Сборник "Чистая фэнтези"

— Ничуть! Я вся внимание!

— Так вот, магистр… э-э… магистр Хендрик числился вторым любимцем его высочества и ни в чем не знал отказа. Говоря «вторым», я имею в виду лишь время: мой отец был приближен к герцогу раньше, нежели… м-м.. Хендрик. Но если взять мерой любовь герцога, Бруно Клофелинг вчистую проигрывал это соревнование. Современники диву давались, видя, как Губерт осыпает дарами безвестного идеалиста, отставную крысу архивов: дворянство, майорат, плащ магистра, учреждение особой подати… Особенно возмущалась ее высочество герцогиня Флора. Женщина властная и, чего греха таить, катастрофически скупая, она не претендовала на сердце супруга, но речь-то шла о кошельке! Расточительство герцога приводило ее в бешенство. Казна д'Эстремьеров оставляла желать лучшего, а тут сплошные расходы… Наскучив семейными скандалами, герцог большую часть досуга коротал в главной цитадели Майората, в обществе магистра, пренебрегая государственными заботами. Отца он брал с собой, а отец брал меня. Человек тонкой души, Губерт Внезапный тем не менее был лишен возможности постичь смысл идей… э-э… гения-самоучки, всю тонкость умозаключений, всю глубину погружений великого семанта в структуру личности. Да-да, сударыня, Хендрик Високосный интересовался «спутниками» задолго до чурихских изысканий! Вы спросите, почему аристократу не наскучило общество ученых… э-э… мужей? Ответ прост: герцог внимал магистру, как человек, внезапно открывший для себя сам факт существования мира, отличного от повседневности. О, аромат terra incognita сведет с ума кого угодно! Были и другие обстоятельства, но мне бы не хотелось о них вспоминать, тем более ночью…

— Почему?

— Считайте это прихотью сентиментального старика…

***

— …Барон! Вы знали и молчали?!

— Предполагал. Если бы я знал и молчал, вы бы, граф, имели полное право вызвать меня на дуэль и опозорить хоть сто раз подряд. Но зря обнадеживать, чтобы после ввергнуть в еще более глубокую пучину горя, — сам того не замечая, фон Шмуц заговорил любимым балладным слогом, ибо момент располагал, — бесчестно и подло. Впрочем, мои умозаключения, как обычно, блестяще подтвердились!

Горделиво подбоченясь, обер-квизитор вертелся в седле, раскланиваясь на манер оперного тенора-любовника. Вспоминал, как, оставив цирюльню, он явился на место происшествия и разглядывал издали «Приют героев». Еще тогда первое впечатление подсказывало: гостиница ни капельки не похожа на сцену трагедии. Ай да Конрад, ай да гений сыска! Трагедия обернулась драмой, а там и фарсом. Первые ощущения, какими бы нелепыми они ни казались, в финале белеют парусом на горизонте… Четыре кита, всплыв из вод следствия, били хвостами, пускали фонтаны и подставляли спины под блестящее, целиком оправдавшееся умозаключение. Что обнаружилось после обыска в номерах гостиницы?

У Джеймса Ривердейла — слишком дешевое оружие.

У Лайзы Вертенны — слишком новый гардероб.

У Агнешки Малой — слишком бесполезные снадобья.

У Германа фон Шмуца — слишком старые книги.

Возжелай барон притвориться мертвым и убедить в этом окружающих, он бы тоже оставил после себя самые ненужные, самые бесполезные вещи, которые не жалко потерять. Дорогое оружие квестор Джеймс взял в поход, привычный гардероб красовался сейчас на квесторе Лайзе, верные зелья хранились у квестора Агнешки, а полезные книги, если квестор Герман вообще брал в дорогу лишнюю тяжесть, покоились в седельных сумках молодого стратега-универсала.

— Ты меня совсем с толку сбил, светлость… А что ж тогда в приюте стряслось?

— Инсценировка, любезный Кош. Театральное представление.

— Ты проще говори, светлость. У меня и без твоих словес башка пухнет…

— Лицедейство. Притворство. Обман. Называйте, как угодно, но нашим милым родичам требовалось, чтобы их сочли погибшими или похищенными. Дабы скрытно и без помех добраться до Чуриха. Не удивлюсь, если они, уже числясь, так сказать, «в нетях», отправили в столичную канцелярию Ордена подтверждение — и канцелярия, этот цвет истинного рыцарства, сочла квест законным вовсе не из-за наших наивных хитростей. Нас просто уведомили задним числом. Мы вполне могли бы сидеть в Реттии без ущерба для авантюры.

