Сбор образа (сборник)

Рыба умиротворенно булькала, ноги сами несли Мешка не разбирая дороги, и серое надутое небо уже не казалось столь непоправимо тупым.

Если проследить весь сегодняшний путь Мешка сквозь весенний лес, можно было заметить одну странную закономерность. Сворачивая произвольно, двигаясь то просеками и тропинками, чья мрачная перспектива заканчивалась туманным пятном, то пересекая голые поляны, покрытые слоем влажной листвы, Мешок описывал в пространстве огромную спираль, медленно и неотвратимо приближаясь к ее центру. Складывалось впечатление, что идущий что-то или кого-то ищет, сворачивая туда-сюда, хотя мы-то знаем, что в перемещениях Мешка не было никакой физической цели, а в центре великой спирали не было никого, кроме, разве что, в солнечных брызгах кружащегося, радостно озлобленного Угрюма, чей мир переполнялся жизнеутверждающим светом, в отличие от пасмурного, трупного мира Мешка, хотя это был, в сущности, один и тот же мир.

У него пока что ничего не получалось. Голой пяткой он чувствовал, что сакьяра-ар выходит то слишком сильным, то слабым. Если удар не идет, говорил Учитель, это значит, что твой невариорный дух еще не в состоянии раздвоиться, чтобы хозяином вступить в неодушевленный тренажер. В таких случаях нужно только одно средство: ты должен сделать себе мешок…

Угрюм остановился и перевел дух, чувствуя как жар ступней уходит в сырую землю. Он не мог вспомнить, где и когда слышал эту песню, но она ему нравилась, особенно ее простые, бесхитростные слова. Навсегда, да, навсегда, ты улетишь от меня, как любая мечта…

Краем глаза Угрюм заметил какое-то движение и посмотрел в сторону кустов боярышника. Обрызганные солнечной росой, они волновались на краю поляны. Там кто-то тяжело и грузно шел, потрескивая опавшими ветками.

Мешок, просветленно и радостно подумал Угрюм, здесь нужен настоящий, живой мешок…

А между тем песня, неизвестно откуда взявшаяся в его голове, продолжала негромко звучать.

Созерцатель живых

1

Эдик проснулся от яркого мучительного света и младенчески захлопал глазами, не понимая, откуда этот свет взялся… Казалось, что солнце спустилось с небес во двор и висит там, словно невеликий, но значительный шар. Эдик сполз с кровати и выглянул на улицу. В угловом доме большая женщина мыла окна, луч солнца, скользнув над крышами, наискось отражался от подвижного стекла и, обратившись в зайчик, то и дело скакал по кровати. Этот блик и разбудил его… Эдик впервые в жизни видел такое явление, хотя прожил здесь уже пятнадцать лет. Наверное, ни разу за все это время большая женщина в угловом доме не мыла окна в солнечное утро восьмого мая, ибо если бы это произошло в какой-то другой день, угол солнцестояния был другим, и солнечный зайчик разбудил не его, а, скажем, Борьку на третьем этаже… Этот Борька был отъявленным хулиганом. В такой ситуации он бы немедленно позвонил Большой, спровоцировав скандал.

– Пошел ты на, старпер, – отпарировала бы в трубку Большая, и вдобавок бы еще показала Борьке зад из окна.

Так бы и танцевала на своем подоконнике, повиливая задом, с телефонной трубкой в руке, оглядываясь, сверкая угольными глазами… И вдруг оступилась – ох! – летит жирной чертой вниз, свернутый в пружину телефонный провод вытягивается, рука расстается с трубкой, юбочка задралась колокольчиком вверх, показывая миру жалкие трусы, и вдруг – хлоп! Лежит на асфальте пугающе неподвижная горка, течет из-под горки красно-коричневая жижа…

Не бойся, читатель! В конце этого рассказа, хоть и обещается некое падение в черную яму, но мы оставим за кадром его удручающий итог.

2

Эдик хорошо знал своих соседей, пристально наблюдая за ними в течение пятнадцати лет. К Большой он был давно неравнодушен и, встречая ее во дворе, по-мальчишески кокетничал, выпрямившись, прищурившись, лихо поводя плечами, порой припукивая, но не по-стариковски вздорно, а молодецки искренно, и не ведала кадримая им женщина, что эти соблазнительные звуки сосед издает, как чревовещатель, ртом…

Он наткнулся на мысль позвонить Большой и немного поскандалить, и вот уже взял с телефонного столика книжку, нацепил очки, даже лизнул палец, но в этот момент телефон вдруг зазвонил. Это был легкий на помине Борька.

– Привет, дурак, – сказал он. – Я теперь тебя только так звать и буду – дурак.

– Ну ладно, ты… – промямлил Эдик. – Что ты, в самом деле…

– Значит, вот что, дурак, – продолжал издеваться Борька, – ты мне сразу после праздников напиши другое, малое завещание – вещички там мелкие, телевизор, холодильник, телескоп… Я хоть в комиссионку свезу.

– Это можно, – хитрым голосом сказал Эдик. – Только ты мне встречное завещаньице составь. Может, ты того – раньше окочуришься, а?

– Я-то своей смертью того. Ну да ладно. На улицу выйдешь?

– Подожди, сейчас серия. После серии сразу и выйду.

– А! Я ж забыл, что ты эту дрянь смотришь.

– Умри! Моя дрянь не хуже твоей.

Повесив трубку и разглядев часы, Эдик высчитал, что успеет еще до серии умыться, заварить чайку и посидеть на толчке. Ему стало тревожно после Борькиного звонка. Он отпер ящик стола, достал бумаги и принялся в который раз их рассматривать.

Все хорошо, теперь все будет хорошо, спокойно, – опять, как и вчера, повторял будто бы чей-то посторонний голос…

Все было и впрямь верно. В обмен за дарственную на квартиру фирма предоставляет единовременное пособие в таком-то размере, обязуется содержать такого-то до конца его дней, а также…

Плюс еще этот новенький импортный телевизор в бесплатный подарок, который в бумагах не указан, но ребята его просто принесли и поставили – молодые крепкие ребята.

Все хорошо, спокойно…

3

Посмотрев серию, Эдик вышел во двор. Большая уже закончила мыть окна. В песочнице возились дети. Их матери стояли кружком поодаль. Из обрывков фраз Эдик понял, что они обсуждают ту самую серию, что прошла сейчас.

Борька сидел на обычном месте, в углу лавочки, искоса глядя на выходящих. Эдик присел, устроив свою ореховую палку рядом с Борькиным железным костылем.

– Жаль, у тебя аквариума нет, – вздохнул Борька, комически покачав головой.

– Что? – не понял Эдик, – Зачем мне аквариум?

– Как зачем? Сподручнее. Они тебя бы тогда в аквариуме утопили.

– Почему же в аквариуме, – сказал Эдик, включаясь в игру. – Можно и в ванной.

– Это конечно. Только в аквариуме изящнее. Еще можно в скороварке, только ты оттуда всю воду выдышишь. Ладно, дурак. Еще накаркаю. Ты ведь знаешь: всё, что я ни накаркаю, сбывается… Чего молчишь? Знаешь или нет?

– Это спорный вопрос.

– А я вот не сомневаюсь. Бывает, надумаешь что-нибудь, оно и произойдет, – Борька быстро почесал лысину под кепкой и нервически дернул обрубком ноги. – Вот помнишь, когда Сима из тринадцатой квартиры стал на иномарке ездить, я что сказал? Доездится. Доездился? А когда дочка Губина стала с бритыми шляться, я что сказал?