Сажа

– Что это за дрянь на тебе? Модно так сейчас?

– Тебе какое дело? Дрянь тут только ты носишь. Помолодеешь – поймёшь, что такое стиль.

– Я ещё не так стар, чтобы не отличать мешковатую дрянь от стильной одежды, – эта несовершенная малявка всегда много себе позволяет.

– Ты другие слова вообще знаешь?

Я промолчал, так как уже научился с ней общаться. И молчание – это был лучший из способов.

– Ну, где твои нотации и крики о том, что я веду себя, как шлюха, подвожу мать и сестру и убиваю свою жизнь? Ты же это так любишь! – вдруг сорвалась она.

– Нет, я и не собирался, – спокойно ответил я. Пока Борги закуривала сигарету, я монотонно вещал. – Ты мне не родственница, а лишь сестра моей невесты. Твоя жизнь – это твоя жизнь, делай что угодно.

– Мудрым стал?

– Просто нет настроения учить тебя жизни.

Я и дальше шёл по грязной улице. Иногда слышались крики пьяных, иногда крики детей из окон, а иногда город утопал в тишине. Борги шла рядом и курила, стирая слёзы рукавом. Истеричка.

Глава 4. Время раскрыть глаза

Закончив наш путь, я проводил Борги домой и хотел заскочить к Гретте, но дома её не оказалось.

Тогда я миновал сальные узкие коридоры, худые лестницы, и перепрыгнул несколько поломанных половых досок, чтобы пробраться на крышу, где уже сидела Гретта.

– Привет, дорогая – я подошёл к ней и сзади поцеловал её в щёку. – Твоя мама мне сказала, что ты здесь. Почему ты поднялась сюда одна, без меня?

– Ну, не вечно же тебе меня сторожить, – она улыбнулась, так же глядя вперёд. – Я хотела немножко посидеть в тишине, иначе звуки готовки моей матери свели бы меня с ума. Она то поварёшку уронит, то крышкой по кастрюле ударит, то ещё чем-нибудь загремит.

Гретта сидела в тёплом широком свитере, укутавшись в плед и поджав колени к груди, а рядом с ней стоял фонарик, в котором медленно колыхался слабенький огонёк, служащий для тепла, а не для света. Я присел сзади и облокотил её на меня, обняв руками спереди. Она была худенькой девочкой, которую я любил без памяти. Любил её недлинные рыжие волосы, её короткий носик, её бледные губы и все созвездия веснушек на её щеках.

– Я сегодня работал в первом районе, представляешь? – возобновил диалог я.

– Правда? – она аккуратно опрокинула голову назад, затылком уткнувшись мне в грудь. – Расскажи, каково там.

– Правда. Там невероятно красиво и ярко. Огромное количество каким-то образом святящихся вывесок без огня, всюду дым цветных сигарет, музыка.

– Цветные сигареты? – перебила она меня. – Зачем? – Гретта нащупала и подняла свою пачку с поверхности крыши, достала одну и попросила меня поджечь. – Мне вот абсолютно плевать, какого цвета дым моей сигареты, – она затянулась.

– Это тебе наплевать.

– А им почему нет? Разве это не дурацкая прихоть?

– Возможно, и дурацкая. Но они живут так, что все нормальные прихоти они уже перехотели в возрасте лет так шести или семи. Осталось только извращаться.

Она медленно выпустила едкое облако изо рта.

– А как ты туда попал?

– Долгая история.

Мы просидели какое-то время в тишине, вглядываясь в тёмно-синее одеяло ночного неба, на котором крошками были рассыпаны звёзды.

– Знаешь, но обиднее всего то, что к этим идиотам я обязан обращаться «дит». Дит то, дит сё, – вдруг начал я.

– Дит? Разве это не байки рабочих?

– Нет. Ты никогда не слышала, что с людьми, которые ваше рангом, нужно обращаться «дит»?

– Откуда? – спросила Гретта. – Я из района никогда не выбиралась, а общаюсь, ты сам знаешь, что ни с кем, кроме тебя и матери.

– Ну, ты со мной два года встречаешься.

– Видимо, ты не рассказывал.

– Ну хорошо. Если твой собеседник выше званием в одной сфере, как я и мой начальник, например, то я говорю «дит» плюс его звание. Если человек выше званием, но не находится со мной в одной сфере, например я и доктор Вильсман, то я просто зову его «дит». Если я знаю его имя, и он является мне знакомым, то «дит» плюс фамилия, например, Дит Вильсман.

– Как же сложно у вас всё устроено. Что за доктор Вильсман?

– Да так. Один, который возил меня в первый район. Представляешь, у них там есть всё, чего душе может быть угодно. А они хотят ещё больше. Такие жадные, ненасытные. А всё равно несчастные. Вот и задумался я – мы работаем все четыре часа светлого времени и ещё три из десяти тёмного, не считая рассвет и закат. Что остаётся на жизнь? Ещё семь часов тьмы. Из них я сплю от пяти до шести. Прекрасно! Час на то, чтобы быть живым, на то, чтобы существовать для себя.

– Разве не ты мне рассказывал, что на великом собрании богов Скатне решат твою судьбу. И если ты будешь жить для себя, то в книге судеб Дитсме, это запишут твои боги и решат, что путь тебе в ленный мир? Ох, как же я запомнила все эти названия.

– Да, ты права. Может, просто начать ограничивать себя в материальном благе? – пробормотал я.

Конец ознакомительного фрагмента.