Сборник "Чистая фэнтези"

– ...завидуют. Нашей жизни завидуют! Разве ж это жизнь?!! Бессмертие? Мы не бессмертные, мы долгомертвые. Вечный Странник, какие идиоты!..

Фортунат впервые слышал, чтобы нежить поминала имя Вечного. Видать, сильно бедолагу допекло!

– Вы хотите знать? Хорошо!

Фон Тирле выкрикнул это едва ли не с угрозой.

– Только имейте в виду: удовольствия вы не получите! И помните о своем обещании!..

* * *

Исповедь Реджинальда фон Тирле, вампира и эталонной единицы, прозвучавшая ночью в «Драконе и Лилии»

Реджинальд фон Тирле стал вампиром в сорок два года.

Случилось это обыденно, можно сказать, скучно. Ни тебе знойных брюнеток с острыми клычками, ни элегантного графа с экзотическими фантазиями; даже нападения летучей мыши, вывернувшейся из тумана – ну просто одно огорчение! Конечно, если уж вампиризироваться, то лучше в замке на краю обрыва, в горах, под скрипки и гитары, да в ночь любви...

А тут – спорный имущественный вопрос. Приехал из города в имение судебный крючок, остался на ужин, ибо задержался в пути и явился поздним вечером. Слово за слово – короче, укусил. И не просто укусил, а в ответ на пьяные сетования хозяина дома. Дескать, жизнь тускла, сударыни не любят, слуги не уважают. Был бы, мол, я инкубусом, и все бабы – мои! А уж стань я вампиром!..

Ну, сам напросился.

Встал фон Тирле утром с кровати и опять под кровать забился – от солнечного света. Спасибо, крючок заранее шторы задернул. Заботливый попался.

Ясное дело, ни в каком суде крючок не служил. Был он одним из 16-ти сертифицированных вампиров Брокенгарца, а других здесь не водилось – разве что проездом, на гастроли. Накануне выдали ему, как 1,6 эталона, лицензию на разовое продолжение рода. Там же черным по белому:

«Первого встречного, коий начнет сетовать на судьбу, или прямо обратится с просьбицей, утверждая, что желает оставить жизнь по доброй воле...»

Вот подлец-крючок и воспользовался случаем.

Дальше все шло, как по-писаному. Спустя трое суток Реджинальд явился в ночное отделение палаты мер и весов. Зарегистрировался, честь по чести: кто, откуда, каков прикус... Получил бляху: 0,4 эталона. К бляхе прилагался вид на жительство – это для тех, у кого замка в горах не имеется.

На всех вампиров замков не напасешься.

Имение фон Тирле племяннику в наследство оставил. Жить стал у крючка: в подвалах городской тюрьмы. Гроб принес с собой: красивый, выстланный бархатом. Тюрьма пустовала, тревожили их редко. Правила новый вампир соблюдал с тщанием: питался аккуратно, без лишнего насилия, род продолжать не рвался, раз в год являлся на очередную сертификацию... Он и раньше-то был человеком без претензий. А сейчас – и подавно.

Встал, нашел, куснул.

Посидел до утра в «Чумазом Фрице».

И домой, на боковую.

Отвратительные сны начали сниться ему аккурат со дня годовщины вампиризации. Первый раз он списал на лунный свет и тяжесть в желудке. Месяца два назад к нему обратились с предложением цирюльники из «Розины». В моду у дворянок вошли частые кровопускания – для томной бледности лица. Сцеженную кровь выливали на заднем дворе: вонь, мухи, ругань соседей. А сотрудничество с фон Тирле – чистая выгода. И волки, так сказать, сыты, и из помойки не воняет.

Объелся, вот и приснился кошмар.

Пробовал голодать – не помогло. Сны являлись каждую ночь. Он маялся, вертелся в гробу, хотел проснуться, да не мог. Вампира днем не добудишься, хоть серебром жги, хоть колом пыряй. После заката вставал разбитый, в прескверном расположении духа. Думал: привыкну.

Не привык.

