Саваоф

— Рассказывай быстрее! — Я повернула руку с чипом в его сторону: пусть эти гады услышат хоть что-то в его оправдание. Теперь они могут слушать нас в стереорежиме!

— Помнишь, меня Инна попросила доделать отчет?

— Ну, говори, говори!

— Я решил сделать его дома... — Он замолчал, с радостным любопытством оглядываясь. — А чем стены покрыты? — спросил он. — Это ткань? Она зеленая, да?

— Горик! Ты решил сделать отчет дома, а до этого — уколоться, и поехал в какое-то ваше обычное место, правильно?

— Да, определенно зеленая! — сказал он.

— У тебя есть свидетели, что ты там был все это время?

— Конечно, есть... Она...

— Кто она?

— Толстуха.

Зубы у меня от страха клацнули.

— Какая толстуха?

— Не знаю. Подошла, спросила: хочешь уколоться? У меня есть в два раза дешевле. Давай карточку. Потом села в машину... Дала мне комплект, попросила: подвези до пустыря... Удивительно зеленая стена!

— Ты подвез? — Я изо всех сил потрясла его за плечо. Он был похож на мешок с водой.

Рядом стоял Алехан, держа в руках кетчуп.

— Бесполезно, — сказал Алехан.

— Ты подвез, Горик?!

— Подвез... Она вышла, я укололся.

— Там, в машине?

— У стены. Есть там укромное местечко... Господи! Укромное! Чего уж хуже — никакого алиби!

— Говно героин у нее был... — презрительно произнес Горик. — Надо было ей морду набить...

— Ты знаешь, где ее найти?

— Не-а...

— Как же ты ей морду набьешь?

— Тогда, тогда надо было. Когда она снова в машину сунулась. Сказала, падла: «Ты все равно труп! Так лучше повесься!» — и дала мне что-то в руки! Но это был глюк. Нет, точно глюк. Змею мне сунула!

— Веревку! Если «повесься», значит, она сунула тебе в руки веревку! — с отчаяньем сказала я.

Горик безнадежно уплывал.

— Это же глюк! — ласково объяснил он мне. — Какая веревка у глюка? У глюка только змея! — и захохотал.

В коридоре раздались шаги. Они были очень спокойными и неторопливыми. «Точно прослушивают, — подумала я. — Иначе бы ворвались, как кони».

— Не хотите к нам на работу перейти? — добродушно спросил Гергиев. Он встал надо мной: руки в карманах, раскачивается, переступая с носка на пятку. Его подчиненные наклонились над Гориком.

— Сейчас бесполезно, — произнес один из них, оттягивая его веко. — Совсем глаза закатились.

— Я ведь вам забыл сказать. — Гергиев по-хозяйски осмотрел моего мужа. — Вы что, кетчуп любите?

— А вам какая разница? — огрызнулся Алехан.

— Кетчуп вреден... Так вот: есть и еще одна улика. В половине шестого вашего Горика видели на трассе, ведущей к Звенигороду. Там есть известное наркоманское место. Ребята, которые там тусуются, утверждают, что он подобрал какую-то беременную женщину, которую никто раньше не видел.

— Беременную?

— Или толстую. Так они сказали. Она села к нему в машину, и они покатили дальше. Больше его в тот день никто не видел... И отчет ведь не был сделан, а? И мать у него очень толстая... Чего не сделаешь для сына, правильно?

— У меня вынут чип? — спросила я.

— Чешется?— Видно было, что он еле сдерживается, чтобы не улыбнуться. — Никто раньше не жаловался.

«Мозги у меня чешутся! — хотела крикнуть я. — Не могу больше! Хочу все выяснить. И о „Саваофе”, и о собственном сне, и о деньгах, а также о Елениных так называемых любовниках, о многих других вещах — все, все выяснить. Хочу узнать, какую ложь я сказала полтора месяца назад. Что это была за ложь, кто и зачем превратил ее в правду? Но пока чип у меня в руке, я не могу никого расспрашивать».

Горика увели, точнее утащили. Гергиев потоптался немного, пытаясь заглянуть то в одну комнату, то в другую — особенно, как мне показалось, его интересовала спальня — и ушел.

«Чип вынут на днях, по вашей статье о халатности чипы не используют, — сказал он на прощанье. — Желаю приятных снов в супружеской постели... Она у вас узкая. Это очень мило для десятилетнего брака». А не клеит ли он меня?

Я вернулась в комнату. Алехан сидел на диване, ссутулившись, бессильно уронив руки — в одной из них была бутылка кетчупа.

— Как же ты поторопилась! — тихо сказал он, не глядя на меня.

— С чем, Алехан?

— Со своим признанием о названных паролях! Тебе нужно было подождать... Видишь, преступник найден.

— Я же не знала, что так получится. У меня не было другого выхода. Пять лучше, чем сорок.

— Пять лет? За это дают пять лет?

— Это не смертельно.

— А если переиграть?

Я глазами показала на чип, мол, что ты разболтался-то? Еще ничего не кончено. Он отмахнулся кетчупом.

— Алехан, на записи видно, что Елена разговаривает с убийцей об измененной фразе... Это один из кирпичей в основании дела... Давай потом об этом поговорим?

Он даже с какой-то яростью замотал головой. Ну как ребенок...

— Надо смириться, Алехан. Я назвала пароли... Меня за это уволят и посадят на пять лет... Может, даже на меньше? Ведь ими никто не воспользовался. Но прежде чем меня посадят, я хотела бы все выяснить. Кто, зачем и главное... что. Ты понимаешь?

— Я умоляю тебя: не надо ничего выяснять! Ты уже перехитрила саму себя... Ты и сейчас все испортишь. В своей погоне за столетней толстухой ты попадешь в дурдом. Найдут другую толстуху — настоящую. Это сделает полиция. Все окажется простым, как пять миллионов... У него очень толстая мать.

— Я не могла видеть его мать во сне. А Елена не могла дружить с наркоманом и его старой матерью-ассирийкой.

— Все, все найдут, все докажут... Можно объяснить и накладку с фразой, уверяю тебя.

— Я знаю, Алехан, что все можно объяснить. Скажу больше: я думаю, все наши беды оттого, что все можно объяснить...

— Что объяснено, то и есть правда, — печально сказал мой муж.

— Нет, это не так. Есть правда, которую нельзя объяснить. Или которая противоречит объяснениям.

— А зачем она нужна такая?

На это я не нашлась, что ответить.

Очень много людей вокруг...

Принято считать, что перенаселение — это проблема только нашего века. Ничего подобного: в журналах столетней давности я нахожу те же жалобы. Мы с Алеханом как-то подсчитали, и у нас получилось, что пропорционально росту населения города увеличилась и его территория, то есть плотность примерно осталась прежней. Ну, за исключением того, что меньше стало разных оазисов — пустырей да парков.