— Но почему вы сказали, что квесторы едут в Чурих? В лапы к некротам?!

— Потому что я никогда не лгу без веских причин.

— Зачем им стремиться в Чурих?

— Вы слишком много от меня хотите, мистрис Форзац. Я не всеведущ. Я всего лишь сделал вывод из анонимных писем.

— Да я сеструхе ухи оборву!.. за такие шутки!..

— Надо дать им знать, что мы здесь…

— Смотрите!..

Рене Кугут наконец увидел всадников, едущих навстречу, и придержал коня. Предводитель квесторов, Герман фон Шмуц, тоже остановился, вглядываясь, — и вдруг что-то крикнул своим товарищам, указывая на горбуна. Сообразив, что дело неладно, пульпидор стал поспешно разворачивать вороного, ибо кавалькада явно собралась ринуться вперед.

И намерения квесторов вряд ли сулили Рене теплую дружескую встречу.

— Что у них творится?!

— Он им тоже зубы не так повыдергал?

— Да не стойте вы! Там деточки… деточки наши!..

— Н-но, родимые! Выноси, кривая!

— Бросьте пороть горячку, сударь Кош! Никуда вас кривая не вынесет, разве что к Нижней Маме. Опрокинете фургон на здешней крутизне, лошадей покалечите… Сударь Тирулега, сударыня Вертенна, вас это тоже касается! В нашем возрасте опасно валяться под тюками…

— Деточки!..

Глаз Аглаи Вертенны едва не вылез из орбиты, следя, как внизу безвременно ожившие квесторы гонят шустрого пульпидора в сторону перекрестка. Погоня напоминала травлю лиса, только без собак. Лю с презрением глядел на это посмешище, чихая и вертя лобастой башкой.

— Вон они, наши героические деточки, — брезгливо поджал губы Конрад. — Хитрецы-молодцы. Разыграли собственную гибель, чуть всех нас до удара не довели, тайком отправились в Чурих, поди пойми, зачем… Теперь вшестером за одним горбатым прохвостом скачут. Вы опасаетесь за их судьбу? Я тоже: шесть на одного может оказаться маловато… для наших отчаянных деточек…

— Вы совершенно правы, барон, — кивнул Эрнест Ривердейл. Шляпа свалилась с головы неуклюжего графа, в пыль, под копыта, но старик не обратил на это внимания. — Радость встречи затуманила мне рассудок. Не кажется ли вам, что молодежь поступает… э-э-э… не слишком благородно? Я имею в виду: преследуя целым отрядом единственного человека, скромного медикуса, к тому же страдающего телесными недостатками? Кодекс чести…

— Граф, вы ангел! Этот телесный и нравственный недостаток украл коня у нашего товарища, из-за него ночью, в клиентелле, мы подвергались риску, а вас тревожит его судьба?

— Мы собираемся что-нибудь делать?

— Что именно, мистрис Форзац? Скакать им наперерез? Боюсь, родственники нас неправильно поймут.

— Мой сын все поймет правильно.

— Ваш сын? Каждый квестор способен узнать одного из нас — своего родича. В азарте преследования, на полном скаку… Короче, допускаю, хотя и сомневаюсь. Зато я не сомневаюсь в другом: разгорячен погоней, каждый из квесторов увидит по меньшей мере пятерку незнакомцев, конных и оружных, в сопровождении бойцовой собаки — и вся эта армия несется на них с холма. Я не уверен, что мой племянник сперва не ввяжется в бой, скажем, с его светлостью, а лишь потом, когда будет поздно, узнает мой голос или внешность…

Барон искренне наслаждался спокойствием духа и светской беседой. Торопиться было решительно некуда. «Дело о сгинувших квесторах» закрыто, молодые идеалисты живы-здоровы, неведомые злодеи превратились в дым, в идиотский розыгрыш юнцов. Теперь осталось без помех забрать Генриэтту Куколь из чурихских башен — и пусть Тихий Трибунал выясняет, если понадобится, связи квесторов с некромантами, пусть изучает крепундию сударя пульпидора, а он, Конрад фон Шмуц, продлит отпуск на две недели и пригласит вигиллу совершить путешествие на воды, в Литтерн, где так свежи розы, а вечерами на бульваре играют струнные квартеты…