Сбитые кулаки

– Да ничего. Шутка, – отступил Гриша. Взгляд его по-прежнему горел, и он хотел продолжить, но он уважал желания друзей и рвущееся наружу подробности о несуществующих призраках пришлось оставить на потом, например – на сегодняшний вечер.

– Пошли сегодня. Чего откладывать? – скинув последние карты, предложил Вадик.

Ребята доиграли. Дураком остался Рома. Собрав карты, Вадик начал медленно тасовать. Так и не дождавшись реакции на его предложение, он его повторил:

– Мы же давно хотели. Посмотрим, может там ноуты-планшеты разные остались?

– Вечер скоро. Нас могут хватиться, – возразил Кирюха.

– Брось. Мы быстро – туда и обратно. За час управимся, – встал на сторону Вадика Гриша.

– Да пойдём. Мама сказала, чтобы мы к восьми домой вернулись, – присоединился к мнению товарищей Рома.

– А сейчас только шесть. Да и делать нечего. Карты эти надоели давно, – продолжал приводить аргументы Вадик.

– Хорошо, пошли, – сдался Кирилл.

Дети стояли перед дверью чёрного хода. После того, как они перелезли через бетонный забор – в этом им очень кстати помогло растущее рядом дерево, чьи ветви удачно нависали над внутренним двором института, – то растерялись. На окнах решётки, а парадный вход заложен кирпичом. Кирюха сразу засомневался в успехе затеи и заговорил о том, что неплохо было бы вернуться домой пораньше. Остальные его не поддержали и продолжили поиски. Обойдя здание, ребята обнаружили ещё один вход. Старая деревянная дверь, обитая листьями жести, выкрашенная в коричневый отвратительный цвет запёкшейся, подгоревшей на чугунной сковороде крови. Но не примитивный сарайный вид двери привлёк их внимание, а рисунок, непроизвольно, липучкой для глаз, прикипевший к себе их взгляды. Нанесён он был краской из баллончика прямо на бурую поверхность жестянки. Тёмная фигурка в рясе, с зигзагом оскаленного рта на оранжевом пятне облака, заменяющего ей голову, излучающего оранжевые лучи, расходящиеся в ширину полосами, переходящими в мандариновый туман.

– Кто это? – проявил, в очередной раз, любопытство Ромик.

– Молчи, – приказал ему брат.

Вадик поднялся по сбитым ступеням крыльца, и за вертикальную скобу когда-то блестящей стальной ручки потянул дверь на себя. С ожидаемым противным скрипом она открылась. Но, увы, за ней обнаружилась та же кирпичная кладка. Вадик замер на месте. Первым увидел её Гриша – дыра в правом нижнем углу. Всего пяток кирпичей не хватало. Взрослому человеку нипочём бы не протиснуться. Другое дело ребёнку – вполне по силам. Если тебе не старше четырнадцати, и ты не переросток, то можно попытаться.

– Ну что, полезли? – спросил и одновременно констатировал предстоящее всем действие, как непреложный и в общем-то свершившейся факт, Вадик.

Не дожидаясь реакции друзей, он первый опустился на четвереньки и в два приёма протиснулся внутрь. Через мгновение, показавшееся мальчишкам, оставшимся снаружи, вечностью, он высунул голову из дыры и позвал:

– Чего застыли? Давайте по одному, – увидев, что Гриша сделал маленький шажок вперёд, произнёс Вадик. – Кирюха, ты первый. Покажи пример Ромику.

Кирюхе пришлось не легко, всё-таки он обладал среди них самыми большими формами. Ободрав локти и загривок, кое-как, подгоняемый животным страхом, внезапно защекотавшим живот и подмышки, вполз в пыльную полутьму. За ним быстро забрались семейкой пронырливых мышек и остальные мальчики. А где есть мыши, то где-то рядом обязательно бродит и кот. Дети вошли в чужой дом.

Их встретила серая тишина. Они стояли в закутке, каждый инстинктивно прижимался к соседу. Впереди их ждал светлый прямоугольник открытой двери, ведущей дальше, внутрь здания. Пыльный пол с маленькими штришками вмятин, оставленных лапками вездесущих грызунов. Они, не осознавая этого, следуя этим тайным подсказкам животной шифровки, пошли внутрь здания института. Коридоры, повороты, гладкие стены без намёка на то, что скрывается за ними, выкрашенные в противный болотный цвет, ещё коридоры: они вышли в холл с центральным входом, заложенным теми самыми кирпичами, только теперь они смотрели на них изнутри. С этого ракурса они выглядели иначе, домашнее, что ли, больше походили на декоративные нашлёпки фальшивого очага старого камина.

