Сборник: 200 рассказов Олеандрова
Шрифт:
Но не они мне были нужны.
– Тебе нравиться моя песня? – шептал я в ухо очередной из них.
А она лишь томно дышала и лишь её вздымающаяся грудь часто подымалась вверх-вниз.
…– Я не этого хочу – шептал я ей в ухо.
Но она лишь ещё сильнее дышала.
И однажды я понял правду – кроме моих девиц, мои песни никто не слышит и наверное так и не услышит.
И ещё я понял что мечтать можно лишь в 17 лет. Но не в 22.
Надо было возвращаться в реальность.
И тогда началось
Добиваться склеивания картона согласно производственным нормам – не возбуждало меня.
– Я ошибся профессией – понял я с ужасом.
И как будто ухватившись за последнюю соломинку я снова начал сочинять.
Я давал объявления в газету, нанимал каких-то девиц которые должны были напевать мои песни на старенький магнитофон.
Одну… вторую… третью… все они были незамужними престарелыми девами.
Они пели хорошо на при этом одевали короткие платья и смущали меня красивыми ногами.
Поняв что я действительно хочу заниматься песнями а не чем иным – все они кинули меня.
И я волокся с огромным аккордеоном по улицам моего города.
Злой и усталый.
А утром – меня снова ждал картон на фабрике.
Но я не сдавался. Отсылал магнитофонные записи различным певцам и снова нанимал девиц.
Но однажды двери фабрики оказались закрытыми. Наступила новая эра – капитализм. И я стал безработным.
Ходил по базарам, учился продавать, прятаться от базарного начальства и ласково смотреть в глаза если поймают: – Конечно – говорил я – заплачу за место… просто сегодня я ничего не продал…
Я чувствовал себя полным ничтожеством и прятал виновато глаза в сторону… лишь мои губы странно улыбались.
И я знал секрет – я снова сочинял напевая свои мелодии.
Сочинял где бы я ни был – в переходе, на базаре или просто на улице.
Базарные почему-то меня не трогали и разрешали продавать без проблем.
Да и мне было плевать на всё – вот новый припев не клеиться к куплету – это проблема!
Но и базар тоже вскоре закрыли.
И я вообще остался без работы. Диплом инженера валялся где-то на полке. И ширпотреб который я носил по базару – тоже.
И я впал в депрессию.
На фиг никому не нужны мои песни… ни мой труд… ни я сам…
И я вдруг начал понимать почему люди иногда не хотят жить… только мне было страшно делать дальнейшие выводы.
Меня спасла моя сестра.
– Я знаю классную работу – сказала она – оператор котельни. Сидишь себе сам в котельне и только смотришь чтобы котёл не взорвался. Днём и ночью. Только ты и котёл. И больше никого.
– И мои песни – добавил я про себя. И радостно согласился.
После года обучения меня направили на работу – в школу для музыкально одарённых детей.
Котельня
там была старая, грязная, с сырыми стенами.И потянулись однообразные дни.
Я приходил утром, принимал смену в течении получаса, слушая упрёки начальства что я ничего не умею, после чего меня оставляли в покое на целые сутки.
Целые сутки – в полном одиночестве.
И только старый котёл слушал мои песни, тихо шумя пламенем где-то внутри, подпевая по своему.
И через пол года я начал чувствовать что становлюсь отшельником.
Но однажды мой покой прервался – все вокруг забегали, заволновались. Оказалось что в школу приехала жена президента. Нарядная, красивая. По такому торжественному случаю откуда-то из подвала вытащили статую изображающую знаменитую певицу из прошлого века. Основательницу школы. Статуя была в полный рост, и певица была на ней была с распростёртыми рукам. Как будто приглашая в школу.
Жена президента с удовольствием прошлась по школе и уже выходя она остановилась и посмотрела на статую. А я смотрел из окна старой котельни – на неё.
– Ты же такая как и я. Мечтаешь, любишь, надеешься…
Только ты даже не посмотришь на меня. Потому что я ноль по жизни.
И от отчаяния я снова засвистел свои мелодии.
Понимая что лишь одно есть у меня в жизни чего не имеешь ты – я умею сочинять мелодии.
И только это отличает меня от нуля.
Впрочем. тебе это наверное глубоко пофиг…
И поняв это я жалобно вздохнул… мелодия застыла у меня на губах… вот именно. Полный ноль И пора признаться себе в этом.
У меня по щекам потекли слезы… как вдруг я поймал себя на мысли что статуя певицы повёрнута прямо ко мне. Мне даже вдруг показалась что она смотрит прямо мне в окно.
У меня даже мороз прошёлся по коже от этой мысли…
Жена президента давно уже уехала.
А я всё пел и пел свои песни. И смотрел в лицо этой мраморной статуи.
Белого цвета, женщина лет 25-ти.
– Кем ты была в жизни?
По ходу своей работы я должен был ходить ночью по школе – выпускать воздух с труб.
В тот же вечер я нашёл на стене школьного коридора фотографии и портрет этой певицы. Оказалось что она жила почти сто двадцать лет назад. Я внимательно всматривался в её фото – красивое лицо, одухотворённое, нежное, с тонкими изящными линиями губ и бровей.
– Ты красивая – прошептал я.
Вздохнул, и пошёл на чердак – старый и грязный. Где только лучик моего фонарика показывал мне проход среди сотен труб, освещая небольшой туннель который вёл меня в чёрную темноту и обратно. В котельню.
На следующий день меня отругали ещё пуще прежнего. Оказалось я забыл развоздушить одну трубу. И преподаватель который очень замёрз во время урока пожаловался директору на нерадивого котельщика.
Мне объявили строгий выговор и пообещали уволить в следующий раз.
Больше петь песни мне не хотелось.
– Будьте Вы прокляты, мои песни – вдруг сказал я. И решил завязать с ними навеки.
Что дали они мне? Кроме пустых надежд и разрушенных мечтаний?