Сборник "Из дневников Кати Мезиной - 2"

…Звук трубы изумил дикарей. До сих пор нашему отряду было не до соблюдения воинских церемоний. Теперь же наши солдаты, рейнджеры и поселенцы застыли в строю безукоризненно ровных шеренг. Серьезные, торжественные, полные решимости люди. Знамя, впервые за экспедицию извлеченное из чехла, развивалось на холодном ветру. Я стоял в строю лейтенанта Бройля, и не постыжусь признаться, что в тот торжественный миг мое сердце преисполнилось гордости за нашу новую родину. Все распри и споры были забыты. Мы все как один были готовы пролить кровь за светлое и цивилизованное будущее этих девственных земель…

…Индейцы с неспешным достоинством двигались к разведенным кострам. Разостланные нами новые одеяла пестрели на жухлой траве. Новая металлическая посуда, котлы и рулоны материи, должно быть, неудержимо влекли взгляды дикарей, но их жестокие размалеванные лица хранили выражение ледяного равнодушия. У костров наших "гостей" в полном одиночестве встречал майор де Конель. Я в очередной раз отдал должное его личному мужеству.

Вождей в лагерь явилось чуть более трех десятков. Весьма легко одетые, выставляющие напоказ свои боевые шрамы и свои изумительно расшитые пояса. Вооружены дикари были на удивление небрежно: ножи, томагавки, лишь некоторые из краснокожих имели короткие боевые дубинки. Дикари определенно манкировали опасностью, самоуверенно являясь практически безоружными в стан противника многократно превосходящего их численностью.

…они прошли в каких-то двадцати ярдах от меня. Ружья у меня не было, но оба пистолета, тщательно заряженных и проверенных, торчали за поясом. Вожди шествовали неспешно и надменно. Я до боли сжимал рукоять надежного английского пистолета и смотрел, стараясь запомнить каждую мелочь. Рядом со мной взволнованно дышали товарищи по оружию. Ни один из вождей не повернул к нам головы. Как ни странно, я был разочарован. Хотелось встретиться прямым и честным взглядом хотя бы с одним из этих кровожадных убийц. Удивительно, но все они оказались невысоки ростом. Во время перестрелок и нападений, за коими мне приходилось наблюдать, к счастью, преимущественно издали, все хаяда казались рослыми и грозными воинами…

Де Конель любезно улыбался. Группа вождей в молчании стояла перед ним. Несколько воинов ступили своими мокасинами на новые одеяла. Очевидно, большего пренебрежения к пришельцам индейцы высказать не могли. Наш майор приподнял руку в изящной перчатке. Из шеренги выступил бледный как смерть горнист. Де Конель не торопясь, отступил к нему, принял из рук начищенный сверкающий горн. Хаяда безмолвно наблюдали, очевидно, считая происходящее неким ритуалом. Майор насмешливо улыбнулся вождям и небрежно вернул горн солдату. Тот, как и было условленно, немедленно протрубил. В тот же миг сдвоенные шеренги наших стрелков направили стволы ружей на индейцев.

Хаяда не тронулись с места.

Предполагалось, что догадавшись о ловушке, дикари немедленно кинутся спасаться бегством. Одна из сторон широкого прямоугольника нашего строя была предусмотрительно оставлена свободной. Наши военные собирались дать залп вслед бегущим и незамедлительно пленить немногих уцелевших. Захватывать всех вождей майор де Конель никоим образом не рассчитывал. Мы достаточно хорошо знали неукротимый нрав этих краснокожих головорезов.

Ни один из вождей не шевельнулся. Они как будто не замечали, что на них направлены добрые полторы сотни стволов.

После незначительной паузы, вызванной замешательством, скрывшийся за первой шеренгой стрелков майор скомандовал вступить в дело переводчикам. Наш главный проводник закричал, переводя индейцам приказ бросить на землю оружие и сдаться, за что вождям было твердо обещано сохранить жизнь.

Хаяда по-прежнему не шевелились. Глядя на их высокомерно застывшие лица можно было подумать, что их души уже отправились в свой дикарский ад.

Повинуясь приказу майора, все три взвода наших стрелков сделали шаг вперед. Стволы ружей оставались направлены на группу индейцев. Теперь пребывать в заблуждении не могло бы и самое наивное животное.

