Саженец
Шрифт:
Гребок.
Еще.
И стрела чиркнула по голове, распоров кожу до черепа на затылке. Он ее даже сразу не заметил. Широкий наконечник просто чиркнул и ушел в воду.
Еще гребков десять.
И новое попадание. В плечо. Тоже по касательной, но куда серьезнее, ибо слегка задело мышцу и оказалось весьма болезненным. Тут-то его и догнало ощущение ранения головы.
Еще два всплеска и тишина.
Беромир обернулся — лучника под деревом уже не было. Видимо, ушел в ближайшие кусты и по ним отходил. Они вон — к самому дереву подходили. Поэтому ведун перевернулся на спину и так,
Добрыня на что боялся воды, но все одно — запрыгнул в воду, зайдя по пояс. И один из кельтов.
— Что это было? — как-то ошарашено и потерянно спросил Беромир.
Все-таки кровопотеря уже ощущалась. Да и шок от ситуации.
Подбежала Дарья, всех растолкав. Притащив бинты. Не кипяченные, но она это компенсировала, обильно плеснув на них карболкой.
— Ну и вонь… — пробурчал Беромир. — Этот человек, который с луком, куда он делся?
— В лес убежал.
— Погоню надо отправить.
— А если там засада? — спросил Вернидуб.
— То же верно. Кто сейчас в Священной роще?
— Только ее стражи и хранители.
— Сможешь им сигнал отсюда послать?
— Они не пойдут стрелка выслеживать. Им нельзя оставлять рощу.
— Да я хочу понять — живы они или нет. Может, враг подошел, а мы его прозевали.
— Лучник бы не отходил. — на ломанном местном языке ответил кельт. Погружение в языковую среду творило чудеса, как, впрочем, и две тысячи лет спустя.
— Кто-нибудь его разглядел?
— Одежда наша, обычная, — чуть помедлив, произнес Вернидуб. — А лицо в тени — не разглядел.
— Луки наши, — заметил один из роксоланов. — Он как стрелять начал, мы побежали за своими. И как вернулись, несколько стрел успели пустить.
— Так он от стрел побежал?
— Видать, от них, — ответил Вернидуб. — Одна точно в дерево рядом с ним воткнулась. Я приметил.
— Засада — не засада, а это все так оставлять нельзя. — хмуро произнес Беромир, запах карболки которого явно взбодрил. — Надеваем доспехи и выступаем. Надо осмотреть место, может, он чего приметное забыл.
— А если нападут? — осторожно спросил седой.
— Свяжись с рощей. Вы птицами переговариваетесь. Я слышал. Пусть поглядят — видна ли угроза с их стороны.
— Легко сказать, чем сделать, — фыркнул Вернидуб.
— Так сделайте ее! — рявкнул Беромир. — Что как дети?
— Да как мы ее сделаем?
— Хочешь — с флажками подскажу? Чтобы буквы глаголицы[2] взмахами флажков передавать?
— А что такое флажок?
— Флажок — это древко небольшое с куском ткани, которое приделано к его торцу вдоль дерева.
— И как этими тряпками на палках слова передавать?
— Ну, смотри. Издали можно легко разглядеть три положения флажка: рука опущена, рука поднята, и рука отведена в сторону. Так?
— Да.
— Два флажка позволяют получить восемь сочетаний. Исключая то, в котором оба они опущены. Почему восемь?
— Правая рука опущена, левая отведена или поднята — это две. Левая опущена, правая отведена или поднята — еще две. Итого четыре. Обе отведены. Обе подняты. Уже шесть. Ну и еще два сочетания, при котором одна рука отведена, а вторая поднята.
—
Хм. Чудно, но… занятно. Однако же букв у нас больше.— Так в чем беда? Просто нужно договориться о том, сколько для каждой буквы таких взмахов делать. Два или три. Тут надо поглядеть, сколько потребно[3]. Ну и заучить их все. А так — крикнул какой птицей. Привлек внимание. И такими взмахами пересказал что надо. Главное, чтобы разглядеть можно было.
Вернидуб покивал, ясно загрузившись и увлекшись этой идеей.
Беромир же лишь головой покачал, поняв, что он ему сейчас не помощник. Да и он явно дал понять, сложное сообщение передать не сможет.
— Не ходи, — с нажимом сказала Дарья, когда молодой ведун встал и направился облачаться в доспехи.
— Почему?
— Предчувствие. Просто не ходи…
[1] Отношение золота к серебру было примерно 12 к 1. Условно. Поэтому 100 либр золотом равнялось 1200 либр серебра.
[2] Беромир назвал придуманный им алфавит глаголицей. Просто чтобы не по-гречески.
[3] Два взмаха в таком случае позволяют закодировать 64 символа (то есть, 8 во 2 степени).
Часть 2
Глава 4
168, червень (июнь), 9
— Голова повязана, кровь на рукаве… — напевал Беромир песню о Щорсе, возясь с «бумажными» делами…
Наконец-то пошел дождик.
Долгожданный, так как от жары изнывали все. Легче, впрочем, от него пока не становилось. Слишком округа прогрелась. Не каменные джунгли мегаполиса, конечно, но все равно — хамам пошел. То есть, вся округа покрылась водяным паром, из-за чего стало особенно потно и душно.
— У природы нет плохой погоды, говорили они. Всякая погода — благодать, сочиняли эти болтуны, — бурчал ведун, утирая снова выступивший пот со лба.
— Врали! — уверенно и решительно произнесла Злата, которой эта жара тоже не нравилась. Тем более что она уже ходила с явно выраженным животом, из-за чего ей и без летнего зноя постоянно было жарко.
— Ты все пересчитала?
— Два раза.
— И все на месте?
— Выглядит именно так. Все же я не стала ворочать корчаги с житом и просо. Ты же запретил. Но с виду все на месте.
— И правильно, что не стала. Вообще, пока непраздна ничего тяжелое ворочать не нужно. А то бед не оберешься.
— Да, я понимаю, — кивнула Злата. — Мама также говорила…
Сказала и всхлипнула.
Но быстро взяла себя в руки. Знала, что мужу все эти слезы доставляют откровенную боль. А жива Мила или нет — неясно. Может быть, еще и объявиться.
— А что мыши повредили? Углядела все?
— Зерно у нас все в корчагах. Я приметила, что они пытались их грызть, но без всякого толку. Толстые у этих горшков стенки. Никаких зубов не хватит грызть. И сверху крышки для них неподъемные. Иное же по чуть-чуть. Сухое мясо погрызли слегка. Ягоды. И все.