Савва Мамонтов
Шрифт:
— Достоевский все знает о русских! — сказал Савва Иванович. — И он ничего не желает спрятать. Подождите, будет сказана такая правда, что нас всех сначала наизнанку вывернет, а потом уж и преобразит.
— Знаете, — сказал Васнецов, — у меня плечам холодно стало. Я вдруг понял, только теперь-то и понял, что живу во дни Федора Достоевского и Льва Толстого. Это ведь нам дано…
В воскресенье Савва Иванович потащил Репина и Васнецова в мастерскую.
— Опекушин! Микешин! Микеланджело! Господа, предлагаю состязание. Мамонтов лепит Васнецова, Васнецов — Репина, Репин — Мамонтова.
— Бедный Репин! —
— Почему только Репин? — похохатывал Савва Иванович. — Из вас один я — глиняных дел мастер.
— Илья в Академии за скульптуру медаль получил.
— Я этого не знал.
— Ну хорошо, а какой приз? — спросил Илья Ефимович.
— Бессмертие, господа художники! Сладостное бессмертие! Уж кто-нибудь его удостоится из нас троих.
Принялись за дело, и у всех получилось.
— Похоже, — оценил Репин. — Как вылитые… Люблю с великими людьми знаться, никогда не подведут. Это я насчет бессмертия.
К великим Илья Ефимович и впрямь был неравнодушен.
В том 1880 году он познакомился со Львом Николаевичем. Поменял квартиру и стал соседом Толстого. Кто таков Лев Николаевич, современники очень хорошо понимали.
8 октября Репин писал Стасову:
«Должен Вам признаться, что я отнесся очень скептически к известию, что у меня будет Лев Толстой…
И вдруг, когда мы кончили уже обед, часов в 7 с 1/4-ю кто-то постучал в дверь (вечно испорченный наш звонок). Я видел издали — промелькнул седой бакенбард и профиль незнакомого человека, приземистого, пожилого, как мне показалось, и нисколько не похожего на графа Толстого.
Представляйте же теперь мое изумление, когда увидел воочию Льва Толстого, самого! Портрет Крамского страшно похож. Несмотря на то, что Толстой постарел с тех пор, что у него отросла огромная борода, что лицо его в ту минуту было все в тени, я все-таки в одну секунду увидел, что это он самый!..
По правде сказать, я был даже доволен, когда порешил окончательно, что он у меня не будет; я боялся разочароваться как-нибудь, ибо уже не один раз в жизни видел, как талант и гений не гармонировали с человеком в частной жизни. Но Лев Толстой другое — это цельный гениальный человек; и в жизни он так же глубок и серьезен, как в своих созданиях… Я почувствовал себя такой мелочью, ничтожеством, мальчишкой!.. Ах, все бы, что он говорил, я желал бы записать золотыми словами на мраморных скрижалях и читать эти заповеди поутру и перед сном…»
Рождественскими днями Савва Иванович в считанные дни накатал мистерию «Иосиф» в трех актах и четырех картинах. Мистерия была предложена для постановки. Прочитали, приняли.
Декорации первого акта готовил Красовский.
Второй акт (тюрьма) и третий (дворец фараона) — Поленов.
Представление дали 28 декабря, 2 января 1881 года — повторили.
Итак, у Саввы Ивановича Мамонтова проявилось еще одно дарование — драматический писатель.
1881 год — эти восьмерки, окруженные единицами! — начался тяжелыми, горчайшими потерями для России. 28 января умер Федор Михайлович Достоевский. До шестидесяти не дожил.
1 марта убили императора Александра II. Он возвращался из Михайловского замка с церемонии войскового развода. На углу Инженерной улицы, на канале, тихвинский мещанин Николай
Иванович Рысаков бросил в карету бомбу. Были ранены два казака, убит крестьянский мальчик. Царь не пострадал. Он пошел посмотреть место взрыва. Террорист был уже схвачен. И лицом к лицу оказался перед своей смертью. Она явилась в образе поляка Гриневецкого. Этот затаившийся второй террорист сделал шаг навстречу, поднял руки вверх и бросил бомбу под ноги Александру. Взрыв, облако дыма, а когда дым рассеялся, увидели: царь, прислонясь к решетке канала, полусидит, опершись руками на панель, ноги и лицо в крови, фуражка с головы сорвана, рядом шинель, вернее, обгоревшие окровавленные клочья шинели. Она была только накинута на плечи монарха.Вокруг раненые и убитые — около двадцати человек.
Не потеряв самообладания, Александр сказал подбежавшим к нему — услышал, что они хотят положить его в соседнем доме:
— Скорее… во дворец! Несите меня во дворец… Там… умереть…
Еще не закончился траур по злодейски убиенному государю, 12 марта умер от туберкулеза Николай Григорьевич Рубинштейн, 16 марта скончался Мусоргский.
О болезни Модеста Петровича сообщила 15 февраля газета «Русские ведомости».
Репин уже на следующий день писал Стасову: «Как жаль эту гениальную силу, так глупо с собой распорядившуюся физически!»
За неделю до смерти Мусоргского Илья Ефимович, примчавшись в Петербург, успел написать в четыре сеанса его портрет и показал вместе с другими своими портретами — Писемского и Ге — на Передвижной выставке.
Стасов портрет Мусорского оценил как «одно из величайших созданий всего русского искусства». Но картину Сурикова «Казнь стрельцов» «просмотрел», а вот Павел Михайлович Третьяков оказался прозорливым, купил «Утро» за восемь тысяч.
Храм русского искусства пополнился и новой картиной, и новым именем. Слава этого имени была еще впереди.
Март 81-го года был страшным и для семьи Поленовых. Гасла и 7 марта скончалась сестра-близнец Василия Дмитриевича, талантливая, чуткая, нежная Вера Хрущова.
Здоровье у нее было очень слабое, по дороге из Имоченец в Петербург простудилась, слегла в плеврите и не поднялась.
Поленов для Веры симфонию сочинял, но музыка не спасла. Перед смертью Вера Дмитриевна взяла с брата слово, что он будет писать серьезно и исполнит наконец давно задуманную картину «Христос и грешница».
Василий Дмитриевич писал другой своей сестре, одаренной талантами и сердцем, несчастной горбунье Елене: «Побереги себя хоть для меня — один только и есть ты у меня близкий человек, не уходи же себя». И через несколько дней: «Думаю выехать сегодня, но работы около Вериной могилы не кончены… Я у Мамонтовых и нравственно и физически ободряюсь…»
В Абрамцево семейство Мамонтовых отправилось 4 апреля. В полдень термометр показывал +11 градусов, но снег лежал горами.
Мальчики ехали в любимое гнездовье с восторгом, а Веруша расплакалась. Из Абрамцева приходил мужик, рассказывал, что в лесу берлога, а в ней медведь.
— Мама! — спрашивала Веруша, широко раскрывая глазки. — Мама, а будет медведь из леса выглядывать?
5-го было Вербное воскресенье. Вместе с Елизаветой Григорьевной Савва Иванович на санках ездил в деревню Жучки и в Ахтырку смотреть дачу для Праховых.