Сборник коротких эротических рассказов
Шрифт:
Усмехнувшись, Кидсон сделал приглашающий жест рукой и направился в ванную комнату. Открыв дверь, он посторонился и пропустил Аннет внутрь, прислонившись к двери. На губах его играла ироничная ухмылка. Девушка окинула быстрым взглядом белый кафель стен, цветную плитку на полу, просторную ванну, мягкий коврик, два больших зеркала на стенах, столик с косметикой и висевшие на вешалке белые купальные халаты. Потом она встала к зеркалам, положила одну ладонь к себе на бедро, отставила одну ногу и наклонила голову в сторону, копируя модель с обложки журнала.
— Да ты к тому же еще и очень самовлюблен, — сказала она, отрываясь от своего отражения. — Иначе зачем тебе такие зеркала, кроме как затем, чтобы любоваться своими яйцами? Или ты трахаешь здесь свою жену и глядишь при этом в зеркало?
Она хихикнула и грациозно скользнула в ванну. Покрутив краны, она взяла в руку
Кидсон резко сбросил халат и перешагнул через край ванны, заметив самодовольную улыбку девушки. Руки его снова стали мять и ласкать ее высокую грудь, упругие ягодицы, стройные ноги. Внутри у него опять все дрожало, но член еще никак не мог подняться, хотя уже набух и мягко терся о мокрые ляжки Аннет. Не сумев сдержать похотливого порыва, он схватил руками ее ягодицы, изо всех сил притянул девушку к себе, ощутив возбуждающее щекотание ее курчавых волос…
Аннет подняла душ и по разгоряченному лицу Кидсона, по его прикрытым векам и жадно полуоткрытому рту, вниз по шее, по груди потекли прохладные струи воды. Пытка водой и взаимной близостью была нестерпимо приятной, отчего тела их вожделенно трепетали и рвались друг к другу… Тугие струи шумно бились в упругую кожу и дробились на сотни брызг. Плеск воды, яркий свет через закрытые веки, громкий стук сердца и бесконечные секунды желания. Затаенное дыхание и яростный беззвучный зов разгоряченной плот и… Влажная кожа и вожделенное трепетание девичьей груди под непослушными пальцами… Упругие и тяжелые толчки крови и извечное стремление мужской плоти вверх…
Видимо, стремясь к еще более сильным ощущениям, Аннет с закрытыми глазами нащупала в мыльнице кусок мыла и несколькими быстрыми движениями намылила себе грудь, живот и бока. Тело ее под его ладонями стало скользким и упругим. От нового приступа неудержимого вожделения и похоти Кидсон зарычал. Они яростно терзали друг друга, терлись телами, скользили от мыльной пены и еще больше распаляли себя, стонали от возбуждения и исступления…
Его скользкая от мыла рука неожиданно по локоть проскользнула в просвет между ее полураздвинувшихся ног и двинулась вверх. Аннет непроизвольно отставила зад и еще шире раздвинула ноги. Ненасытные губы ее влагалища разошлись в стороны и открыли доступ к более глубоким и нежным, набухшим и разгоряченным лепесткам. Рука Кидсона стала плавно и неторопливо двигаться вперед и назад, намеренно плотно прижимаясь к жаждущему удовольствия бугорку клитора. Тело девушки дрожало и билось, как от ударов электрическим током, бедра конвульсивно сжимались, отзываясь на новые волны сладострастия, зад судорожно двигался в похотливой попытке усилить сладостные ощущения. Из запрокинутого горла доносились полные сладкой муки стоны, и вся она подавалась навстречу Кидсону…
Вдруг из груди у нее вырвался крик мучительного удовлетворения, пальцы ее судорожно впились в плечи Кидсона, ляжки в пене и слизи сжали руку Кидсона, тело забилось в любовной агонии а голова заметалась из стороны в сторону. Еще немного…
Она тяжело вздохнула и в изнеможении отсела назад. Кидсон тяжело дышал, все еще стоя на коленях и сотрясаясь от неудовлетворенного желания. Его измученный бездействием член со вздувшимися узлами вен смотрел вверх, ожидая сочувствия…
Глаза девушки приоткрылись. Рука ее протянулись вперед, и тонкие пальцы коснулись его мошонки, заставив его вздрогнуть и рвануться вперед. Ладонь ее крепко, но нежно обхватила основание его горячего жезла и потянула его к себе. Она подалась вперед, пухлые губы ее рта раскрылись, и его плоть погрузилась ей в рот. Язычок ее, быстрый и острый, ловкими движениями пробежал по нежной и трепетной коже головки, а губы вытянулись, стремясь захватить Кидсона как можно больше. Он сдавленно захрипел и, уже не сдерживаясь, притянул к себе ее голову, проникал в девушку до самого основания и судорожно двигался вперед и назад. Взгляд его плавал, мышцы напряглись, руки дрожали.