Упрямцы не двинулись с места.

Переводчик прокричал снова. Голос его сорвался - метису-кайнога явно было не по себе. Как и всем нам. В полной тишине насмешливо пел холодный ветер, да хлопало развивающееся в его ледяных порывах полотнище знамени. В этот тяжелый и решающий момент я был готов присоединиться к гуманному протесту нашего святого отца и добросердечного мсье Лаво, во всеуслышание высказанному утром, когда всем нам стал ясен замысел наших военных. Как показало дальнейшее развитие событий, противники кровопролития были абсолютно правы, сразу же осудив ошибочное и единоличное решение майора де Конеля.

Шеренги наших стрелков настолько сблизились, что было уже опасно стрелять. Пули могли зацепить наших же товарищей. Упрямство индейцев сыграло нам дурную услугу.

В этот, запомнившейся мне на всю оставшуюся жизнь миг, раздался громогласный приказ де Конеля. Майор скомандовал залп. Он был прав, ничего иного в данной ситуации нам не оставалось. Голос майора звучал решительно и даже весело. Наш командир был рад одним ударом завершить затянувшееся противостояние.

Оглушительно выпалили ружья. Но за мгновение до этого дикари, наконец, распознав своим острым звериным чутьем какую судьбу уготовил им предводитель пришельцев, кинулись прямо на ружейные стволы.

Как я уже упоминал, мне довелось стоять на левом фланге шеренги предводительствуемой лейтенантом Бройлем. Солдат рядом со мной почти не было. Охотники, переселенцы, двое проводников-кайнога, гребцы с барки господина Лаво. Наши выстрелы грянули вразнобой. Все заволокло дымом. Крики, стоны, звуки падающих тел… Я едва успел выхватить из-за пояса второй пистолет, как из клубов дыма возник широкоплечий окровавленный дикарь. Клянусь, на его размалеванном лице сияла зловещая улыбка…

Катрин видела тот бой воочию. Пусть во сне, зато до мельчайших подробностей.

…На ногах оставалась едва ли треть окруженных хаяда. Большинство старших вождей были убиты первым же залпом, поскольку именно в них, украшенных перьями и амулетами, и целилась большая часть стрелков отряда де Конеля. Еще нескольких индейцев свалили пистолетные выстрелы в упор. И всего лишь десяток хаяда дорвались до шеренг белых пришельцев…

Над завесой не успевшего рассеяться порохового дыма взлетел гортанный боевой клич.

Еще никогда даже самые опытные ветераны из солдат и рейнджеров майора де Конеля не сталкивались со столь яростной и самоубийственной атакой. Хаяда не пытались прорваться. Они убивали.

Мелькали ножи и томагавки. Солдаты отбивались, не успев примкнуть штыки. Поселенцам и гребцам было проще, топоры и тесаки все носили у пояса. Но состязаться в плотной резне с разъяренными индейцами не мог практически никто. Одинокие воины-хаяда терзали рассыпавшиеся шеренги, как волки стадо овец. Вопли людей, погибающих под дурно откованными индейскими ножами, огласили холм. Солдаты и поселенцы валились наземь со вспоротыми животами, перерезанными глотками и ранами в спинах. Лейтенант Валлер упал с лицом размозженным прикладом старого мушкета, который один из краснокожих воинов, завладевший брошенным оружием, использовал как палицу. Майор де Конель тщетно собирал вокруг себя солдат. Смешение в рядах солдат и поселенцев, призванное сплотить шеренги для точной стрельбы, теперь сыграло против экспедиционного отряда. В довершение всех бед, в тыл лагеря ударили затаившиеся на опушке индейцы. Помочь отправившимся на переговоры и окруженным вождям два десятка воинов не могли, но теперь, воспользовавшись тем, что внимание охраны лагеря было отвлеченно, хаяда подкрались вплотную к палаткам, окруженным недостроенным частоколом. Часовые в одно мгновение пали от выпущенных почти в упор стрел, и краснокожие ворвались в периметр лагеря. Визг женщин, крики раненых привлекли внимание майора де Конеля слишком поздно. Впрочем, заметь он нападение минутой раньше, помочь лагерю солдаты все равно не смогли бы. Отразить нападение на тылы пытались лишь бомбардиры, оставленные у бездействующих гаубиц.