Сборник статей

Для глобальной державы, такой же фундаменталистской, консервативной, как религиозная ортодоксия, все отличные от нее, сингулярные формы являются ересями. Поэтому они обречены либо на возвращение волей-неволей в глобальное устройство, либо должны исчезнуть. Миссия Запада (или скорее экс-Запада, поскольку он уже давно не имеет собственных ценностей) заключается в том, чтобы всеми средствами подчинить другие культуры хищническому закону равнозначности, эквивалентности. Культура, которая утратила свои ценности, может лишь отыгрываться на ценностях других. Даже войны, в том числе в Афганистане, помимо политической и экономической стратегии нацелены на нейтрализацию дикости и выравнивание всех территорий. Цель — минимизировать непокорное пространство, колонизировать, подчинить все дикие зоны, будь то в географическом пространстве или в ментальном пространстве.

Создание глобальной системы есть результат лютой зависти: зависти культуры, индифферентной культуры с нечеткими дефинициями по отношению к культуре “высокой четкости” — зависти разочарованных, дезактивированных систем, по отношению к культурам высокой активности-зависти десакрализованных обществ по отношению к культурам, сохранившим жертвенные формы. Для подобной системы любое строптивое устройство предположительно террористическое. Например, Афганистан. Если на территории, где все “демократические” права и свободы — музыка, телевидение и даже лица женщин под запретом, если страна полностью отвергает то, что мы называем цивилизацией — на какие бы религиозные устои она не ссылалась, для остального “свободного” мира это невыносимо. Речь не о том, чтобы отказать современности в ее притязаниях на универсальность. Каким бы очевидным Добром и естественным идеалом в своем роде она не пыталась предстать, универсальность наших нравов и ценностей ставится под сомнение, несмотря на то, что некоторыми умами это характеризуется как фанатизм и нечто само по себе преступное в отношении единого мышления и консенсуальных перспектив Запада. Это противостояние может быть понято лишь в свете символической необходимости. Чтобы понять ненависть всего остального мира к Западу, нужно ниспровергнуть все существующие точки зрения. Это не ненависть тех, у кого взяли все и не вернули ничего, скорее ненависть тех, кому все дали так, чтобы они не смогли вернуть. Значит, это не ненависть эксплуатируемых или лишенных собственности, это злоба униженных. И 11 сентября терроризм ответил на унижение: унижением за унижение. А для мировой державы худшее даже не подвергнуться агрессии или быть разрушенной, а претерпеть унижение. 11 сентября она была унижена, так как террористы нанесли ей “удар”, который вернуть она не сможет. Все репрессии могут быть связаны только с физической реторсией, в то время как эта держава была подавлена символически. Война отвечает на агрессию, но не на вызов. От вызова можно оправиться, только в свою очередь, унизив другого (но уж точно не громя его бомбами и не запирая как собаку в Гуантанамо).

Основа всякого превосходства — это всегда отсутствие “возмещения”, исходя из фундаментального правила. Односторонний дар есть акт власти. И империя Добра, насилие Добра состоит как раз в том, чтобы давать без возможного возмещения, безвозвратно, безвозмездно. Фактически занять место Бога. Или Хозяина, который сохраняет жизнь рабу взамен за его работу (но работа не является символическим возмещением, поэтому единственным выходом в конечном итоге оказывается либо бунт, либо смерть). К тому же оставляет ли Бог место жертвоприношению? В традиционном плане всегда есть возможность воздать должное Богу, природе или любой другой инстанции, принеся им жертву. Это то, что обеспечивает символическое равновесие людей и вещей. Сегодня нет никого, кому можно было бы возвратить символический долг — в этом и есть проклятие нашей культуры. Не то, чтобы принести дар было невозможно, невозможен обратный дар, поскольку все жертвенные пути отрезаны и обезврежены (остается только пародия жертвы, ощутимая во всех сегодняшних проявлениях жертвенности, так называемой “виктимальности”).

Мы пребываем в жестком и достаточно суровом положении, получая, причем всегда получая, не от Бога или природы, а от технического механизма общего товарообмена и всеобщего вознаграждения. Потенциально нам все дано, и мы имеем волей-неволей право на все. Мы рабы, которым сохранили жизнь, и которые связаны теперь неразрешимым долгом. Все это может долго функционировать, благодаря включенности в товарооборот и экономический порядок, но в определенный момент фундаментальное правило над ним восторжествует, и на этот позитивный трансфер неизбежно ответит негативный контр-трансфер, неистовая обратная, освобождающая от чувства подавленности, реакция на эту рабскую жизнь, на это защищенное существование, на эту пресыщенность существованием. Эта реверсия принимает формы то открытого насилия (включая терроризм), то беспомощного неприятия действительности, характеризующего нашу современность, то ненависти к себе, угрызений совести и всех прочих негативных страстей, которые собственно и являются искаженной формой невозможности контр-дара.

