Сатурналии

В Сатурналиях ораторский стиль Симмаха описан как цветистый и изысканный (V, 1, 7) [47] , и именно Симмах берется обсуждать наиболее шокирующие примеры риторических приемов Вергилия (I, 14, 14; Кн. IV). Симмах, изображенный Макробием, сталкивается с тем, что Претекстат учтиво, но без энтузиазма откликается на его предложения к собравшимся развлечься после трапезы припоминанием остроумных и забавных высказываний древних авторов (II, 1, 8). Кроме того, именно Симмах воспроизводит ряд острот Цицерона (II, 3), а позднее (VII, 1, 2) с пониманием встречает предложение Претектстата о том, чтобы разговор inter pocula сохранял ту же серьезность, что и тот, что предшествовал трапезе [48] .

47

Имеются в виду слова Евсевия о виде речи, которая (ad loc.): «…витиеватая и цветистая, которой когда-то [блистал] Плиний Старший, а ныне блистает наш Симмах, [оратор], не слабее никого из древних».

48

См. также: Davies (1969), р. 5–6. Flamant (1977), р. 36–45.

Вирий Никомах Флавиан

Вирий Никомах Флавиан (334–394 гг.) – представитель влиятельного сенаторского рода Никомахов [49] , принадлежал к окружению Симмаха и находился с ним в родстве [50] . Флавиан занимал многие государственные посты и должности: консул Сицилии (364/ 365 гг.); викарий Африки (376 / 377 гг.); квестор священной палаты (389 г.); префект претория Иллирика и Италии (390–392 гг. и 393–394 гг., при узурпаторе Евгении [392–394]); консул (394 г., власть которого признавалась лишь на территории, подвластной Евгению). Во время правления Евгения Флавиан возглавил языческую партию и проводил курс на реставрацию язычества [51] . После гибели Евгения (в битве на реке Фригид) Флавиан покончил с собой.

49

Отца Флавиана звали Волусий Венуст. Аммиан Марцеллин упоминает его как викария Испании (см. Амм. Marc., Res. gest. XXIII, 1,4; XXVIII, 1, 24). Вероятно, у Флавиана был брат, который носил то же имя «Венуст», что и отец. См. CIL VI, 1783; Symm., Ер. VI, 32.

50

Родство через брак членов семей Никомахов и Симмахов.

51

Флавиан совершал празднества в честь Исиды, Великой Матери (Magnaе Matris), и публично приносил жертвы.

О деятельности Флавиана известно из двух надписей. Одна из них, составленная, вероятно, в 394 г., принадлежит мужу внучки Флавиана – Квинту Фабию Меммию Симмаху (сыну Квинта Аврелия Симмаха) [52] :

Virio Nicomacho Flaviano v(iro) c(larissimo) / quaest(ori) praet(ori) pontif(ici) maiori / consulari Siciliae / vicario Africae / quaestori intra palatium / praef(ecto) praet(orio) iterum co(n)s(uli) ord(inario) / historico disertissimo / Q(uintus) Fab(ius) Memmius Symmachus v(ir) c(larissimus) / prosocero optimo.

Вирию Никомаху Флавиану, мужу сиятельному, квестору претория, верховному понтифику, [бывшему] консулу Сицилии, викарию Африки, квестору внутренних [покоев] дворца, префекту претория, и снова помощнику консула, выдающемуся историку [и] почтенному деду жены Квинт Фабий Меммий Симмах, муж сиятельный, [посвящает].

52

См. CIL VI, 1782.

Другая надпись, помещенная на постаменте статуи, воздвигнутой в 431 г. внучатым племянником Флавиана на Троянском форуме Аппием Никомахом Декстером во славу (cursus honorum) его заслуг, сделана по приказу императоров Валентиниана и Феодосия [53] ^:

Nicomacho Flaviano cons(ulari) Sicil(iae) vicar(io) Afric(ae) quaest(ori) aulae / divi Theodosi praef(ecto) praet(orio) Ital(iae) Illyr(ici) et Afric(ae) iterum / virtutis auctoritatisq(ue) senatoriae et iudiciariae ergo / redita in honorem filii Nicomachi Flaviani cons(ularis) Camp(aniae) / procons(ulis) Asiae praef(ecti) urbi saepius nunc praef(ecti) praet(orio) / Italiae Illyrici et Africae / Imperatores Caes(ares) Fl(avius) Theodosius et Fl(avius) Placidus Valentinianus / semper Aug(usti) senatui suo salutem / clarorum atq(ue) inlustrium in re p(ublica) virorum adversum casus condicionis… / humanae interpolatum aliquatenus adserere honorem et memoriam…