В снах он был мелким, неприкаянным человечишкой. Вокруг смыкался такой же мелкий и неприкаянный мирок. Мучаясь кошмаром, Реджинальд-спящий воспринимал окружающее, как единственно возможное. Проснувшись же, недоумевал: кто выдумал сию клоаку? По ту сторону яви, в загробных грезах каждый норовил объегорить каждого, всякий – влезть всякому на горб; любой проедал плешь всем на свете, и себе в том числе.

Сон представлялся фон Тирле малиновым спрутом, который присасывается к нему с восходом солнца – и долбит клювом, чмокает присосками, сжимает объятия, наслаждаясь бездвижной мукой добычи.

Вампир спит полжизни: от рассвета до заката. Фактически получалось, что Реджинальд получил в нагрузку к вампирскому существованию еще одно, тошнотворное бытие. И выхода он не видел.

Ему снилось: он корпит над делами, которые ему ненавистны. Ест пищу, от которой воротит. Пьет отраву, валяясь под заборами. Жена бросила его, дети избегали папаши. Хитромудрые мошенники отобрали жильё. Он перебрался в подвал дома: серой высоченной коробки, похожей на склеп великана. Начал болеть. Побирался, рылся в отбросах. Харкал кровью. Питался объедками. Вожжался с такими же, как он – шелупонью. Дрался, был бит. Состарился.

Умер.

Овал Небес, как же радовался вампир Реджинальд фон Тирле, когда умер во сне! Надеялся: теперь все прекратится. Или начнется что-то другое, более привлекательное. Надежды не оправдались. Два дня он спал днем без ужасных видений. Спал, как мертвый, хотя в его случае сравнение вызывало нервный смешок.

На третий день сны начались по-новой.

То же самое, только хуже.

Второй круг ада.

Единственный ребенок родился слабоумным. Жена бросила его-спящего года на три раньше. С работы, куда бы ни устроился, гнали поганой метлой. На улице просили закурить, потом били и отбирали последнее. Жилища Реджинальд лишился вдвое быстрее. Пробовал тявкать – измордовали. С тех пор он, помимо знакомого кашля, страдал почками. В подвале объявились крысы. Рыться в отбросах запрещали соседи по дому. Стражники лупили бродягу дубинками: смеху ради. Шелупонь крала у него добытое. Возмущался – огребал тумаки.

Выпали зубы.

Пришла ранняя старость.

Смерть.

– Что это? – спросил фон Тирле у крючка-родителя, прежде чем пойти на третий круг.

Он давно уже съехал от крючка на кладбище, где облюбовал тихий склеп. Предпочитал одиночество во время дневного сна. На последней сертификации ему уже в пятый раз подтвердили чистую единицу эталона. Сказали: если за ближайший год не случится принципиальных изменений – быть Реджинальду мерным эталоном для вампиров Брокенгарца.

– Сны? – пожал плечами крючок.

Он даже не спросил, что имеет в виду «птенчик». Видимо, ждал вопроса долгое время. Вот, дождался.

– Ничего особенного. Наши, вампирские сны. Не волнуйся, приятель, ты не уникален. Этим страдает вся зубастая братия. Просто о таком не принято говорить в обществе. Стыдно. Терпи и помалкивай.

– Но ведь чем дальше, тем хуже!

– Естественно. Чем дальше, тем хуже. В сравнении с новой ходкой предыдущая кажется медом. Поживи с мое, натерпишься.

– Я не хочу терпеть!

– А что делать? Рецепта нет, магия бессильна. Ты уж поверь мне на слово: искали, пытались, изворачивались... Тщетно. Снится, и ни в зуб ногой! Терпи, дурачок...

Слабо утешен «родителем», фон Тирле удалился в родной склеп.

«Третья ходка» началась со сна, столь же неожиданного, сколь и отвратительного. Спрут цвета запекшейся крови, в белесых лишаях, забрался в гроб Реджинальда. Это уже был не плод воображения, но еще и не реальность – сон, и все тут. Вампир спал, и видел, как он спит в домовине, в объятиях мерзких щупальцев. Спрут пожирал его целый день, от рассвета до заката. Урод не торопился. Отрывал, отщипывал, растворял, всасывал. Пропускал через себя, извергая наружу ужасные, мыслящие, страдающие нечистоты: