Сборник рассказов о странностях любви

Конечно, Племяшка знала, что Лиза давно рассталась с Георгием, теперь знала и то, что сейчас они снова, спустя годы и годы, встретились и живут вместе.

Не знала она только самого сейчас важного, что Гий смертельно болен. Об этом Георгий просил не говорить, чтобы заранее не тревожить мажорную барышню страшилками из жизни умирающего. «Придет время, тогда скажешь», – спокойно сказал Гошка и больше свою просьбу не повторял.

Из приемника полились прекрасные звуки Вивальди «Времена года» в исполнении Королевского Лондонского филармонического оркестра.

Забыв, что только что докурила сигарету, Лиза взялась за новую, налила себе коньяку, поскольку вино «Пиросмани» закончилось, отхлебнула и пошла к своему креслу, тихонечко напевая старую песню известного барда: «Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди…»

Она села за стол, взглянула на оставленное письмо, и на глаза ей попались строчки о предательстве. И тут же память с коварной услужливостью подкинула еще один эпизод…

Оркестр, закончив «Весну», перешел к «Зиме». Тогда тоже была зима. Они жили в Канаде. Лиза уже давно получила вид на жительство и разрешение на работу. У Гошки оформление проходило с трудом, сроки все удлинялись, а ему как раз предложили интересную работу в Штатах. Ее получение зависело от скорости приобретения необходимых документов для выезда и трудоустройства. Все по известной американской формуле: надо было оказаться в нужном месте и в нужное время. Оформление документов было как-то связано с Лизой, то есть, с законной женой «просителя». Она должна была его сопровождать в какие-то учреждения. Но вызов все откладывали, и Лиза взяла, да уехала на Аляску. Туда отправлялась международная экспедиция, нужен был этнограф – искусствовед, желательно со знанием нескольких языков. За месяц со дня подачи своего резюме, Лиза перелопатила много литературы о жизни коренных народов Аляски, о географии истории, этнографии. Написала реферат, в основном компилирующий все прочитанное, сдала его и получила грант. Ее взяли, и она не хотела терять шанс. Группа состояла из 14 человек, из них три женщины.

Чистота белого снега, казалось, распространялась и на всю компанию, оставляя у каждого ощущение, что он тоже «белый и пушистый», а измены оставленным в городах мужьям и женам, здесь были не в счет. К тому же эти нынешние умные исследователи Аляски в молодости были приобщены в той или иной степени к движению хиппи. Они смотрели на связи, посторонние от супружеских, легко и просто. Все любили всех, и любая могла зайти в палатку к любому, лечь с ним, остаться на ночь и никого это не удивляло и не смущало.

Вернувшись, Лиза испытала что-то вроде депрессии, но вовсе не из-за любовных связей. Ее мучила тоска по сверкающему льду, чистому снегу, обжигающему воздуху. Огни большого города, звуки, краски, реклама, голоса на улицах и в барах казались вульгарными, безвкусными. Сейчас бы она поняла своего старого московского приятеля, который, напившись, каждый раз скорбел о безвозвратно потерянной Аляске. Все над ним смеялись, считая его чудаком: нашел, о чем жалеть.

Гошка успокаивал ее, как мог, пытался развлечь и вообще был очень обеспокоен ее состоянием. А ведь он за время ее отсутствия потерял шанс получить хорошую работу.

– Почему же только сейчас я вдруг почувствовала что-то типа раскаяния? Вот что значит препарировать память. Это занятие может принести неутешительные и нелепые результаты. Еще не хватало покаяться в измене мужу, с которым рассталась почти 20 лет назад. Да я даже не могу припомнить ни одного лица, ни имени людей из той группы на Аляске. В памяти только победоносно сверкающий всюду белый снег.

«Поздно пить боржоми, когда почки отвалились», – со злой иронией выговорила Лиза дурацкую поговорочку, оставшуюся с московских посиделок. Решительно тряхнув головой, она вылила в бокал последние капли коньяка из небольшой сувенирной бутылки. – У Гошки все же устроилось в конце концов. Мы вместе уехали в Штаты. Мы считались хорошей семейной парой. И нам действительно было интересно вместе. Было бы еще лучше, если бы не его любовные притязания. «Если бы, да кабы…,» – совсем как деревенская баба вздохнула Лиза, намечая, какую следующую коллекционную бутылку открыть.

Лиза ни разу не пожалела о том, что ушла, умчалась от своего мужа. Да, Гошка любил ее. Но его обожание, его любовь, постоянное физическое хотение давили на нее, ущемляя, как ей казалось, ее личностную свободу, вызывали такие приступы раздражения и даже истерики, что потом она была противна самой себе. А потому злилась еще больше. А главное, она сама тогда еще жаждала любить, а он все повторял, что его любви хватит на двоих. Когда они расстались, Лиза почувствовала почти забытую радость и легкость бытия, подъем творческих и душевных сил и такое ощущение свободы, которое она испытывала, пожалуй, только в детстве на каникулах. Лиза убежала, не оглядываясь, очень редко вспоминала о Георгии, а если встречала, случайно и ненадолго, никогда не стремилась возобновить отношений. Она с огромным удовольствием пустилась в самостоятельное плавание, где давным – давно и пребывала. До весны прошлого года. Оказалось, что сумасбродные ветры, которые столько лет дули ей в паруса и уводили ее, как она была уверена, все дальше от Георгия, лишь приближали ее к нему. Вот уж, действительно, неисповедимы пути Господни.

