Сборник стихов (электронное собрание сочинений)

У цыган

Толстый, качался он, как в дурмане,Зубы блестели из-под хищных усов,На ярко-красном его доломанеСплетались узлы золотых шнуров.Струна… и гортанный вопль… и сразуСладостно так заныла кровь моя,Так убедительно поверил я рассказуПро иные, родные мне, края.Вещие струны – это жилы бычьи,Но горькой травой питались быки,Гортанный голос – жалобы девичьиИз-под зажимающей рот руки.Пламя костра, пламя костра, колонныКрасных стволов и оглушительный гик,Ржавые листья топчет гость влюбленный,Кружащийся в толпе бенгальский тигр.Капли крови текут с усов колючих,Томно ему, он сыт, он опьянел,Ах, здесь слишком много бубнов гремучих,Слишком много сладких, пахучих тел.Мне ли видеть его в дыму сигарном,Где пробки хлопают, люди кричат,На мокром столе чубуком янтарнымЗлого сердца отстукивающим такт?Мне, кто помнит его в струге алмазном,На убегающей к Творцу реке,Грозою ангелов и сладким соблазном,С кровавой лилией в тонкой руке?Девушка, что же ты? Ведь гость богатый,Встань перед ним, как комета в ночи,Сердце крылатое в груди косматойВырви, вырви сердце и растопчи.Шире, всё шире, кругами, кругамиХоди, ходи и рукой мани,Так пар вечерний плавает лугами,Когда за лесом огни и огни.Вот струны-быки и слева и справа,Рога их – смерть, и мычанье – беда,У них на пастбище горькие травы,Колючий волчец, полынь, лебеда.Хочет встать, не может… кремень зубчатый,Зубчатый кремень, как гортанный крик,Под бархатной лапой, грозно подъятой,В его крылатое сердце проник.Рухнул грудью, путая аксельбанты,Уже ни пить, ни смотреть нельзя,Засуетились официанты,Пьяного гостя унося.Что ж, господа, половина шестого?Счет, Асмодей, нам приготовь!– Девушка, смеясь, с полосы кремневойУзким язычком слизывает кровь.

Пьяный дервишь

Соловьи на кипарисах и над озером луна,Камень черный, камень белый, много выпил я вина.Мне сейчас бутылка пела громче сердца моего:Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера,Не вчера и не сегодня пьяный с самого утра.И хожу и похваляюсь, что узнал я торжество:Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!Я бродяга и трущобник, непутевый человек,Всё, чему я научился, всё забыл теперь навек,Ради розовой усмешки и напева одного:Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья,О любви спросить у мертвых неужели мне нельзя?И кричит из ямы череп тайну гроба своего:Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!Под луною всколыхнулись в дымном озере струи,На высоких кипарисах замолчали соловьи,Лишь один запел так громко, тот, не певший ничего:Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его!

Леопард

Если убитому леопарду не опалитьнемедленно усов, дух его будетпреследовать охотника.Абиссинское поверье.Колдовством и ворожбоюВ тишине глухих ночейЛеопард, убитый мною,Занят в комнате моей.Люди входят и уходят,Позже всех уходит та,Для которой в жилах бродитЗолотая темнота.Поздно. Мыши засвистели,Глухо крякнул домовой,И мурлычет у постелиЛеопард, убитый мной.– По ущельям ДобробранаСизый плавает туман,Солнце, красное, как рана,Озарило Добробран.– Запах меда и вервеныВетер гонит на восток,И ревут, ревут гиены,Зарывая нос в песок.– Брат мой, брат мой, ревы слышишь,Запах чуешь, видишь дым?Для чего ж тогда ты дышишьЭтим воздухом сырым?– Нет, ты должен, мой убийца,Умереть в стране моей,Чтоб я снова мог родитьсяВ леопардовой семье. —Неужели до рассветаМне ловить лукавый зов?Ах, не слушал я совета,Не спалил ему усов!Только поздно! Вражья силаОдолела и близка:Вот затылок мне сдавила,Точно медная, рука…Пальмы… с неба страшный пламеньЖжет песчаный водоем…Данакиль припал за каменьС пламенеющим копьем.Он не знает и не спросит,Чем душа моя горда,Только душу эту бросит,Сам не ведая куда.И не в силах я бороться,Я спокоен, я встаю,У жирафьего колодцаЯ окончу жизнь мою.

