Сатурналии

(17) Остальные же слова, которые показались нашему Авиену новыми, должны быть подтверждены свидетельствами предков. Ведь Энний – даже если кому-нибудь кажется, что его не следует упоминать ввиду весьма утонченной изысканности нашего века, – сказал в своих стихах “ночью глубокой” (noctu concubia):

…qua Galli furtim noctu summa arcis adortimoenia concubia vigilesque repente cruentant…(Галлы, ночью той глубокой в крепость пробравшись,Ранили стражей тогда и покрыли их кровью все стены)⁵⁶.

(18) В отношении этого места следует отметить, что он не только сказал “ночью глубокой”, но еще и “той ночью” (qua noctu). И это [выражение] он употребил в седьмой [книге] Анналов. [И] в третьей их [книге] он также очень ясно сказал:

…hac noctu filo pendebit Etruria tota…(Ночью (noctu) к гибели Этрурия будет близка)⁵⁷.

Также и Клавдий Квадригарий⁵⁸ в третьей [книге] Анналов [пишет]: “Сенат же собирался с ночи (nocte), [а] глухой ночью (noctu) они отправились домой”⁵⁹. (19) Не будет лишним, я думаю, упомянуть в этом месте еще и о том, что децемвиры в [Законах] Двенадцати таблиц употребили пох (“ночью”) вместо noctu⁶⁰, что также весьма необычно. Слова эти такие: “Если совершивший в ночное время кражу убит (на месте), то пусть убийство (его) будет считаться правомерным”⁶¹. Надо отметить еще и то, что от того [местоимения], которое является [местоимением] is (он), они образовывали в винительном падеже не [форму] еит, а [форму] im.

(20) Впрочем, и [выражение] “завтра днем” (diecrastini) произнесено ученейшим мужем не без влияния предков, у которых был обычай употреблять то dieauinti (“пятым днем”), то diequinte в качестве наречия⁶², признаком чего является [то], что второй слог, который по природе удлиняется, когда произносят одно только [слово] die (“днем”), сокращается⁶³. (21) Но, как мы [уже] сказали, последний слог этого слова пишется то через [букву] е, то через [букву] i⁶⁴. Это было обычным у предков, так что они большей частью неразборчиво пользовались этими буквами в конце [слов], как, [например], [в словах] praefiscine и praefiscini (“без преувеличения”), proclive и proclivi (“покато”). (22) Приходит еще на ум строка того [известного] Помпония. Она – из ателланы⁶⁵, которая озаглавлена Мевия:

…dies hic sextus, cum nihil egi: die quarte emoriar fame…(Шестой уже день, когда совсем не ел: в четвертый деньмне б лучше сдохнуть с голода)⁶⁶.

(23) Таким же образом говорили diepristine (“вчера”), что обозначало “днем прошлым” (die pristino), то есть в [день] предыдущий. Ныне это [слово] произносят pridie (“накануне”), перевернув порядок соединения [слов], как бы [говоря] pristino die (“в прошлый день”). (24) И не отпираюсь я, что [выражение] die quarto (“четвертого дня”) вычитано у предков, но [при этом] обнаруживается [то], что оно употреблено в отношении свершившегося [события, а] не будущего. Ведь Гней Матий, человек высокоученый, [так] говорит в мимиамбах – тогда как мы говорим nudius quartus (“четыре дня назад”) – в этих [вот] стихах:

…nuper die quarto, ut recordor, et certeaquarium urceum unicum domi fregit…(Четвертым днем прежде, как точно вспоминаю,Кувшин домашний он разбил единственный)⁶⁷.

Итак, нужно различать, что die quarto («четвертого дня») мы говорим именно о прошедшем, a diequarte («на четвертый день») – о будущем⁶⁸.

(25) Но, чтобы не казалось, что мы ничего не сообщили о [слове] diecrastini (“завтрашним днем”)⁶⁹, в моем распоряжении этот [вот] Целиев [пример] из второй книги Историй: “Если ты хочешь дать мне конницу и сам следовать за мной вместе с прочим войском, то я позабочусь, чтобы на пятый день (diequinti) тебе на Капитолии был приготовлен обед”⁷⁰».

