Сборник фантастических рассказов

Ему не нравились подобные мысли. Они напоминали ему о мыслях, которые реяли за пределами рощи. Когда-то давно люди посмели подумать таким же образом о нем; как-то вечером они спрятались, чтобы подстеречь его при выходе из его рощи; что ж, всех их принял вечный покой в кукурузном поле. С тех пор никто из людей не позволял себе подобных мыслей — по крайней мере, явных. Стоило им подумать о нем или оказаться вблизи от него, как их мысли превращались в сумбур, и он переставал обращать на них внимание.

Он не возражал бы помогать порой и им, но это было нелегко сделать, а на благодарность вообще не приходилось рассчитывать. Его помощь никогда не наталкивала их на довольные мысли — всегда одна и та же белиберда. Поэтому он все больше времени проводил в своей роще.

Понаблюдав некоторое время за всеми пернатыми, насекомыми и зверюшками разом, он принялся играть с одной из птиц, заставляя ее носиться взад-вперед среди стволов с отчаянными криками; потом его вниманием случайно завладела на долю секунды другая птица, а первая врезалась в камень. Он мстительно отправил камень в могилу среди кукурузы, однако птице помочь не смог. Она была мертва, но дело было не в этом, а в том, что она сломала крылышко.

Он отправился домой. Брести обратно через все кукурузное поле ему не захотелось, и он просто перенесся домой, прямиком в подвал.

Там, внизу, было приятно находиться: темно, сыро и ароматно; в свое время мать хранила вдоль стен варенье, но потом она перестала здесь появляться, потому что подвал избрал своей резиденцией Энтони; варенье испортилось, забродило и потекло на пол; Энтони нравился этот запах.

Он поймал еще одну крысу, заставив ее унюхать сыр, и, наигравшись с ней, отправил в могилу, уложив там рядом с длинным зверьком, убитым в роще. Тетя Эми ненавидела крыс, и он убивал их в больших количествах, потому что любил тетю больше всех на свете и иногда делал то, чего она хотела. Ее сознание очень походило на сознание маленьких пушистых обитателей рощи. Она давно не думала о нем плохо.

После крысы его игрушкой стал большой черный паук из-под лестницы: он заставлял его бегать взад-вперед по паутине, которая искрилась в свете, проникающем из окошка, как озерная вода в лунную ночь. Потом он загнал в паутину стаю мух, и паук принялся обматывать их своей паутиной. Паук любил мух, а его мысли были интенсивнее мушиных, поэтому Энтони помогал пауку. В любви паука к мухам угадывалась некая порочность, однако в этом не было ясности, к тому же тетя Эми ненавидела мух.

Над головой раздались шаги — это сновала по кухне мать. Он прикрыл свои лиловые глаза, борясь с желанием на время лишить ее способности передвигаться, но вместо этого перенесся к себе на чердак, где, выглянув в круглое окошко на лужайку, пыльную дорогу и пшеничное поле Хендерсона, кое-как улегся и даже задремал.

До него донеслись мысли матери о том, что ожидается приход гостей: все будут смотреть телевизор.

Ему нравились собрания у телевизора. Тетя Эми всегда была любительницей посидеть перед экраном, и однажды он, решив ей помочь, сделал так, чтобы на передачу собрались люди; но потом они пожелали уйти, и тетя Эми испытала разочарование. Он покарал их за это, и теперь гости просиживали до полуночи.

Ему нравилось владеть всеобщим вниманием.

Отец Энтони вернулся домой в половине седьмого — усталый, грязный, в крови. Он провел день с другими мужчинами на пастбище Дана, где они выбирали корову, подлежащую забою в текущем месяце, потом забивали ее, рубили тушу и засаливали ее в леднике Сомса. Ему это занятие было не по душе, но наступила его очередь. Накануне он помогал Макинтайру жать пшеницу, завтра начнется обмолот. Все это делалось вручную: в Пиксвилле теперь царствовал ручной труд.

Он поцеловал жену в щеку, уселся в кухне за стол и с улыбкой спросил:

— Где Энтони?

