Сборник рассказов и повестей.
Шрифт:
– Так вы предлагаете…
– Позвать Снурова, - решительно сказал интеллигентный доктор.
– Другого выхода я не вижу.
Тягостное молчание длилось минуты две.
– Боюсь, что вы правы, - сокрушенно проговорил главврач. Лицо его было очень усталым, и он совсем не походил на гипнотизера.
– Елизавета Петровна, голубушка, пригласите сюда Снурова.
Ласковая врачиха скоро вернулась с маленьким человеком в пижаме. Он вежливо поздоровался с персоналом и направился ко мне. Я слабо пожал протянутую руку.
– Петров, - сказал я.
– Электрик.
– Снуров, - сказал он.
– Выключатель.
Несомненно, передо мной стоял
– Ты что сделал с проводкой, выключатель?!
– Меня трясло.
Снуров хотел ответить, но им уже завладел Святослав Игоревич.
– Ну вот что, голубчик, - мирно зарокотал он, поправляя пациенту пижамные лацканы.
– В чем-то мы были не правы. Вы можете снова включать и выключать свет…
– Не по инструкции?
– изумился Снуров.
– Как вам удобнее, так и включайте, - суховато ответил главврач и, массируя виски, удалился по коридору.
– Он на меня не обиделся?
– забеспокоился Снуров.
– Что вы!
– успокоили его.
– Он вас любит.
– Так, значит, можно?
– Ну конечно!…
Я глядел на него во все глаза. Снуров одернул пижаму, посмущался немного, потом старательно установил ступни в положение "пятки - вместе, носки - врозь" и, держа руки по швам, запрокинул голову. Плафон находился как раз над ним.
Лицо Снурова стало вдохновенным, и он отчетливо, с чувством сказал:
– Щелк!
Плафон вспыхнул. Человек в пижаме счастливо улыбнулся и неспешно направился к следующему светильнику.
Евгений Лукин.
Конец Ледникового периода
Не повезло племени лярвов с вождем. Ну, что суров - ладно, а вот то, что при нем холодать стало… Летом - снег, льды какие-то громоздятся на горизонте. Выйдешь поутру из пещеры - зябко. Опять же добычи мало, бизоны стадами на юг уходят. Оголодало племя, осунулось, однако вслух еще роптать не решались. Хряп - он ведь такой. Хряпнет разок - и нет тебя. Поэтому сами охотники к вождю не пошли, а послали юного Миау. Во-первых, слов много знает, а во-вторых, так и так ему пропадать. Опять отличился - разрисовал изнутри всю пещеру. Такую Бизонью Мать изобразил, что дрожь берет. Вроде корова коровой, а присмотришься: морда - как у Хряпа.
– Короче, вождь, - дерзко сказал Миау, Сын Пантеры, приблизившись к горящему посреди пещеры костерку.
– С завтрашнего дня объявляем забастовку…
Услышав незнакомое слово, Хряп хмыкнул и даже отложил кремневое рубило, которым как раз собирался раскроить череп наглецу. О своем сходстве с запечатленной в пещере бизоньей коровой вождь, правда, не догадывался, поскольку изображена она была в профиль. Честно сказать, он там и рисунка-то никакого не углядел - просто видел, что стенка испачкана.
– А?… - переспросил Хряп, грозно сводя лохматые брови.
– Холодно, - объяснил Миау.
– Бизоны уходят. Совсем скоро не станет. Сделай тепло, тогда и охотиться будем…
Хряп взревел, но, пока тянулся за опрометчиво отложенным рубилом, юный Сын Пантеры успел выскочить наружу. А на следующий день, как и было обещано, ватага охотников начала первую в истории человечества забастовку.
Вроде бы вышли на бизона, а сами взяли и попрятались в лесах… На вторые сутки подвело у племени животы. Да и у вождя тоже… Любой другой на его месте давно бы уже сделал тепло, но не тот был у Хряпа норов. На горизонте по-прежнему мерцал ледник, пушил
снежок, копытные тянулись к югу. Шустрый Миау предложил было забить тайком пару отставших телят, а вождю мяса не давать - обойдется!Ну тут уже самого Сына Пантеры чуть не забили. Как это не давать, если положено?… Тогда Миау придумал новую штуку: не позволять женщинам выкапывать коренья. А то конечно: ватага-то в лесах натощак сидит, а Хряп себе за обе щеки корешки уписывает. Поголодает по-настоящему - глядишь, может, и образумится… А то - ну что ж это такое? Зуб на зуб не попадает…
Понятно, что протянись эта забастовка чуть подольше - вымерло бы племя лярвов за милую душу. Однако уже утром третьего дня Хряп от бешенства утратил бдительность, и забодало его носорогом - прямо на выходе из пещеры. Вождем племени стал Миау.
Ну тут, разумеется, сразу потеплело, льды с горизонта убрались, антилопы вернулись, бизоны… А геологи вон до сих пор толкуют о конце ледникового периода. Чисто дети малые! А то мы не знаем, как оно все на свете делается!…
Евгений Лукин.
Приснившийся.
Сон прояснился внезапно и, такое впечатление, что с середины. Поэтому оставалось лишь гадать, как попали они в эту тесную каменную комнату и почему зияет в земляном полу прямоугольная дыра, и выглядывает из нее темная крышка старинного сундука, а сами они (вдвоем с кем-то незнакомым) ползают на коленях и торопливо сгребают в яму рыхлую землю.
Что-то они, видно, натворили в первой, канувшей, половине сна и теперь заметали следы.
Дело продвигалось медленно, и даже забрезжила надежда, что пробуждение так и застанет их за этим занятием, но тут сон опять передернуло: яма вдруг оказалась засыпанной, а они уже разравнивали и уплотняли грунт ладонями…
Потом оба поднялись с колен и, бесшумно отступив каждый к своей стене, снабженной каменным приступочком, уселись друг напротив друга, как пассажиры в купе. "Успели, - неуверенно подумал один.
– Может, и выкрутимся…"
Смысл происходящего был ему по-прежнему неясен, но сердце колотилось ликующе. От ямы не осталось и следа - ровный, равномерно утоптанный земляной пол, нигде ни бугорка, ни вмятины. Оба сидят с самым невинным видом, руки - на коленях… Желая понять, что чувствует сообщник, он всмотрелся в лицо напротив, но лицо было скрыто тенью. Вновь встревожился, и вскоре ему стало казаться, что сообщник испуган. Значит, ничего еще не кончилось, значит, что-то им еще предстоит…
Время шло, и беспокойство сменялось потихоньку тоскливой уверенностью. Вне всякого сомнения, впереди затаилось нечто неотвратимое. Настолько неотвратимое, что даже бояться не имело смысла. Оставалось сидеть и ждать…
И вот наконец со звуком, похожим на мощный вздох доисторического чудовища, весь грунт, который они так старательно сгребали и разравнивали, взвился из ямы и рухнул на потолок, лег опрокинутым конусом. Сундук раскрылся, и со дна его поднялась и выпрямилась во весь рост обнаженная женщина… Обнаженная? Он не закричал лишь потому, что уже ждал чего-нибудь подобного. Женщина была без кожи. Голые синеватые мышцы и белые жгуты сухожилий. Медленно повернулось сплетенное из мускулов беспощадное насмешливое лицо, слепые, как серебряные слитки, глаза скользнули равнодушно (сообщники отшатнулись, вжавшись спинами в холодный тесаный камень), но каждому наверняка показалось, что в тот момент, когда литые бельма были обращены к нему, женщина едва заметно осклабилась.