Сборник рассказов
Шрифт:
Ершова сморщилась, и махнула рукой:
— Хуй с тобой, выцыганила… Забирай серую кофту, попрошайка…
— Договорились! — Тут же забываю про зелёное пятно под старым пледом. — Наливай!
— А закусить? — Привередничает Юлька.
— А в магазин? — В тон ей отвечаю.
— Почему я?! — Ловит мой взгляд.
— Пятно. — Сурово напоминаю, и пальцем в диван тычу. — Зелёное пятно. Пиздуй в магазин, и ты прощена. Ну, и конечно, серая кофточка…
— Барыга.
— Да, я такая.
— Тогда на посошок, с курятинкой, а?
— Наливай.
Дзынь-дзынь.
Буль-буль.
Курятинка.
—
— Обойдёшься! — Доносится из коридора. — Жопу лечи!
В прихожей хлопает дверь.
Вздыхаю, и начинаю собирать с пола рассыпанные лекарства, шепча себе под нос:
— Одна неделя. Всего одна неделя. Одна неделя — и всё. И три месяца отдыхай. Может, даже, и четыре. Зато у тебя теперь есть куча гандонов, мыло и порошок. Так везёт раз в жизни — и то, не каждому. А жопа… Жопа — эта хуйня, это пройдёт. И пятно не такое уж большое. Зато цвет красивый. Насыщенный. Бохатый. Одна неделя, Лида. Семь дней всего. Пятно вообще можно попробовать «Ванишем» отпидорить. Я в рекламе видела — можно. А жопа в клетку — это креативно. Очень креативно. И уже почти не болит. Лид, одна неделька…
В прихожей хлопнула входная дверь.
— А вот и курятинка!
Ещё целая неделя, бля…
Хранитель
09-03-2008
— Как не стыдно… Молодая баба ведь ещё. А такая свинья уже.
Голос раздался внезапно, и я вздрогнула.
И обернулась.
Никого нет. Оно и понятно: я ж одна сижу. Тогда откуда голос?
— Что, услышала что ли? Ну пиздец.
Снова обернулась. Никого.
Разозлилась.
— Ты кто такой?
— Дед Пихто. Допилась до глюков. Одно слово — свинья ты, а не баба.
Склонив набок голову, смотрю на почти пустую бутылку водки. Свинья? Ну отчего же? У всех бывает, в конце концов. Все пьют. А если б не пили — зачем тогда водку придумали?
— Пить будешь? — Спрашиваю куда-то в сторону, не оборачиваясь.
— Не буду.
— Ну и иди нахуй тогда.
Выжимаю бутылку в стакан, и ставлю пустую тару под стол.
Толкнула её ногой. Зазвенело. Прислушалась.
— Самой-то не противно?
— Нет.
— И зря.
Голос доносился откуда-то из-за правого плеча. Повернула голову вправо, и спросила:
— Ты зачем пришёл? Пить ты не хочешь, уходить не хочешь… Давай я в тебя плюну?
— А смысл?
— Вдруг обидишься — и уйдёшь?
— Куда уж больше-то?
Зажимаю двумя пальцами нос, зажмуриваюсь, и пью.
— Хорошо пошла?
Интересуется, зараза.
— Нормально пошла.
— Ну, значит, нормально и выйдет.
Прижимаю пальцы к глазам, надавливаю несильно, и тру-тру… Пальцы уже чёрные от туши.
— А у меня сегодня день рождения…
Просто так сказала. Не ему даже. А просто так.
— Знаю.
— Тогда поздравляй меня, раз припёрся.
— Перебьёшся. Тебя не поздравлять, тебя драть надо. Ремнём
солдатским, с пряжкой. Чтобы жопа две недели красная была.Расплываюсь в улыбке:
— Дедушка, это ты?
За плечом фыркнули:
— Вот ещё. Дедушка твой на тебя даже смотреть не может. Растили тебя, растили, сколько вложили в тебя, дуру. И всё по пизде пошло, Господи прости.
— Не поминай Бога всуе, привидение. Где мой дедушка?
— А я откуда знаю? Наверное, с бабушкой.
— Ты их видел?
Молчание.
— Ты ушёл уже что ли?
Шорох за плечом:
— Куда ж я уйду от тебя… Тут я.
Отламываю твёрдую корочку от засохшего куска Бородинского, и сую в рот:
— Эх, жизнь — говно… Тебе не понять, ты привидение. У тебя нет дней рождения. И нет друзей, которые о нём забывают… У меня красивое платье, скажи?
— Красивое.
— А… Значит, у тебя глаза есть. А туфли мои видишь?
— Это тапочки. Золушка, блин.
Хохочу:
— Проверка связи! А что ты ещё видишь?
— Тебя вижу. Пьяную. Страшную. Омерзительную. Глаза б мои на тебя не смотрели.
Сморкаюсь в кухонное полотенце:
— Нет, ты не дедушка. Дедушка меня любил. Дедушка называл меня Принцессой. Знаешь, когда-то давным-давно у меня в ванной… Вернее, тогда ещё у дедушки в ванной, крючочек на стене висел. Низко так… И рядом пластырь наклеен был, сверху. И ручкой на нём написано: «Лидушкино». Там моё полотенце висело, когда я маленькая была… Ты видел крючок?
— Видел. Он и щас есть, дура.
— А, точно. Он и щас есть… О чём я, кстати? Так вот: ты точно не дедушка.
— Само собой. Я б удавился с такой внучкой.
Бросаю полотенце на пол:
— А что ты всё время мне грубишь, привидение? Я тебя звала разве? Приглашала?
— Ты ревела.
— Ревела. И что дальше?
Вздох протяжный:
— И ничего. Нельзя реветь в свой день рождения, нельзя.
— А если хочется?
— Потом пореви.
— А если…
— Что ты торгуешься, а? Сказал же: не реви. Не реви в день рождения.
Наклоняюсь, поднимаю с пола полотенце, и смотрю за своё правое плечо:
— А руки у тебя есть? Машинку стиральную открыть сможешь?
— Ну ты обнаглела, девка. Сама открывай. Нашла себе мальчика на побегушках.
— Да и чёрт с тобой, привидение.
Бросаю полотенце обратно на пол.
— Чёрт всегда со мной. С тобой, кстати, тоже.
Смеюсь:
— Да со мной рядом вечно черти какие-то. Постоянно. Их только зовут почему-то по-разному: Миша, Петя, Коля, вот, ещё.
— Особенно, Коля, да.
— Он меня бросил, привидение… — Говорю вдруг, и соплю носом втягиваю протяжно.
— Горе какое. Я тебе с самого начала говорил: шли ты его нахуй, ничего путного не будет… Разве ж ты послушалась?
— Не говорил ты мне ничего!
— Говорил. Другое дело, что ты слышать не хотела.
— А почему сейчас слышу? Потому что водка палёная?
— Потому что день рождения. Ты меня утомила уже своими вопросами. Потому что день рождения у тебя. А ты ревёшь.