Никомаху Флавиану, [бывшему] консулу Сицилии, викарию Африки, квестору [императорских] покоев, префекту претория божественного Феодосия в Италии, Иллирика и снова Африки, почитаемому за добродетели [мужу], входящему в состав Сената и Суда, в честь сына [Рима] Никомаха Флавиана, консула Кампании, проконсула Азии, префекта городских укреплений, ныне префекту претория Италии, Иллирика и Африки, постоянно [избираемому] по своему благоденствию в Августейший сенат светлейшему, а также сиятельному государственному мужу… за заслуги и на вечную память… императоры Цезарь Флавий Феодосий и Флавий Плакидий Валентиниан установили [памятник].

53

См. CIL VI, 1783. Это событие произошло спустя 40 лет после битвы на реке Фригид. Императоры Валентиниан и Феодосий, воздав должное заслугам и безупречности Флавиана, установили ему памятник.

Иоанн Солсберийский (XII в.) приписывает Флавиану авторство утраченного трактата De vestigiis et dogmatibus philosophorum [54] ; кроме того, сохранившаяся фраза «historicus disertissimus» [55] свидетельствует о литературных занятиях Флавиана (ему принадлежали Анналы, использованные Аммианом Марцеллином).

Макробий говорит о Флавиане как о человеке хорошо образованном, обладающем приятным нравом; основательном в жизни (I, 5, 13). Он упомянут как друг Евстахия (I, 6, 4). При обсуждении текстов Вергилия Флавиан обещает рассказать о знании поэтом законов авгуров (I, 24, 17), но его вклад в эту беседу (вероятно, составлявший утраченную часть третьей книги) не сохранился. Среди других его речений – опровержения ряда утверждений собеседников относительно свойств вина (VII, 6) [56] .

54

См. Joan. Saresb., Polycr. II, 26 (460b): «Hoc autem asserit Flavianus in librо, qui De vestigiis philosophorum inscribitur». Ibidem VIII, 2 (790a; 755a); VIII, 12 (758a; 761a).

55

CIL VI, 1782.

56

См. Davies (1969), р. 6–7; Flamant (1977), р. 45–58.

* * *

Претекстат, Флавиан и Квинт Аврелий Симмах – главные действующие лица Сатурналий. Все они – видные римские государственные деятели, лидеры, возглавлявшие борьбу партии язычников в сенате против христиан. Остальные участники – знатные аристократы, принадлежавшие к образованнейшим людям своего времени.

Сервий

Сервий (Рим, ок. 400 г.), грамматист и комментатор Вергилия [57] , представлен Макробием как молодой человек, «удивительной учености и вместе с тем приятный в [своей] скромности, с направленным в землю взором и как бы стремящийся быть незамеченным», который лишь недавно присоединился к учителям-грамматистам (I, 2, 15; I, 4, 4 [58] ). Макробий повсеместно отмечает его образованность (I, 23, 20 [59] ; I, 24, 8; VI, 7, 2; VI, 9, 3 [60] ; VII, 11, 1 [61] ), застенчивость и сдержанность (е. g. II, 2, 12 [62] ; VII, 11, 1 [63] ); его знание Вергилия (VI, 6, 1). Для Макробия было естественным «заставить» Сервия обсуждать различные латинские слова, именования (напр., «Сатурналии») и лингвистические формы (I, 4), давать разъяснения по поводу использования Вергилием определенных фраз и грамматических конструкций (VI, 7, 9), перечислять виды плодов в заключительных главах третьей книги. Макробий не зависит от Сервия в своей критике Вергилия, скорее оба автора (и Макробий, и Сервий) выстраивают свои рассуждения, основываясь на текстах ранних комментаторов и критиков [64] .

57

Комментарии Сервия на Вергилиевы Энеиду, Буколики и Георгики были основополагающими при изучении текстов поэта в Средние века. См., напр., Georgii (1912), р. 518–526.

58

Ad loc.: «…мне больше пристало учиться, чем учить».

59

Ad loc.: «…величайший из всех словесников».

60

Ad loc.: «…знаток самой природы слов».

61

Ad loc.: «Сервий, ученейший не только среди молодых… но также среди всех стариков».

62

Ad loc.: «Сервий молчал из-за скромности…».

63

Ad loc.: «…тот, стеснительный от природной скромности, покраснел вплоть до предательского румянца».

64

См. Davies (1969), р. 9; Flamant (1977), р. 78–79.

Дисарий

Дисарий – грек по происхождению (VII, 5, 2; VII, 5, 4), врач и натурфилософ [65] . Вероятно, именно он упомянут в Письмах (III, 37; IX, 43; IX, 44) Симмаха [66] .

У Макробия о нем (как и о Евсевии) сказано, что он человек преклонного возраста (VII, 10, 1) [67] , лучший из врачей в Риме (I, 7, I) [68] , «безмерно приятный и весьма ученый» (VII, 7, 13), ему присуще красноречие (VII, 8, 7). Претекстат же, к которому Дисарий неожиданно пришел вместе с Евангелом и Гором, намеревается обратить досуг в полезное занятие (I, 7, 1) [69] и поговорить о различных науках (Ibid.; I, 7, 7–8). Дисарий вступает в беседу в последний день праздника, когда обсуждаются медицинские темы (VII, 4, 1–3). Эта дискуссия, во время которой другие участники праздничного пира обращаются к нему с различными вопросами, составляет большую часть седьмой книги. Будучи приверженцем врача Эрасистрата (304–250 гг. до н. э.), Дисарий резко критикует попытки вторжения философии в область медицины (VII, 15, 1) [70] , благодаря чему вызывает возражения Евстахия (VII, 15, 14) [71] .

65

См. Davies (1969), р. 10–11. См. также Приложение 3.

66

См. Davies (1969), р. 10–11; Flamant (1977), р. 71–72.

67

Ad loc.: «…придется мне с тобой вести беседу, Дисарий, о [том] возрасте, в дверь которого мы оба почти уже стучимся. Когда Гомер называет стариков ?????????????? (с седыми висками)…».

68

Ad loc.: «…превосходил [всех] прочих, преподававших искусство врачевания». Об отношении к медикам см. Приложение 3.

69

Ad loc.: «Мы же сошлись, чтобы и священным праздникам честь оказать – и притом избежать праздничного безделья, – и обратить досуг в полезное занятие, намереваясь посвятить весь день ученым сообщениям…».

70

Ad loc.: «Дисарий прибавил: “Эти [ваши] одобрения призывают философию к тому, чтобы присваивать себе [право] рассуждать о чужом искусстве, из-за чего часто случались вопиющие ошибки. Как, [например], ваш Платон обрек себя на осмеяние потомков, когда не удержался от анатомических вопросов, которые принадлежат медицине…”».

71

Ad loc.: «При этих [словах Дисария] Евстафий, несколько возбудившись, говорит: “Не менее чем ты, Дисарий, я внушал [это] философам, как [и] врачам. Но только мне кажется, что ты предаешь забвению утвержденное согласием человеческого рода и верное положение, что философия является искусством искусств и наукой наук. А ныне на [нее] саму бесчестным образом нападает медицина, хотя философия считается весьма могущественной там, где рассуждает об умопостигаемой области, то есть о бестелесном; и туда она простирается, где трактует о природоведческих вопросах, то есть о божественных телах неба или звезд”».

Гор

Гор – ученый, философ-киник. Скорее всего, именно он упомянут в Письме (II, 39) Симмаха [72] . У Макробия Гор – египтянин (как показывает его имя), «уроженец [берегов] Нила» (I, 15, 4; I, 16, 37; VII, 13, 9). После весьма успешной карьеры профессионального кулачного борца он (как и Клеанф) обратился к философии (I, 7, 3) [73] , и преуспевание в этих занятиях позволило ему получить статус «мужа основательного и выдающегося» (I, 16, 38), придерживающегося аскетизма киников (VII, 13, 17). В первой книге Сатурналий он отвечает на вопросы о почитании бога Сатурна (I, 7, 14) и о происхождении римского календаря (I, 15, 1). В утраченном заключении третьей книги он, вероятно, критиковал роскошь времен республики (III, 13, 16). В седьмой книге Гор делает важное замечание о практике кремирования, вышедшей из употребления (VII, 7, 5).

72

В указанном письме речь идет о Гoре (Orus), как «philosophus ritu atque eruditione praecipuus» – см. Davies (1969), p. 11; Flamant (1977), p. 72–73.

73

Ad loc.: «Гор, муж, одинаково крепкий телом и духом, который начал заниматься философией после бесчисленных побед среди кулачных бойцов и, став последователем учения Антисфена, Кратета и самого Диогена, заслужил славу среди киников».

Евстафий

Евстафий – грек из Каппадокии, философ-платоник [74] . У Макробия он – друг и современник Флавиана (I, 6, 4) [75] , «учёнейший муж» (II, 2, 6) и знаток философии (I, 5, 13 [76] ; VII, 1, 8 [77] ).

Рассуждение Евстафия о знании Вергилием философии и астрономии, которое, должно быть, предваряло беседы второго дня Сатурналий (I, 24, 18; I, 24, 21), не сохранилось. В пятой книге он приводит примеры строк и фраз, которые Вергилий позаимствовал у Гомера (V, 2–14), сравнивая тексты двух поэтов (V, 15–17; VI), проводит параллели между Пиндаром и Вергилием (V, 17, 7–14), представляя последнего в менее выгодном свете, говорит о зависимости Вергилия не только от Гомера, но и от других греческих поэтов (V, 17, 15 – V, 22, 15). Евстафий также отмечает «долг» Цезаря по отношению к египтянам и грекам при составлении римского календаря (I, 16, 38–44). Во второй книге, когда речь заходит о питье вина и получении удовольствия от его вкуса, Евстафий ссылается на Платона, Аристотеля и Гиппократа (II, 8, 5–16), а в седьмой книге доказывает уместность рассуждений на философские темы во время трапезы (VII, 1, 5–24). Эта же книга содержит его наблюдения о порицаниях посредством острот или насмешек (VII, 2–3), а также касающиеся физиологии высказывания в поддержку его соотечественника, врача Дисария (VII, 14–16).

74

Об идентификации Евстахия см.: Glover (1901), р. 5; Jan ([ed. Macr.] 1848), р. xxix – xxx; Davies (1969), p. 9–10; Flamant (1977), p. 67–69.

75

Ad loc.: «…Флавиан и Евстафий, двое, известные [своей] дружбой».

76

Ad loc.: «…Евстафия, который является таким [знатоком] во всякого рода философии, что может один подражать дарованиям трех философов, о которых разнесла славу наша древность».

77

Ad loc.: «…наше поколение назвало тебя, Евстафий, единственным приверженцем философии».

Авиен

Авиен (род. ок. 400 г.) – баснописец [78] . Ему принадлежат 42 басни, посвященные Феодосию. В Сатурналиях Авиен представлен как застенчивый, добрый и остроумный юноша (VII, 3, 23 [79] ). Обладая прекрасной памятью (II, 8, 1) [80] , зная огромное количество анекдотов (II, 4–7), он стремительно вмешивается в разговор (I, 6, 3 [81] ; II, 3, 14 [82] ) или, напротив, делает тихие замечания (I, 4, 1; VI, 7, 1 [83] ). С его помощью Макробий стремится расширить тему какого-либо дискурса или же сменить предмет обсуждения (I, 5, 1–3; I, 17, 1; V, 1, 2 и 6 [84] V, 3, 16 [85] ; VII, 3, 1 [86] ). Когда в конце первого дня празднования некоторые из участников беседы намереваются порассуждать о различных аспектах творчества Вергилия, Авиен говорит, что сам не будет принимать участие в такой беседе, но, скорее, послушает, что скажут другие (I, 24, 20; VI, 7–9) [87] . Кроме того, Макробий представляет Авиена как друга Гора (I, 7, 14).

78

Об идентификации Авиена и его имени см. Приложение 2.

79

Ad loc.: «Следовательно, мой Авиен… нужно наставлять тебя с молодости, которая столь восприимчива, что [быстро] схватывает подлежащее изучению…».

80

Ad loc.: «… поднялось веселье, так как [все] восхваляли прекрасную память и прелесть остроумия Авиена…».

81

Ad loc.: «Тогда Авиен – поскольку у него было обыкновение перебивать [собеседника] – говорит…».