То, что мы презираем в себе, трудноразличимый объект нашей злобы — это как раз избыток реальности, избыток власти и комфорта, этой всеобщей свободы, этого окончательного осуществления — участь, которую приберег для “домашних”, “ручных” масс Великий Инквизитор Ф. Достоевского. Вот, что конкретно отвергают террористы в нашей культуре — отсюда широкий отклик, который они находят и гипнотическое очарование, которое излучают. Также как и на отчаянии униженных и оскорбленных, терроризм покоится на незримом отчаянии привилегированных глобализацией, на нашем собственном подчинении интегральной технологии, подавляющей виртуальной реальности, фактическому господству сетей и программ, которое уже очерчивает инволюционный, стареющий профиль человеческого рода вообще. Человеческого рода, ставшего “глобальным” (главенство человека над всем остальным на планете, не является ли в сущности прообразом сегодняшнего западного этноцентризма?). И это наше незримое отчаяние лишено и жалоб, и апелляций, ведь оно происходит из осуществления всех желаний.

Если терроризм берет начало в этом избытке реальности одних и невозможности вернуть долг других, в этой безвозмездной щедрости одних и подневольности других, то весьма иллюзорно его искоренение как тотального и объективного зла, поскольку, таким, каким он есть в своей абсурдности, терроризм есть осуждение и приговор, который это общество само себе и выносит.

Ноябрь 2002

Под маской войны

Baudrillard Jean, “Le masque de la guerre.” Liberation.fr. Lundi 10 mars 2003

Перевод с французского Веры Мильчиной

Опубликовано в журнале: «Отечественные записки» 2003, № 6

Ни за ни против. Совсем наоборот — в точном соответствии с названием фильма Седрика Клапиша. Ни за ни против войны. «Совсем наоборот» в этом случае означает, что между войной и ее отсутствием нет никакой разницы. Ведь прежде чем высказывать какие бы то ни было суждения о событии, следует понять, произошло оно или нет. Что же касается данной войны, она вовсе не принадлежит к числу событий, а высказывать суждения о том, что событием не является, совершенно бессмысленно. Гораздо полезнее попытаться понять, чтo эта война скрывает, чтo замещает, чтo пытается вытеснить. Долго искать не придется: событие, которому противопоставлена нынешняя война, событием не являющаяся, — это террористический акт 11 сентября.

Итак, прежде всего нам следует осмыслить лежащее в основе этой войны стремление аннулировать, стереть, затушевать то событие, которое дало толчок всему последующему. Стремление это придает нынешней войне призрачный, можно сказать, фантастический характер; ведь у этой войны нет цели, она не вызвана какой-либо необходимостью и не направлена против настоящего противника (Саддам — не более чем фантом); война эта только формально напоминает сплоченное выступление союзников для борьбы с общим врагом, она лишь притворяется событием, которое невозможно забыть. И именно по этой причине с самого первого дня, больше того, еще не начавшись, она была уже обречена сделаться бесконечной. В сущности, она уже шла еще до своего начала; отсрочка военных действий — всего лишь уловка, обман. С одной стороны, нынешняя война не будет иметь конца, с другой — она не будет иметь места. В дальнейшем нам все время придется сталкиваться с этой отсрочкой, с этим «саспенсом» — смесью шантажа и запугивания, прикрываемой лозунгами о предотвращении неминуемой опасности.

Действие этого механизма хорошо показано в недавнем фильме Стивена Спилберга «Особое мнение». Полицейские вычисляют возможного преступника и задерживают его еще до того, как он успеет совершить свое черное дело. Это тот же самый сценарий, по которому разворачиваются военные действия в Ираке: их объявленная цель — уничтожить в зародыше источник возможных преступлений (орудие массового поражения, к которому мог бы прибегнуть Саддам). Неминуемо возникает вопрос: насколько вероятно, что предполагаемое преступление в самом деле было бы совершено? Ответа на этот вопрос мы не узнаем никогда: ведь потенциального преступника обезвредили прежде, чем он успел причинить вред. Дело тут не в Саддаме. Дело — в автоматическом противодействии всему, что еще не случилось, но могло бы случиться, в своего рода всемирной профилактике не только любого преступления, но вообще любого события, которое могло бы нарушить мировой порядок, предлагаемый человечеству в качестве господствующего.

Отмена «Зла» в любых формах, отмена противника, которого в сущности больше не существует (ведь его просто стирают с лица земли), отмена смерти: «Нулевые потери» — вот главный лозунг всемирной службы безопасности. Поистине, в мире торжествует принцип предохранения, принцип устрашения, которое осуществляется в отсутствие какого бы то ни было террористического акта. Это устрашение в отсутствие холодной войны, это запугивание в отсутствие встречной угрозы, т. е. террор особого рода, эти жесткие превентивные меры, принимаемые якобы во имя нашей безопасности, — вот стратегия, которая ожидает в ближайшем будущем всю нашу планету.

«Зло» — это то, что обрушивается на людей без предупреждения, и, следовательно, предупредить его приход невозможно. Именно таково было 11 сентября, и именно потому мы можем назвать то, что случилось 11 сентября, событием — в отличие от нынешней войны, событием не являющейся. То, что произошло 11 сентября, принадлежит к числу событий невозможных, невообразимых. Это событие произошло прежде, чем стало возможно поверить в его реальность (нельзя даже сказать, что оно было предугадано в фильмах катастроф; напротив, эти фильмы так истощили наше воображение, что поверить в реальность подобных событий стало еще труднее). 11 сентября было абсолютно непредсказуемо (лишнее подтверждение парадокса, согласно которому нечто становится возможным лишь после того, как оно произошло).