Савва Морозов

Иными словами, последние месяцы пребывания Саввы Тимофеевича в университете совпали с периодом его погружения в предпринимательскую жизнь. Ему пришлось управляться одновременно с двумя делами, одно из которых, а именно управление фабричными делами, было ему не очень-то по душе. Тем не менее он еще не оставлял надежд состояться в качестве ученого. Этим и объясняется тот факт, что он подал прошение о написание кандидатского рассуждения. Однако… его ученой карьере помешали состояться непосредственные последствия Морозовской стачки.

Последствия Морозовской стачки оказались неожиданно сильны. И дело не в том, что Никольская мануфактура понесла колоссальные убытки. По свидетельству жандармского полковника Н. И. Воронова, за 11 дней стачки «одних стекол выбитых в разных зданиях фабрики насчитывалось от 10 до 11-ти тысяч. За вставку стекол уплачено было до 3-х тысяч руб[лей]… Испорчены машины и станки, порваны ремни-проводники, даже порезаны». [134] Один только ущерб, причиненный погромом харчевой лавки и хлебопекарни, составил более шести тысяч рублей — весьма существенная по тем временам сумма! Ее величину можно понять, если провести небольшую аналогию. Так, художник М. В. Нестеров, получивший в 1889 году за свою картину «Пустынник» 500 рублей, отправился на эти деньги в трехмесячное путешествие по Европе; он подробно осмотрел города Италии с их всемирно известными соборами и картинными галереями, побывал в Австрии, Франции и Германии. В целом урон, нанесенный забастовщиками, был оценен в 11 900 рублей. Прямой же убыток от того, что в течение одиннадцати дней не велись работы на мануфактуре, достиг и вовсе гигантской суммы — 35 тысяч рублей. После окончания забастовки работы на Никольской мануфактуре возобновились. Если 7 января 1885 года на фабрике работало 6299 человек, то уже в марте число рабочих увеличилось до 6930 [135] — притом что расценки остались прежними. Работа предприятия стала входить в привычное русло.

134

Воронов Н. И. Указ. соч. С. 7.

135

Поткина И. В. На Олимпе делового успеха… С. 245.

Дело даже не в том, что по репутации предприятия был нанесен серьезный удар. Доброе имя фирмы еще можно было восстановить.

Наиболее тяжелым последствием Морозовской стачки для Тимофея Саввича, а равно и для его сына, стал моральный ущерб. Вся его тяжесть обрушилась на плечи коммерсанта через год с небольшим после январских событий 1885-го и стала для него неприятной неожиданностью.

Над активными участниками Морозовской стачки во Владимирском окружном суде состоялось два судебных процесса. Один из них прошел в феврале, другой — в мае 1886 года. Большую роль в деле сыграл суд присяжных, введенный в результате Судебной реформы 1863–1864 годов. Дело в том, что февральский процесс 1886 года, вынесший обвинительный приговор нескольким наиболее активным участникам стачки, проходил без участия присяжных. Владимирский окружной прокурор, следивший за строгим соблюдением законодательства, заявил протест. Второй процесс над рабочими уже проходил в присутствии присяжных заседателей. Он продолжался с 23 по 27 мая 1886 года и, в отличие от первого, получил широкую огласку. Во многом — благодаря тому, что дело обернулось не в пользу Тимофея Саввича.

Суду присяжных были переданы «рабочие в числе 33-х человек, содержавшихся под стражею, и 72 человек, находящихся на свободе, под надзором полиции». В их число входили зачинщики стачки — П. А. Моисеенко и В. С. Волков. Все они были привлечены «по обвинению в подстрекательстве к буйству толпы, в нападении на военный караул и в погроме фабрики Тимофея Морозова». Рабочих защищали крупнейший судебный оратор того времени, «московский златоуст» Ф. Н. Плевако, а также его ученик, адвокат Н. П. Шубинский. Плевако славился не только склонностью к виртуозной импровизации, но и своей необъективностью: вместо строгой апелляции к фактам он нередко играл на чувствах присяжных. Так, уже позже, участвуя в процессах о фабричных беспорядках, адвокат старался вызвать у присяжных сострадание к несчастным рабочим, «…обессиленным физическим трудом, с обмершими от бездействия духовными силами, в противоположность нам, баловням судьбы, воспитываемым с пеленок в понятии добра и в полном достатке». Дело о Морозовской стачке не стало исключением в карьере адвоката. Его горячие речи в защиту рабочих возымели свое действие.