— Где-то тут, — был ответ.

Тетя Эми стояла у дровяной печи, помешивая в котле горох. Мать открыла духовку и помешала свое жаркое.

— День был ОТЛИЧНЫЙ, — механически отчеканил отец и, посмотрев на миску и на хлебницу, мечтательно произнес: — Я бы один слопал целую буханку, так проголодался!

— Никто не проболтался Дэну Холлису про его день рождения? — спросила жена.

— Никто. Все словно проглотили языки.

— Мы приготовили для него отличный сюрприз.

— Вот как! Какой же?

— Ты знаешь, как Дэн любит музыку. Так вот, на прошлой неделе Телма Данн раскопала у себя на чердаке пластинку.

— Не может быть!

— Представь себе. Мы упросили Элму исподволь выведать у него, нет ли у него такой. Оказалось, что нет. Что, разве не отличный сюрприз?

— Еще какой! Надо же, пластинка… Вот это находка! Интересно, что на ней?

— Перри Комо, «Ты — мое солнышко».

— Вот это да! Моя любимая мелодия! — Увидев на столе сырую морковь, отец взял одну, потер о свою рубаху и откусил. — Как же Телму угораздило на нее наткнуться?

— Случайно. Искала что-то другое — и на тебе.

— М-м… — Он с хрустом грыз морковь. — Ты помнишь, у кого сейчас картина, которую мы тогда нашли? Она мне понравилась: кораблик под парусами…

— У Смитов. На следующей неделе она перейдет к Сипикам, а те отдадут Смитам старую музыкальную шкатулку Макинтайра. Мы же дадим Сипикам… — И она продолжила перечень предметов, которыми женщины обменяются в воскресенье в церкви.

Он кивнул.

— Как я погляжу, эта картина еще долго к нам не вернется. Слушай, как бы заполучить обратно от Рейли детектив? На той неделе, когда он был у нас, я был так занят, что не успел дочитать…

— Попробую, — неуверенно ответила жена. — Знаешь, что я прослышала? Ван-Хузены нашли у себя на чердаке стереоскоп и утаили его. — В ее голосе послышалось подобие осуждения. — Уже два месяца держат его у себя и помалкивают.

— Надо же! — заинтересовался отец. — Любопытно! Наверное, с уймой картинок?

— Наверное. В воскресенье разузнаю. Хорошо бы его получить, только мы все еще в долгу перед Ван-Хузенами за их канарейку. Понадобилось ей издохнуть именно у нас! Теперь Бетти Ван-Хузен не знает удержу: даже намекает, что не прочь одолжить у нас пианино!

— В общем, дорогая, попробуй получить стереоскоп — или что-нибудь еще, что тебе по вкусу.

Он догрыз недозрелую, жесткую морковь. Энтони так произвольно обращался с погодой, что никто теперь не знал, что вырастет и какую форму будут иметь знакомые овощи. Оставалось только обильно сеять в надежде, что удастся продержаться очередной сезон. Однажды невероятно обильно уродилась пшеница: многие тонны зерна были свезены на окраину, где и сгнили. В разгар гниения задыхалась вся деревня.

— Ты ведь знаешь, — продолжал отец, — как здорово иметь в доме что-то новенькое. Очень приятно думать, что на чердаках, в подвалах, в сараях хранится масса всего не найденного. Такие вещи оказываются очень кстати. Правда, все это мало радует…

— Тсс! — Мать испуганно оглянулась.

— О! — Отец поспешно изобразил улыбку. — Все отлично! Новые вещи — это ХОРОШО. Просто великолепно иметь то, чего ты раньше не видел, или знать, что осчастливил другого, что-то ему отдав… Лучше не бывает.

— Просто замечательно! — поддержала его мать.

— Скоро новых вещей не останется, — сказала тетя Эми от печи. — Все, что можно найти, мы уже нашли. Вот беда-то будет…

— ЭМИ!

— В общем, — в тетиных бесцветных глазах не было никакого выражения, что свидетельствовало о новом приступе рассеянности, — это будет не жизнь, а мука — без новых-то вещей…