Сатья-Юга, день девятый
Шрифт:
–Ну и что, что от автора?
–Как что? – драматично зашипел на весь класс Бережкин. – От самого автора! Крылов послал!
И он схлопотал такой же мягкий подзатыльник.
Но однажды Эллина Аркадьевна заболела, и передала бразды правления драмкружком какой-то старшекласснице. Та сказала нам «не шуметь!», повертелась перед зеркалом и ушла целоваться с одноклассником на задний двор.
–Ну, лафа началась, – сказал Шура и закинул свою воронью тряпку на лампу.
И тут я почувствовала, что, пожалуй, Катя могла бы разок и подвинуться к краю условной сцены.
–А Ксанка дело говорит, – по-вороньи каркнул Бережкин. – Катюх, отойди.
В конце концов, я переделала спектакль полностью. Оленька, топтавшаяся возле Шуриного стула, теперь сидела на парте, а Шура стоял над ней, скрестив руки и поглядывая на Оленьку-сыр с гордостью и хищным предвкушением. Катя говорила текст от автора, выходя из глубины сцены и потом снова уходя. А главное – я сама заиграла! «Спой светик, – проникновенно говорила я. – Не стыдись! Что ежели, сестрица, при красоте такой и петь ты мастерица!..»
Все закончилось просто. Эллина Аркадьевна выздоровела и пришла смотреть, не забыли ли мы текст. Был негромкий, но обидный скандал, после которого я вылетела с главной роли на роль голоса от автора, а новоиспеченная лисица Катя стала требовать мой костюм. Эллина Аркадьевна ее поддержала, но я вцепилась в костюм руками и ногами, сказала, что дома его не разрешили никому давать, выслушала обвинения в буржуазных наклонностях своих родителей и сбежала из кружка к спортсменам.
Спортсмены приняли меня дружелюбно, и о своем неудавшемся театральном опыте я больше не вспоминала.
Серафим
– Во-первых, Земля – один из тысячи четырехсот одиннадцати религиозных миров. И это только в вашем измерении, в остальных четырнадцати их от полусотни до миллиарда. Вы это учитывайте. А во-вторых, не факт, что вы просили искренне.
–Конечно, не факт. Но, по-моему, все-таки искренне. Для меня было важно тогда…
–Вам бы поговорить с моим коллегой. Я мог бы вам помочь, если бы у вас были претензии к ушедшему вдохновению. Но стихи писала ваша жена, а не вы.
–Но я верующий человек! И я за всю жизнь единственный раз пошел и помолился по-настоящему, еще при Союзе, меня бы выгнали из комсомола, если бы узнали…
–Ну да, – согласился я. – Комсомол. Как там у того, носатого такого, с выпирающим подбородком… «Пятигранную стелет звезду Коминтерн Молодежи»8…
–Это стихи?
–Да, кусок. Не помню все.
–Ладно, – таксист зевнул. – Что тут поделать. Вы не обижайтесь, но жаль, что меня завербовали вы, а не ваш коллега.
Мне стало его жалко.
–К тому же, – продолжал он, – Я не уверен, что вы не банальный гипнотизер. Да, конечно, я все это знаю – и про миры, и про Серафимов, и про Престолы и Власти, и вообще… Но вы же мне это не доказали. Вы же мне это просто перелили в голову. Может, это я в трансе сейчас, а вы продаете мои почки какому-то барыге из Португалии…
–Почему Португалии? – изумился я.
–Или из Греции… какая разница. Иностранному какому-нибудь барыге.
–Ну уж…
–Да не сердитесь, – он подкрутил радио. – Я же вам все равно верю. Просто доказательств у меня нет…
–Ну, это просто, – с готовностью сказал я. –Primaautemetmanigestiorviaest, quaesumiturexpartemotus9…
–Нет-нет,
не надо, говорю же – верю. Как тебя зовут? – видимо, я стал достаточно близок ему, чтобы перейти на «ты».–К чему тебе знать мое имя? Оно чудно10.
–Ладно. Серафим, вот ты скажи – я в Бога верю, грешу, конечно, но понемножку, не убивал никого, не воровал, жену свою люблю. Мне за это воздастся?
–Конечно, воздастся, – сказал я.
–Всякому по вере?
–Да нет, – я пожал плечами. – Мне как-то все равно, верят в меня, или нет. Добро и зло, уж простите, от веры никаким образом не зависят, они для всех примерно одинаковые.
–Ну, не скажите. Для кого-то съесть врага – добро.
–Мы не занимаемся вопросами гастрономии. Это вы уж сами как-нибудь разберитесь, кто кого должен и не должен есть. А для нас важно – умеете вы отличить друга от врага, или нет, – надеясь, что еще одну банальность шеф вытерпит. Впрочем, разбираться со стилем всегда доверяли мне самому.
–Понятно, – сказал таксист.
Все-то ему было понятно. Он мне уже не нравился. На все-то он был согласен. Второй свидетель обязательно будет интеллектуал, решил я. Обязательно будет интеллектуал и гуманитарий. С ними веселее и приятнее, и можно будет даже предложить ему заранее какую-нибудь маленькую должность, вроде лучника или посыльного, не все же гонять моих охламонов. И когда интеллектуал отдаст концы (не скоро, конечно, по новым-то правилам, но все-таки) я бы лично за него поручился. Я, к своему стыду, еще ни разу ни за кого в своей долгой жизни не ручался, в отличие от одного коллеги, который успел обогатить с полдюжины миров своими протеже. Ни один из них, правда, на Земле не жил.
А этот человек затормозил у самой зебры, и бурая снежно-грязевая жижа взлетела из-под колес, обрызгав женщину в меховой шубе.
Как раз в том момент, когда я, задумавшись, стал прикидывать, мог ли Ариман-Самаэль точно так же завербовать агента. Версия выходила расчудеснейшая, вот только вечная ссылка предусматривала еще и полное лишение всяческой силы. Единственной радостью жизни, отвоеванной у ошалевшего суда, был шарф – хотя какой он шарф… Но, в порядке бреда, вполне могло случиться так, что Ариман Владимирович подвигнул человека к сотрудничеству безо всякой мистики, одним лишь своим умением вдалбливать в человеческие головы все, что ему, Ариману, пожелается. Тут нужно было задать следующий вопрос: и что завербованный homosapiens начнет делать? как он будет нести в мир зло, со своими-то хомосапиенсными возможностями? – но как раз этот вопрос я себе не задал, а задал другой, вслух:
–Вы смотрите, где тормозите?
–Грязь, сука, – печально сказал шофер.
И тут включилась обрызганная женщина.
Чего мы наслушались! Семьдесят два земных демона, да и сам Самаэль, пожалуй, позавидовали в этот момент зеленоглазой шатенке лет тридцати пяти, которая еще не успела стереть с лица брезгливое выражение, явно сопутствующее ей всегда, но уже с неподражаемой интонацией выдала великолепный поток брани, банальных, но метких пожеланий в адрес личной жизни – моей, таксиста, машины, дороги и абстрактной злой силы – невезения.