Неожиданно для самого себя Тимофей Саввич обнаружил, что роли в судебном театре поменялись. Теперь уже рабочие стали стороной обвинения, а сам он оказался обвиняемым. Вот как много лет спустя описывал происходящее его сын: «Старик испугался. До тех пор в России настоящих стачек не бывало. А тут еще суд нарядили. Судили, конечно, не отца, а забастовщиков, но адвокаты так ловко дело повернули, что настоящим-то подсудимым оказался отец. Вызвали его давать показания. Зала полнешенька народу. В бинокли на него смотрят, как в цирке… Кричат: «Изверг!», «Кровосос!» Растерялся родитель. Пошел на свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете — и затылком об пол. И, как нарочно, перед самой скамьей подсудимых!.. Такой в зале поднялся глум, что председателю пришлось прервать заседание». [136]

136

Серебров А. Указ. соч. С. 193.

Защита проигнорировала все доводы обвинителей. Она не обратила внимания на результаты расследования, проведенного судебным следователем П. Боскаревым. Она сознательно искажала показания Т. С. Морозова и условия быта рабочих; так, Ф. Н. Плевако утверждал: «Фабричная администрация, вопреки общему закону и условиям, не отапливает заведения, — рабочие стоят у станка при 10–15 градусах холода. Вправе они уйти, отказаться от работы при наличности беззаконных действий хозяина или должны замерзнуть геройской смертью, буде не переживут срока договора?» Однако на сегодняшний день в руках исследователей имеются памятные книги распоряжений Товарищества Никольской мануфактуры. Согласно этим документам, Тимофей Саввич «строго следил за температурно-влажностным режимом и не разрешал допускать колебаний температуры, нарушающих диапазон 20–22°», так как это негативно сказывалось на качестве получаемого товара. «При 10–15° выше нуля работы производить бессмысленно, поскольку нить будет постоянно обрываться, и более или менее качественную пряжу или ткань получить не удастся». [137] Помимо искажения фактов адвокаты умудрялись «…отрицать очевидное: разрушения, грабеж и истребление имущества, мотивируя это тем, что потолки, полы и стены домов остались на месте. В связи с этим в следственных протоколах появился горький вопрос: «А мог ли бы жить защитник в таком здании, в котором выбиты стекла, выбиты рамы и сбиты с петель двери, да еще зимой?». [138]

137

Подробнее см.: Поткина И. В. На Олимпе делового успеха… С. 127,

138

Подробнее о ходе процесса по делу о Морозовской стачке см.: Там же.

Присяжные, на разрешение которых суд поставил 101 вопрос о виновности подсудимых, ответили на все вопросы отрицательно; таким образом, обвиняемым был вынесен оправдательный вердикт. «Вышел суд, все стремительно направились в залу суда. Тут удалось услышать явственно слова господина] председателя суда: «Нет, не виновны, действовали в свою защиту». Исключением стали лишь «вожди» стачки — получив на предыдущем, февральском процессе обвинительный приговор, теперь они не могли быть оправданы, поэтому их сослали в северные губернии.

Таким образом, из 105 обвиненных в беспорядках буянов наказание понесли только трое. Остальные — 102 человека — оказались оправданы и отпущены на свободу. Единственным же виновником стачки в конечном итоге оказался… Тимофей Саввич Морозов.