(26) Тут Симмах говорит: «Твой Целий и [этот] рассказ, и [это] слово взял из Начал Марка Катона, у которого написано так: “Тогда начальник конницы обещал повелителю карфагенян: ‘Пошли со мной конницу в Рим: на пятый день (diequinti) тебе на Капитолии будет приготовлен обед‘⁷¹”»⁷².

(27) И [затем молвил] Претекстат: «Я считаю, что кое-что для доказательства обычая предков [так говорить] дают также слова претора, которыми он по обычаю предков привычно объявляет праздники Компиталии: “На девятый день (dienoni) у римского народа квиритов⁷³ будут Компиталии!”⁷⁴»

Глава 5

(1) Тогда Авиен, глядя на Сервия, говорит: «Курий и Фабриций, и Корунканий, стариннейшие мужи⁷⁵, или еще более древние, чем они, те три близнеца Горации беседовали со своими [современниками] ясно и понятно. И не [словами] аврунков, или сиканов, или пеласгов, которые, говорят, первые поселились в Италии, они разговаривали, но словами своего времени. Ты же так, как будто бы говорил ныне с матерью Эвандра, хочешь напомнить нам слова, вычеркнутые [из памяти] уже многими поколениями⁷⁶, к которым ты причислил даже выдающихся мужей, чью память обогащает продолжительный опыт бесед. (2) Впрочем, вы упоминаете, что древность вам нравится, потому что она честная и воздержанная, и умеренная. Так давайте жить согласно прежним нравам, [но] говорить нынешними словами. Ибо я всегда держу в памяти и в сердце то, что написано Гаем Цезарем, мужем превосходного дарования и благоразумия, в первой книге Об аналогии: “Как будто бы опасности – я буду избегать редкого, а также непривычного слова⁷⁷”⁷⁸. (3) В конце концов, есть тысяча таких слов, которые хотя и бывали на устах влиятельного в прошлом человека, однако были отброшены и отвергнуты последующим поколением. Множество их я бы мог ныне привести⁷⁹, если бы время уже приближающейся ночи не напомнило нам о неминуемом расставании».

(4) «Прошу добрых слов, – возразил, как обыкновенно, со свойственной [ему] убедительностью Претекстат, – и давайте не будем надменно разрушать уважение к приверженцу наук о древности, любовь к которой даже ты, [Авиен], как бы ни старался прятать, [еще] больше показываешь. Ведь, когда ты говоришь “есть тысяча слов”, чем отдает твоя речь, если не самой стариной? (5) Пусть Марк Цицерон сохранил в Речи, которую составил в защиту Милона, таким образом написанное: “[Неужели, оказавшись] перед имением Клодия, – а в этом имении с его несоразмерно огромными подвалами легко могла находиться тысяча сильных людей”⁸⁰, — [а] не [так написанное]: “могли находиться [тысяча сильных людей]”⁸¹, — что обыкновенно обнаруживается в менее тщательно написанных книгах; [пусть] и в Шестой [филиппике] против [Марка] Антония [оставил таким образом написанное]: “Кто когда-нибудь был найден в этой толкучке менял (in illo Iano)⁸², кто записал бы за Луцием Антонием выплаченную тысячу монет?⁸³”⁸⁴; пусть также Варрон, человек того же [самого] века, [что и Цицерон], в семнадцатой [книге] О делах человеческих сказал: “Очень много – тысяча и сто лет”⁸⁵, все же уверенность в таком согласовании [слов] они заимствовали исключительно из примеров предшественников⁸⁶. (6) Ведь [Клавдий] Квадригарий в третьей [книге] Анналов так написал: “Там уничтожается тысяча людей”⁸⁷.

И [Гай] Луцилий в третьей [книге] Сатур [пишет]⁸⁸:

…ad portum mille a porta est, sex inde Salemum…⁸⁹(Тысяча станет шагов до Салернских врат от причала)⁹⁰.

(7) В другом месте он даже просклонял слово [ «тысяча»]. Ведь в пятнадцатой книге он говорит так⁹¹:

…hunc milli passum qui vicerit atque duobusCampanus sonipes subcursor nullus sequeturmaiore spatio ac diversus videbitur ire… (Пусть и обгонит его, хоть тысячей дальше шагов он,Резвый кампанский скакун, но если длиннее дорога,Всякий отстанет конь – да так, словно путь у нихрозный)⁹².