82

Ad loc.: «Когда Симмах еще говорил и, как казалось, многое еще намеревался сказать, Авиен, перебив его, как это обыкновенно бывает в застольных разговорах, сказал…».

83

Ad loc.: «…Претекстат, видя Авиена, нашептывающего что-то Евстафию, говорит: “Отчего бы тебе, Евстафий, не оказать поддержки застенчивому и доброму юноше Авиену и самому не объявить нам то, что он шепчет…”».

84

Ad loc. [2]: «Авиен спрашивает: “Если мы, как это необходимо, согласны в том, что Вергилий был оратором, я хочу, чтобы ты, превосходнейший из учителей, сказал мне следующее: если кто-нибудь захотел бы следовать искусству речи, то больше преуспел бы в этом благодаря Вергилию или Цицерону?”…»; [6]: «Авиен ответил: “Я хотел бы, чтобы ты со всей ясностью показал мне эти различия [в красноречии] на примере [отдельных] лиц…”».

85

Ad loc.: «Авиен сказал: “Прошу, Евстафий, продолжай исследовать все, что он извлек из Гомера”…».

86

Ad loc.: «Авиен добавил: “Всех вас, ученейшие из ученейших, кто здесь присутствует, я просил бы о том, чтобы из уважения к вам Евстафий вдохновился открыть то, что немногим ранее он сказал об остроте”…».

87

См. также Davies (1969), р. 8–9; Flamant (1977), р. 77–78.

Альбины, Цецина и Фурий

Идентификация Альбинов является сложной проблемой, а ее решение – спорным [88] . Цецину (Caecina) отождествляют с Публием Кеонием Альбином (Publius Caeonius Albinus), понтификом, о котором с уважением упоминает Иероним [89] . Поскольку имя другого персонажа, Фурия (Furius) в сочетании с именем Альбин («Furius Albinus») в Сатурналиях встречается дважды (I, 2, 16; I, 4, 1), а само имя «Furius» во многих манускриптах Сатурналий записано как «Rufius» [90] , этого персонажа отождествляют с Руфием Альбином («Rufius Albinus»), человеком, который был префектом Рима в 389–391 гг. [91] Это подтверждают несколько современных ему надписей [92] . Цецина Альбин и Фурий (Руфий) Альбин могут быть связаны с семейством Альбинов, упоминаемых Рутилием Намацианом ок. 416 г. [93] В Сатурналиях из двух Альбинов, принадлежащих, по словам Претекстата, к образованнейшим людям своего времени (VI, 1, 1), Цецина Альбин является современником Симмаха (I, 2, 15) [94] . Он – тот Альбин, который упомянут как отец Деция в Прологе при изложении Макробием беседы Постумиана и Деция о досуге и пире (I, 2, 2–3). Согласно Макробию, вклад Цецины в разговор состоит в обсуждении вопросов об исчислении гражданского дня в Риме (I, 3), изменении жертвоприношений (I, 7, 34), «медовых лакомствах» (II, 8, 3) и роскоши, преобладавшей в Риме в период Республики (III, 13). Последний вопрос далее рассматривается более подробно Фурием (III, 14, 17). И Цецина, и Фурий во исполнение своих намерений (I, 24, 19) иллюстрируют с помощью цитат зависимость Вергилия от предшествующих латинских авторов (VI, 1–5), а в седьмой книге они задают ряд вопросов физиологического и физического характера врачу Дисарию (VII, 8). В этой же книге Цецина припоминает рассказ одного авторитетного автора относительно закона понтификов о происхождении ношения кольца на безымянном пальце левой руки (VII, 13, 11–16).

88

См. Dill (1899), р. 14; Davies (1969), р. 7–8; Flamant (1977), р. 58–65.

89

См. Hier. Ер. 107, 1.

90

См. Willis (ed. Macr. [1963]), p. 8; 12 sqq.

91

См. Prosopogr., vol. 1, p. 38–39.

92

См. CIL VI, 379^Ia, 379^Ib, 36959; ChastaGnol (1962), p. 233–236.

93

Cm. Rut. Nam., De red. suo I, 167–176; 466–474.

94

Ad loc.: «…Аврелий Симмах и Цецина Альбин, весьма схожие… по возрасту… привычкам и увлечениям…».