Такое решение суда стало настоящей сенсацией. Правительство не на шутку встревожилось, осознав, какие последствия оно может за собою повлечь. Именно рабочие впоследствии станут удобным орудием, при помощи которого будет разрушено здание Российской империи. Более мобильное, более агрессивное, привыкшее к сплоченным действиям и лучше поддающееся агитации, чем раскиданное по всей стране, привязанное к земле крестьянство. Вскоре после окончания майского процесса «последовало высочайшее повеление, чтобы дела о беспорядках рабочих на фабриках в окружных судах производились без участия присяжных». Однако это распоряжение опоздало. Опасный прецедент уже был создан. В донесении от 6 июня 1886 года Н. И. Воронов писал о «бессмысленном и безобразнейшем» оправдательном вердикте: это «…событие встревожило власти, которые менее всего ожидали такого исхода дел, на фабрикантов навело панику и озадачило их, но на фабричных рабочих, и в особенности же на вожаков стачек и руководителей всяких беспорядков оно произвело торжество, дав вместе надежду, что и в будущем их незаконные действия останутся безнаказанными». Впоследствии опасения жандармского полковника получат подтверждение делом. Стачки рабочих, в том числе организованные извне, станут привычным явлением российской жизни, а от стачек недалеко и до демонстраций…

Такой оборот дела негативно сказался на психике и самочувствии Тимофея Саввича. Пять дней, которые длился судебный процесс, подкосили здоровье еще крепкого, но пожилого человека. Любимое дело, которому он посвятил всю жизнь, в которое вложил душу, вдруг показало себя с неприглядной стороны, причинило старому хозяину сильную боль. С этого момента Тимофей Саввич стал понемногу сдавать. По словам Саввы Тимофеевича в изложении А. Н. Сереброва, «приехал отец из суда — и прямо в постель. Целый месяц пролежал в горячке. Встал совсем другим человеком: состарился, озлобился, о фабрике и слышать не хочет. Продать ее, а деньги в банк, — там спокойнее, и никаких рабочих! Кабы не матушка моя, Марья Федоровна, быть бы мне теперь банкиром! Она его уговорила» оставить предприятие пайщикам, большую часть которых составляли члены семейства Морозовых.

Оправившись от потрясения, Тимофей Саввич начал потихоньку удаляться от дел. Поручив свои обязанности директора-распорядителя другим членам правления — зятю А. А. Назарову, затем старшему сыну, владелец Никольской мануфактуры отправлялся в Крым восстанавливать подорванное здоровье. Теперь старшему сыну, Савве Тимофеевичу, пришлось вникать в дела предприятия гораздо глубже. Впрочем, полноценное погружение произошло не сразу. Ведение основных дел фирмы взяла на себя Мария Федоровна Морозова, ей помогали другие пайщики. А Савва, хотя работа на семейном предприятии и стала отнимать у него гораздо больше времени, по-прежнему пытался совмещать ее с учебой.

Как уже было сказано, в мае 1885 года Савва Тимофеевич окончил курс университетского обучения со степенью кандидата, после чего подал прошение на написание кандидатского рассуждения. Однако с марта 1885 года он исполнял функции одного из директоров Товарищества Никольской мануфактуры. Очевидно, директорская должность требовала гораздо больше времени, нежели он предполагал. По-прежнему продолжался кризис, вызывавший отчаяние у многих промышленников. Так, крупный промышленник Н. К. Крестовников писал: «В 1885 году происходит в нас сильный поворот к пессимизму. Мы стараемся сократить расход на содержание контор, складов; сокращаем число комиссионерств и в результате доходим до сокращения сбыта… Дух наш поник, и мы снова заговорили о ликвидации!» [139] Чтобы удержаться на плаву, приходилось предпринимать гораздо больше усилий, нежели в более благополучные годы. Кроме того, весь 1885 год, как и первая половина 1886-го, для семейства Морозовых прошел в напряженном ожидании суда.

139

Семейная хроника Крестовниковых. В 3 кн. Кн. 1. М., 1903. С. 111.