Сбросив купальный халат, Аннет под пристальным взглядом Кидсона стала спокойно и медленно одеваться. Ему нравились ее неторопливость и спокойствие. Он любил смотреть на женщин, когда они заканчивали раздеваться или только начинали одеваться. Вид нижнего женского белья возбуждал его. Но сейчас, уже утомленный утехами
с ней, он просто сидел, привалившись к мягкой подушке дивана и отдыхал. Нужно было не забыть снять запачканное покрывало и прибрать в ванной комнате, пока не вернулась жена. Но ничего, не в первый раз, да и время еще есть. А потом… — он сладко поежился… — потом приедет Элен и у них будет целый вечер…Аннет одернула блузку и осмотрела себя. Высушенные феном волосы пушистыми волнами спадали ей на плечи. Поправив их, она собрала в сумку журналы и, тряхнув головой, посмотрела на Кидсона.
— Ну что же, мистер Кидсон, с вами было приятно побеседовать. Теперь мне пора. Надо провести опрос еще в нескольких домах. А если все их хозяева окажутся такими же любителями социальных исследований, как и вы, то рабочий день у меня может значительно затянуться.
Проводив девушку до двери, Кидсон еще раз ухмыльнулся:
— Да, кстати, а что вы напишете по моему поводу? Как вы охарактеризуете наш с вами разговор?
В глазах ее вновь вспыхнули лукавые огоньки.
— Вы? А с вами все ясно… — она помедлила и повернувшись к нему спиной, хихикнула и бросила через плечо:
— Да вы просто старый похотливый… козел!
Наталия Веселова
Юбилей
У дверей респектабельного ресторана, выделяясь мрачным выражением лица на фоне молодых беззаботно-бездумных физиономий, стоял мужчина лет пятидесяти. Приглядевшись к нему, можно было догадаться, что у него нет опыта и привычки быть аккуратно одетым и чисто выбритым. Дорогой черный костюм и модные лакированные туфли смотрелись как-то отдельно от него. Возможно, это происходило оттого, что небрежное изящество костюма совершенно не гармонировало с затравленным взглядом бегающих и блуждающих глаз. Сразу можно было определить несчастного человека, оставалось только гадать — что привело его сюда, в экстравагантную молодую толпу, предвкушающую вечерние радости.
…Интересно, что вся эта свора обо мне думает. Впрочем, скорее всего ничего — они просто обходят меня, как неживое препятствие. А жаль, черт побери! Просочись в эту толпу какой-нибудь слух о моей замечательной истории — поглядел бы я на их рожи! Однако, не встретить бы сейчас кого-нибудь из знакомых! Валентину, конечно, раньше, чем через полчаса ждать не приходится. А Лешка мог бы и поторопиться — впрочем, ведь вдвоем придут… Вдвоем и опоздают… Если вообще сподобятся.
Мужчина с потрепанным лицом стал ходить взад-вперед перед дверью, натыкаясь на людей и извиняясь, и вызывая жалость швейцара, который, в конце концов, спросил, фамильярно сощурясь:
— Запаздывает Ваша дама?
— У меня заказан столик на троих, — хмуро ответил мужчина и отвернулся.
Сегодня пятая годовщина нашей с Валентиной свадьбы. У меня действительно заказан столик. Из всех столиков, за которыми сегодня соберутся люди, этот увидит самую бессмысленную компанию. Хотя, казалось бы, чего проще — семейное торжество. Жена, муж и его брат. Правда, я скорей напоминаю Валечкиного папу, а Лешка — так, серединка на половинку. Она же в свои двадцать пять выглядит не более, чем на двадцать и, похоже, стареть не собирается. Сегодня, наверное, наденет то золотое платье, что я привез ей из Австрии, и все эти безмозглые молодые козлы будут пялить на Валечку глаза и соображать про себя, кто из нас с братом такую шикарную телку трахает… И уж, конечно, никому в голову не придет та дикая ситуация, которая сложилась на самом деле.
Стрелка часов приближалась к половине восьмого, толпа молодых людей, роившихся у входа, постепенно засасывалась в ресторанные двери, только мужчина не заходил. Он лишь отошел немного в сторону и встал так, чтобы видеть часы на соседнем доме. Страдание на его лице проступало все явственнее.
Она, молодая девчонка лет двадцати, ни за что не хотела отдаваться мне, сорокапятилетнему хрычу, исходившему спермой и слюной только от одного звука ее голоса в телефонной трубке. Я совершенно четко отдавал себе отчет в том, что безразличен Валечке как мужчина, поэтому старался купить ее немыслимыми французскими ароматами и американскими туфлями такой мягкости, что хотелось целовать их, как женскую кожу. Валечка не могла не брать таких подарков: все ее существо, созданное для неги в изысканных мехах и благовониях, тело зажигающее на себе самые простые полудрагоценные камни, — все это притягивало самое дорогое и комфортное помимо Валечкиной воли, вернее, общепринятых моральных норм. И она, благодарно прижимая к груди очередной тонкий пакет с парижским шелковым платьем, смотрела на него с куда большей нежностью, чем на меня. Мне же с застенчивой улыбкой подставляла щечку у входа в свой подъезд.