Молитва мастеров

Я помню древнюю молитву мастеров:Храни нас, Господи, от тех учеников,Которые хотят, чтоб наш убогий генийКощунственно искал всё новых откровений.Нам может нравиться прямой и честный враг,Но эти каждый наш выслеживают шаг,Их радует, что мы в борении, покудаПетр отрекается и предает Иуда.Лишь небу ведомы пределы наших сил,Потомством взвесится, кто сколько утаил.Что создадим мы впредь, на это власть Господня,Но что мы создали, то с нами посегодня.Всем оскорбителям мы говорим привет,Превозносителям мы отвечаем – нет!Упреки льстивые и гул молвы хвалебныйРавно для творческой святыни непотребны.Вам стыдно мастера дурманить беленой,Как карфагенского слона перед войной.

Перстень

Уронила девушка перстеньВ колодец, в колодец ночной,Простирает легкие перстыК холодной воде ключевой.– Возврати мой перстень, колодец,В нем красный цейлонский рубин,Что с ним будет делать народецТритонов и мокрых ундин? —В глубине вода потемнела,Послышался ропот и гам:– Теплотою живого телаТвой перстень понравился нам. —– Мой жених изнемог от мукиИ будет он в водную гладьПогружать горячие руки,Горячие слезы ронять. —Над водой показались рожиТритонов и мокрых ундин:– С человеческой кровью схожий,Понравился нам твой рубин. —– Мой жених, он живет с молитвой,С молитвой одной о любви,Попрошу, и стальною бритвойОткроет он вены свои. —– Перстень твой наверно целебный,Что ты молишь его с тоской,Выкупаешь такой волшебнойЦеной, любовью мужской. —– Просто золото краше телаИ рубины красней, чем кровь,И доныне я не умелаПонять, что такое любовь.

Дева-птица

Пастух веселыйПоутру раноВыгнал коров в тенистые долыБроселианы.Паслись коровы,И песню своих веселийНа тростниковойИграл он свирели.И вдруг за ветвямиПослышался голос, как будто не птичий,Он видит птицу, как пламя,С головкой милой, девичьей.Прерывно пенье,Так плачет во сне младенец,В черных глазах томленье,Как у восточных пленниц.Пастух дивитсяИ смотрит зорко:– Такая красивая птица,А стонет так горько. —Ее ответуОн внемлет, смущенный:– Мне подобных нетуНа земле зеленой.– Хоть мальчик-птица,Исполненный дивных желаний,И должен родитьсяВ Броселиане,Но злаяСудьба нам не даст наслажденья,Подумай, пастух, должна яУмереть до его рожденья.– И вот мне не любыНи солнце, ни месяц высокий,Никому не нужны мои губыИ бледные щеки.– Но всего мне жальче,Хоть и всего дороже,Что птица-мальчикБудет печальным тоже.– Он станет порхать по лугу,Садиться на вязы этиИ звать подругу,Которой уж нет на свете.– Пастух, ты наверно грубый,Ну, что ж, я терпеть умею,Подойди, поцелуй мои губыИ хрупкую шею.– Ты юн, захочешь жениться,У тебя будут дети,И память о Деве-птицеДолетит до иных столетий. —Пастух вдыхает запахКожи, солнцем нагретой,Слышит, на птичьих лапахЗвенят золотые браслеты.Вот уже он в исступленьи,Что делает, сам не знает,Загорелые его колениКрасные перья попирают.Только раз застонала птица,Раз один застонала,И в груди ее сердце битьсяВдруг перестало.Она не воскреснет,Глаза помутнели,И грустные песниНад нею играет пастух на свирели.С вечерней прохладойВстают седые туманы,И гонит он к дому стадоИз Броселианы.

