of London! Turn again, Whittington, Thrice Mayor of London!

«Turn-again» («Возвращайся») традиционно воспринимается не только буквально, но и как имя кота. Для большей ясности я несколько изменила фразу, прямо назвав его «Котом в сапогах».

Целых три для после этого, несмотря на все усилия господина Суфьяна, госпожи Суфьян, их дочерей Мишалы и Анахиты и адвоката Ханифа Джонсона, Мервин Джоши был сам не свой: «скорее Мерин, чем Нервин», [893] — как сказал Суфьян. Он занимался бизнесом, бродил по молодежным клубам, по офисам кинокооператива, в котором состоял, и по улицам, распространяя рекламные листовки, продавая всяческие газеты, расклеивая афиши; но шаг его был тяжел, ибо он пошел своим путем. Затем, на четвертый вечер, за прилавком Шаандаар-кафе зазвонил телефон.

893

В оригинале — «more a dumpy than a jumpy» («Скорее Толстячок, чем Нервный»), но, поскольку из-за множества словесных игр, связанных с этим персонажем, я изменила его имя на Мервин, а прозвище — на Нервин, здесь мне пришлось отклониться от точности в пользу очередной словесной игры.

— Мистер Мервин Джоши, — отчеканила Анахита Суфьян, имитируя акцент английского высшего общества. — Мистер Джоши, пожалуйста, подойдите к аппарату. Вам личный вызов.

Ее отец бросил единственный взгляд на радость, вспыхнувшую на лице Нервина, и нежно промурлыкал супруге:

— Госпожа, голос, который желает слушать этот мальчик — никоим образом не внутренний.

* * *

Невозможное снова случилось с Памелой и Мервином после семи дней, в течение которых они с неистощимым энтузиазмом занимались любовью — с бесконечной нежностью и такой свежестью духа, что можно было подумать, будто процедура эта была только что изобретена. Семь дней они оставались раздетыми со включенным на полную центральным отоплением, притворяясь тропическими любовниками в некой яркой и жаркой южной стране. Мервин, вечно неловкий в отношениях с женщинами, признался Памеле, что не испытывал ничего столь же замечательного с того самого для его восемнадцатого года жизни, когда, наконец, научился ездить на велосипеде. Едва произнеся эти слова, он тут же испугался, что все испортил, что, несомненно, это сравнение величайшей в его жизни любви с раздолбанным велосипедом его студенческих дней будет воспринято как оскорбление; однако он мог бы не волноваться, потому что Памела поцеловала его в губы и поблагодарила за самый прелестный комплимент, который мужчина когда-либо делал женщине. В этот миг он понял, что не может сделать ничего неправильного, и впервые в жизни по-настоящему почувствовал себя защищенным: защищенным, как в собственном доме, защищенным, как человек, которого любят; и то же самое почувствовала Памела Чамча.

На седьмую ночь их разбудил ото сна без сновидений звук, безошибочно свидетельствующий о том, что некто пытается вломиться в дом.

— У меня под кроватью лежит хоккейная клюшка, — испуганно прошептала Памела. — Дай ее мне.

Нервин, не менее испуганный, прошептал в ответ:

— Я пойду с тобой.

Памела дрожала, и Нервин трясся тоже.

— О, нет, не делай этого.

Наконец, они осторожно принялись спускаться на первый этаж вдвоем, оба в вычурных халатах Памелы, оба сжимая в руках хоккейные клюшки и не находя в себе достаточной храбрости их использовать. Предположим, что это — мужчина с дробовиком, думала Памела, мужчина с дробовиком, говорящий: Возвращайтесь наверх… Они достигли подножия лестницы. Кто-то включил свет.

Памела и Нервин завопили в унисон, выронили клюшки и со всех ног рванули наверх; тогда как внизу, в передней, возле двери со стеклянной панелью — разбитой, чтобы можно было повернуть щеколду (мучимая страстью, Памела забыла закрыться на надежный замок), — стояла ярко освещенная фигура из кошмара или ночного телефильма: фигура, покрытая грязью, снегом и кровью, невообразимо лохматая тварь с ногами и копытами гигантского козла, туловищем человека, поросшим козлиной шерстью, с человеческими руками и рогатой, но в остальном совершенно человеческой головой и перемазанной навозом и грязью небольшой бородкой. Это невероятное, невозможное существо повалилось на пол и неподвижно застыло.

Выше, в самом верхнем помещении, то бишь в «логове» Саладина, госпожа Памела Чамча корчилась в руках своего любовника, кричащая в сердцах, орущая на самых высоких нотах своего голоса:

— Это неправда! Мой муж взорвался. Никто не остался в живых. Вы слышите меня? А я так, просто вдова Чамча, у которой супруг подох. [894]

5

И бродят тени, и молят тени: «Пусти, пусти!» От этих лунных осеребрений Куда ж уйти? Зеленый призрак куста сирени Прильнул к окну… Уйдите, тени, оставьте, тени, Со мной одну… Иннокентий Анненский, «Призраки»

894

Перефразированная цитата из «Улисса» Джеймса Джонса: «Да так, просто Дедал, у которого мамаша подохла».

В поезде до Лондона господин Джибрил Фаришта снова был поглощен опасением, что Бог решил наказать его за потерю веры, сведя с ума. Он расположился перед окном купе первого класса для некурящих, спиной к тепловозу (поскольку, к несчастью, противоположное место было занято другим пассажиром), и, сняв фетровую шляпу, теребил в руках ярко-алый габардин подкладки и паниковал. Его ужас от возможной потери рассудка (парадоксальный тем, что в роли разрушителя выступал тот, в чье существование он отказывался верить и который превращал Джибрила в его безумии в некую аватару химерического архангела) был столь велик, что на него нельзя было смотреть слишком долго; и все же — как иначе мог он объяснить чудеса, метаморфозы и видения последних дней? [895] «Это несложный выбор, — тихо дрожал он. — Или А, и тогда я выжил из ума, или же Б, любезный: кто-то пришел и изменил правила».

895

В оригинале — «recent days», что значит «последний» именно в значении «недавний», но в русском переводе словосочетание «видение последних дней» приобретает дополнительное, эсхатологическое, апокалиптическое значение.