Также в книге девятой [он пишет]⁹³:

…tu milli nummum potes uno quaerere centum…(Тысячей ты монет нажиться можешь на сотню)⁹⁴.

(8) Он сказал “тысячей шагов” (milli passum) вместо “тысяча шагами” (mille passibus) и “тысячей монет” (milli nummum) вместо “тысяча монетами” (mille nummis) и ясно показал, что [слово] “тысяча” (mille) и именем является, и в единственном числе употребляется, и даже принимает творительный⁹⁵ падеж, и его множественным [числом] является [форма] “тысячи” (milia)⁹⁶. (9) Полагают ведь, что [слово] “тысяча” (mille) [соответствует] не греческому слову ?????⁹⁷, но [слову] ?????? (тысяча). И как [греки говорят] “одна ??????” (тысяча) и “две ????????” (тысячи), так [и наши] предки говорили “одна тысяча” (unum mille) и “две тысячи” (duo milia)⁹⁸ согласно точному и прямому смыслу [слова]⁹⁹. (10) И послушай, [Авиен], неужели этих столь ученых мужей, подражанием которым хвалятся Марк Цицерон и Варрон, ты хочешь лишить права выбора в комициях слов и как шестидесятилетних стариков будешь сбрасывать с моста¹⁰⁰? (11) Много об этом мы [еще] бы порассуждали, если бы время не принуждало вас против вашего желания покинуть [меня, тоже] не желающего [этого]. Но хотите ли вы, чтобы [и] следующий день, который все в большинстве тратят на игральную доску и камешки, мы провели в этих [вот] рассудительных разговорах с рассвета до времени обеда [и] также [провели бы] сам обед, не изобилующий питьем, не перегруженный кушаньями, но благопристойный благодаря ученым обсуждениям и взаимным рассказам [друг другу] из прочитанного? (12) Так ведь мы воспринимаем праздники, полные приятности в сравнении с любым делом: не [чем-то] расслабляющим душу, как говорится, – ибо “расслаблять, – считает Музоний, – значит как бы терять душу”¹⁰¹, – но [чем-то] немного ее успокаивающим и развлекающим приятными и достойными бесед занимательными вопросами. Если вы это [мнение] разделяете, [то своим] приходом сюда вы сделали бы самое приятнейшее моим богам-пенатам¹⁰²».

(13) Тогда Симмах [сказал]: «Ни один [человек], который посчитает себя достойным этого собрания, не пренебрежет этим товариществом или самим распорядителем сходки. Но, чтобы ничто не вызывало желания завершить встречу, я считаю, что на эту самую встречу и застолье нужно пригласить Флавиана, который – насколько [же] он, пожалуй, превосходнее [своего] отца Венуста, удивительного мужа¹⁰³! – не менее отмечен приятностью нрава и основательностью жизни, чем богатством глубокого образования; и вместе с ним Постумиана, который прославляет форум достойными [речами] защитника; и Евстафия, который является таким [знатоком] во всякого рода философии, что может один подражать дарованиям трех философов, о которых разнесла славу наша древность. (14) Я говорю о тех [философах], которых афиняне некогда послали к сенату упрашивать, чтобы он уменьшил откуп, который установил их городу за опустошение Оропа. Этот откуп был почти в пятьсот талантов¹⁰⁴. (15) Этими философами были: Карнеад из Академии, стоик Диоген, перипатетик Критолай, которые, как говорят, каждый в отдельности, рассуждали ради похвальбы в самых знаменитых местах Города при большом стечении людей. (16) Как сообщают, Карнеад обладал речью напористой и быстрой, Критолай – ученой и изящной, Диоген – размеренной и рассудительной¹⁰⁵. Но, введенные в сенат, они воспользовались переводчиком – сенатором Целием¹⁰⁶. А этот наш [философ Евстафий], постигнув все направления [философии] и последовав за более достойным, единственный среди греков применяет все эти виды речи, а среди нас является столь надежным переводчиком для себя [самого], что [даже] не знаешь, на каком языке он более легко и красиво выполнил бы [нашу] просьбу поразмышлять [о чем-нибудь]».