Мои читатели

Старый бродяга в Аддис-Абебе,Покоривший многие племена,Прислал ко мне черного копьеносцаС приветом, составленным из моих стихов.Лейтенант, водивший канонеркиПод огнем неприятельских батарей,Целую ночь над южным моремЧитал мне на память мои стихи.Человек, среди толпы народаЗастреливший императорского посла,Подошел пожать мне руку,Поблагодарить за мои стихи.Много их, сильных, злых и веселых,Убивавших слонов и людей,Умиравших от жажды в пустыне,Замерзавших на кромке вечного льда,Верных нашей планете,Сильной, весёлой и злой,Возят мои книги в седельной сумке,Читают их в пальмовой роще,Забывают на тонущем корабле.Я не оскорбляю их неврастенией,Не унижаю душевной теплотой,Не надоедаю многозначительными намекамиНа содержимое выеденного яйца,Но когда вокруг свищут пулиКогда волны ломают борта,Я учу их, как не бояться,Не бояться и делать что надо.И когда женщина с прекрасным лицом,Единственно дорогим во вселенной,Скажет: я не люблю вас,Я учу их, как улыбнуться,И уйти и не возвращаться больше.А когда придет их последний час,Ровный, красный туман застелит взоры,Я научу их сразу припомнитьВсю жестокую, милую жизнь,Всю родную, странную землю,И, представ перед ликом БогаС простыми и мудрыми словами,Ждать спокойно Его суда.