После расставания какое-то время Гошка пытался восстановить отношения с Лизой, хотя бы в рамках совместного ужина, похода в театр, прогулки, но Лиза решительно отвергла эти варианты.

«Уходя – уходи», – напомнила она известный постулат, которого придерживалась всегда и со всеми, а не только при расставании с мужем.

Спустя лет пять они случайно встретились.

Удачное получение паспорта с канадским гражданством позволяло ей без особых визовых проблем менять города и страны. И она, перелетев океан, моталась по центральной Европе, выбрав в конце концов для пребывания Швецию. В то время здесь было райское место для иностранцев. Толерантные шведы, воспитанные на своей широко-демократичной конституции, предоставляли практически всем иностранцам возможность бесплатно учить свой язык, а многих эмигрантов обеспечивали еще и социальным жильем, выдавали ежемесячное пособие по безработице, которого вполне хватало на пропитание.

Прилетев в Орладно, аэропорт Стокгольма, Лиза неожиданно увидела Гошку. Она сразу поняла, что не стоит беспокоиться необходимостью долгого общения. Каждый был связан своим собственным расписанием, маршрутом и не мог задерживаться на этом случайном «перекрестке». Гошка делал пересадку для вылета в Нью-Йорк, а Лиза, наоборот, прилетела в Швецию, чтобы обосноваться здесь на длительный срок. Они находились в одном месте, в здании аэропорта, но в коридорах, разделенных прозрачным и непреодолимым барьером: он двигался в зал для транзитных пассажиров, а она, пройдя пограничный контроль, уже вступала на территорию королевства.

Гий не один раз говорил ей, что он на расстоянии до километра физически ощущает ее присутствие. В подтверждение тому,

Он, в самом деле, заметил Лизу среди спешащей толпы и стал барабанить в стеклянную перегородку. Они стояли напротив друг друга, обтекаемые потоком людей, пытаясь мимикой и жестами сказать, что все здорово, все в порядке, изобразить радость встречи и обещание писать и звонить. Это была скорее шутка. Ведь никто из них двоих никогда не знал точно, где каждый окажется через месяц – два, а тем более год. Но тогда Лизе удалось дать понять, что постарается задержаться здесь, в Швеции.

И она задержалась. Довольно быстро освоив нетрудный шведский язык на курсах при Стокгольмском университете, она подружилась с преподавателем – Ларсом. Этот швед, не в пример большинству соотечественников, обладал каким-то космополитическим чувством юмора, возможно благодаря тому, что ему ежедневно приходилось общаться с представителями самых разных народов. Как-то за кофе Лиза рассказала ему несколько анекдотов, старых, вывезенных ею еще из Союза, но вполне остроумных и не потерявших своей актуальности. Ларс ржал как конь, остался очень доволен и пригласил Лизу на вечеринку. Так она попала в круг стокгольмской богемы, где и познакомилась с Чарли, молодым успешным фотографом. Лиза подозревала, что на самом деле его звали Свен или Туре, но в силу своего англофильства, он выбрал для жития имя Чарли. Одевался он исключительно в английских магазинах Стокгольма или специально выезжал в Лондон для полной экипировки. Сам он объяснял свои довольно частые поездки туда желанием подышать туманным воздухом Темзы и окунуться в среду языка. Он и правда, блестяще знал английский и постоянно ввертывал в родную шведскую речь английские идиомы. В первый же вечер после пива и танцев, он сказал, что хочет с ней «делать секс» и пригласил к себе. Нравы тогда в Швеции были свободными и необременительными, хотя слухи о скабрезностях в так называемой шведской семье, оказались более чем преувеличены. Нет, семья в Швеции, особенно если были дети, считалась, как и положено в протестантской стране, важной основой государства. После первой ночи Лиза перебралась к нему и некоторое время жила с ним, жила у него.

– С чего угораздило этого сноба влюбиться в меня, до сих пор не пойму, – подумала Лиза, снова потянувшись за сигаретой и привычно, как остывший чай, отхлебнула коньяк уже из новой бутылки.

Продолжалась связь с Чарли недолго. Уже с первой совместной ночи ее стал раздражать, потом все больше, вопрос, который швед неизменно задавал ей в постели: «А ю реди?» – «Ты готова?».

Подобная деталь, какая-то мелочь любовных отношений, неважная для других, не редко становились для нее основной причиной в принятии радикальных решений в плане дальнейшего сосуществования. Общение могло прекратиться, едва начавшись, только из-за того, например, что партнер некрасиво и суетно раздевается, или наоборот, полный желания, не забывает, однако, аккуратно развешивать одежду, или надоедает излишней говорливостью, или вдруг начинает смущенно подхихикивать.