Внутри царила прохлада, не свойственная бушующему разноцветьем августу снаружи. Аж мурашки поползли по коже.

– Туда! – как всегда взял на себя инициативу первопроходца Вадик.

Он показал на дверь, пытающуюся спрятаться сбоку от лестницы, ведущей на второй этаж. Вообще внутренняя планировка здания походила на расположение помещений в частном особняке, а не в НИИ. Вадик, не оборачиваясь, смело двинулся к двери. Друзья потянулись за ним.

Ребята очутились в большой лаборатории. Тяжёлые тумбы столов, светло-коричневые деревянные шкафы с реактивами, похожие на допотопные продуктовые буфеты, змеевики, приборы неизвестного назначения с множеством шкал, весы, много весов – электронных, аптекарских, пружинных.

– Ух, ты! – обрадовался Ромка.

Мальчишки разбрелись по помещению лаборатории. Всё им было интересно, всё им было в диковинку. Первым нашёл необычное Гриша (везло ему на такие штуки, ничего не поделаешь). Он вскрикнул, и позвал приятелей:

– Ребза, идите сюда! Смотрите, что я нашёл.

К нему подбежали. На столе стояла стеклянная миска, а в ней плавал самый настоящий мозг. Думательный орган крупного млекопитающего, возможно, человека – серый, с розовыми прожилками, похожий на перезревший и случайно мутировавший грецкий орех, мозг.

– М-да. Неужели он человеческий? – поинтересовался Вадик.

– Вадя, ты еще спрашиваешь? Конечно, самый настоящий – людской. А иначе зачем он здесь? Свиным и говяжьим место на базаре.

– А что в чашку-то налито? – С этими словами Кирилл наклонился и понюхал бесцветную жидкость. – Фу, воняет старыми носками.

– Спирт, наверное, – предположил Вадик.

– Не-а, – в свою очередь, понюхав, сказал Гриша. – Это формалин. Им покойников перед похоронами обрабатывают, чтобы раньше времени не сгнили и на не воняли.

Ромик стоял молча. Раскрыв максимально широко наивные глазёнки, он с открытым ртом слушал старших ребят. Не выдержав, он спросил:

– А он чей?

– Кто? – удивился его брат.

– Ну, он – этот мозг.

– Не наш – это точно, – усмехнувшись, проговорил себе под нос Вадик.

Страшная находка должна была бы охладить исследовательский пыл ребят, но парадоксальным образом она их лишь развеселила. Мальчишки приступили к обыску, попутно набивая карманы разной ерундой – маленькими блестящими гирьками от весов, запаянными ампулами с разноцветными порошками, резиновыми трубками и всякими другими заковыристыми железяками. Большие бутылки с жидкостями их не интересовали, и даже отпугивали. На почти всех наклеенных на них этикетках изображался скалящейся в безудержном веселье череп. В прошлом учебном году они все начали изучать химию (кроме Ромика) и имели представление о кислотах, щелочах и прочей едкой опасной гадости. Ни к чему она им. Хотя… А вот карбид, магний или натрий могли пригодиться.

Закончив исследование лаборатории, они перешли в другую комнату. Там ничего интересного не оказалось. Железные шкафчики и скамейки. Очевидно, здесь раньше находилась раздевалка. Им хотелось найти что-нибудь этакого, и они заспешили на второй этаж. Каждый хотел первым найти сокровище: чувство соперничества взяло вверх в детских сердцах над страхами и вскоре они разбрелись по комнатам. Гриша и Ромик зашли в совсем маленькую узкую, вытянутую к зарешеченному окну, комнату, похожую на поставленный на бок шкаф. У дальней стенки пылился необычный агрегат, состоящий из хаотично нагромождённых друг на друга колб, шлангов, проводов, моторчиков. Центром, сердцем устройства была прозрачная полутораметровая колонка. Внутри неё что-то темнело жирными загогулинами. Заинтересовавшись, дети подошли поближе.

– Фу, – сморщился Ромик. – Они дохлые?

– Конечно, дохлые.

Колонка, заполненная чем-то вроде коричневой мази, сверху до низу была нашпигована котятами, точнее вполне сформировавшимися эмбрионами нерождённых котят. По виду зародышей можно было определить, что их достали из мам-кошек всего за несколько дней до рождения. Что тут с ними делали? Ясно, что ничего хорошего.

Пока они рассматривали забытое учёными страшненькое добро, непонятного назначения, царящая в помещениях института тишина постепенно уступила место слабым звукам, начинавшим существование на грани слуха, кажущимися не совсем реальными, а скорее выдуманными подсознанием, напитавшимся зловещей атмосферой заброшенного НИИ. И постепенно звуки превращались в беспокоящий шёпот.