Звездный ужас

Это было золотою ночью,Золотою ночью, но безлунной,Он бежал, бежал через равнину,На колени падал, поднимался,Как подстреленный метался заяц,И горячие струились слезыПо щекам, морщинами изрытым,По козлиной, старческой бородке.А за ним его бежали дети,А за ним его бежали внуки,И в шатре из небеленой тканиБрошенная правнучка визжала.– Возвратись, – ему кричали дети,И ладони складывали внуки,– Ничего худого не случилось,Овцы не наелись молочая,Дождь огня священного не залил,Ни косматый лев, ни зенд жестокийК нашему шатру не подходили. —Черная пред ним чернела круча,Старый кручи в темноте не видел,Рухнул так, что затрещали кости,Так, что чуть души себе не вышиб.И тогда еще ползти пытался,Но его уже схватили дети,За полы придерживали внуки,И такое он им молвил слово:– Горе! Горе! Страх, петля и ямаДля того, кто на земле родился,Потому что столькими очамиНа него взирает с неба черный,И его высматривает тайны.Этой ночью я заснул, как должно,Обвернувшись шкурой, носом в землю,Снилась мне хорошая короваС выменем отвислым и раздутым,Под нее подполз я, поживитьсяМолоком парным, как уж, я думал,Только вдруг она меня лягнула,Я перевернулся и проснулся:Был без шкуры я и носом к небу.Хорошо еще, что мне вонючкаПравый глаз поганым соком выжгла,А не то, гляди я в оба глаза,Мертвым бы остался я на месте.Горе! Горе! Страх, петля и ямаДля того, кто на земле родился. —Дети взоры опустили в землю,Внуки лица спрятали локтями,Молчаливо ждали все, что скажетСтарший сын с седою бородою,И такое тот промолвил слово:– Стой поры, что я живу, со мноюНичего худого не бывало,И мое выстукивает сердце,Что и впродь худого мне не будет,Я хочу обоими глазамиПосмотреть, кто это бродит в небе. —Вымолвил и сразу лег на землю,Не ничком на землю лег, спиною,Все стояли, затаив дыханье,Слушали и ждали очень долго.Вот старик спросил, дрожа от страха:– Что ты видишь? – но ответа не далСын его с седою бородою.И когда над ним склонились братья,То увидели, что он не дышит,Что лицо его, темнее меди,Исковеркано руками смерти.Ух, как женщины заголосили,Как заплакали, завыли дети,Старый бороденку дергал, хриплоСтрашные проклятья выкликая.На ноги вскочили восемь братьев,Крепких мужей, ухватили луки,– Выстрелим, – они сказали – в небо,Итого, кто бродит там, подстрелим…Что нам это за напасть такая? —Но вдова умершего вскричала:– Мне отмщения, а не вам отмщенья!Я хочу лицо его увидеть,Горло перервать ему зубамиИ когтями выцарапать очи. —Крикнула и брякнулась на землю,Но глаза зажмуривши, и долгоПро себя шептала заклинанье,Грудь рвала себе, кусала пальцы.Наконец взглянула, усмехнуласьИ закуковала как кукушка:– Лин, зачем ты к озеру? Линойя,Хороша печенка антилопы?Дети, у кувшина нос отбился,Вот я вас! Отец, вставай скорее,Видишь, зенды с ветками омелыТростниковые корзины тащут,Торговать они идут, не биться.Сколько здесь оней, народу сколько!Собралось все племя… славный праздник! —Старый успокаиваться начал,Трогать шишки на своих коленях,Дети луки опустили, внукиОсмелели, даже улыбнулись.Но когда лежащая вскочила,На ноги, то все позеленели,Все вспотели даже от испуга.Черная, но с белыми глазами,Яростно она металась, воя:– Горе! Горе! Страх, петля и яма!Где я? что со мною? Красный лебедьГонится за мной… Дракон терхглавыйКрадется… Уйдите, звери, звери!Рак, не тронь! Скорей от козерога! —И когда она всё с тем же воем,С воем обезумевшей собаки,По хребту горы помчалась к бездне,Ей никто не побежал вдогонку.Смутные к шатрам вернулись люди,Сели вкруг на скалы и боялись.Время шло к полуночи. ГиенаУхнула и сразу замолчала.И сказали люди: – Тот, кто в небе,Бог иль зверь, он верно хочет жертвы.Надо принести ему телицуНепорочную, отроковицу,На которую досель мужчинаНе смотрел ни разу с вожделеньем.Умер Гар, сошла с ума Гарайя,Дочери их только восемь весен,Может быть она и пригодится. —Побежали женщины и быстроПритащили маленькую Гарру.Старый поднял свой топор кремневый,Думал – лучше продолбить ей темя,Прежде чем она на небо взглянет,Внучка ведь она ему, и жалко —Но другие не дали, сказали:– Что за жертва с теменем долбленным?Положили девочку на камень,Плоский черный камень, на которомДо сих пор пылал огонь священный,Он погас во время суматохи.Положили и склонили лица,Ждали, вот она умрет, и можноБудет всем пойти заснуть до солнца.Только девочка не умирала,Посмотрела вверх, потом направо,Где стояли братья, после сноваВверх и захотела спрыгнуть с камня.Старый не пустил, спросил: Что видишь? —И она ответила с досадой:– Ничего не вижу. Только небоВогнутое, черное, пустое,И на небе огоньки повсюду,Как цветы весною на болоте. —Старый призадумался и молвил:– Посмотри еще! – И снова ГарраДолго, долго на небо смотрела.– Нет, – сказала, – это не цветочки,Это просто золотые пальцыНам показывают на равнину,И на море и на горы зендов,И показывают, что случилось,Что случается и что случится. —Люди слушали и удивлялись:Так не то что дети, так мужчиныГоворить доныне не умели,А у Гарры пламенели щеки,Искрились глаза, алели губы,Руки поднимались к небу, точноУлететь она хотела в небо.И она запела вдруг так звонко,Словно ветер в тростниковой чаще,Ветер с гор Ирана на Евфрате.Мелле было восемнадцать весен,Но она не ведала мужчины,Вот она упала рядом с Гаррой,Посмотрела и запела тоже.А за Меллой Аха, и за АхойУрр, ее жених, и вот всё племяПолегло и пело, пело, пело,Словно жаворонки жарким полднемИли смутным вечером лягушки.Только старый отошел в сторонку,Зажимая уши кулаками,И слеза катилась за слезоюИз его единственного глаза.Он свое оплакивал паденьеС кручи, шишки на своих коленях,Гарра и вдову его, и времяПрежнее, когда смотрели людиНа равнину, где паслось их стадо,На воду, где пробегал их парус,На траву, где их играли дети,А не в небо черное, где блещутНедоступные чужие звезды.

ШАТЕР

Вступление

Оглушенная ревом и топотом,Облеченная в пламя и дымы,О тебе, моя Африка, шопотомВ небесах говорят серафимы.И твое раскрывая Евангелье,Повесть жизни ужасной и чудной,О неопытном думают ангеле,Что приставлен к тебе, безрассудной.Про деянья свои и фантазии,Про звериную душу послушай,Ты, на дереве древнем ЕвразииИсполинской висящая грушей.Обреченный тебе, я поведаюО вождях в леопардовых шкурах,Что во мраке лесов за победоюВодят полчища воинов хмурых;О деревнях с кумирами древними,Что смеются улыбкой недоброй,И о львах, что стоят над деревнямиИ хвостом ударяют о ребра.Дай за это дорогу мне торную,Там где нету пути человеку,Дай назвать моим именем черную,До сих пор неоткрытую реку.И последняя милость, с котороюОтойду я в селенья святые,Дай скончаться под той сикоморою,Где с Христом отдыхала Мария.

Красное море

Здравствуй, Красное Море, акулья уха,Негритянская ванна, песчаный котел!На утесах твоих, вместо влажного мха,Известняк, словно каменный кактус, расцвел.На твоих островах в раскаленном песке,Позабыты приливом, растущим в ночи,Издыхают чудовища моря в тоске:Осьминоги, тритоны и рыбы-мечи.С африканского берега сотни пирогОтплывают и жемчуга ищут вокруг,И стараются их отогнать на востокС аравийского берега сотни фелук.Если негр будет пойман, его уведутНа невольничий рынок Ходейды в цепях,Но араб несчастливый находит приютВ грязно-рыжих твоих и горячих волнах.Как учитель среди шалунов, иногдаОкеанский проходит средь них пароход,Под винтом снеговая клокочет вода,А на палубе – красные розы и лед.Ты бессильно над ним; пусть ревет ураган,Пусть волна как хрустальная встанет гора,Закурив папиросу, вздохнет капитан:– «Слава Богу, свежо! Надоела жара!» —Целый день над водой, словно стая стрекоз,Золотые летучие рыбы видны,У песчаных, серпами изогнутых кос,Мели, точно цветы, зелены и красны.Блещет воздух, налитый прозрачным огнем,Солнце сказочной птицей глядит с высоты:– Море, Красное Море, ты царственно днем,Но ночами вдвойне ослепительно ты!Только тучкой скользнут водяные пары,Тени черных русалок мелькнут на волнах,Да чужие созвездья, кресты, топоры,Над тобой загорятся в небесных садах.И огнями бенгальскими сразу мерцатьНачинают твои колдовские струи,Искры в них и лучи, словно хочешь создать,Позавидовав небу, ты звезды свои.И когда выплывает луна на зенит,Ветр проносится, запахи леса тая,От Суэца до Баб-эль-Мандеба звенит,Как Эолова арфа, поверхность твоя.На обрывистый берег выходят слоны,Чутко слушая волн набегающих шум,Обожать отраженье ущербной луны,Подступают к воде и боятся акул.И ты помнишь, как, только одно из морей,Ты исполнило некогда Божий закон,Разорвало могучие сплавы зыбей,Чтоб прошел Моисей и погиб Фараон.

Египет

Как картинка из книжки старинной,Услаждавшей мои вечера,Изумрудные эти равниныИ раскидистых пальм веера.И каналы, каналы, каналы,Что несутся вдоль глиняных стен,Орошая Дамьетские скалыРозоватыми брызгами пен.И такие смешные верблюды,С телом рыб и с головками змей,Как огромные, древние чудаИз глубин пышноцветных морей.Вот каким ты увидишь ЕгипетВ час божественный трижды, когдаСолнцем день человеческий выпитИ, колдуя, дымится вода.К отдаленным платанам цветущимТы приходишь, как шел до тебяЗдесь мудрец, говоря с Присносущим,Птиц и звезды навек полюбя.То вода ли шумит безмятежноМежду мельничных тяжких колес,Или Апис мычит белоснежный,Окровавленный цепью из роз?Это взор благосклонный ИзидыИль мерцанье встающей луны?Но опомнись! Растут пирамидыПред тобою, черны и страшны.На седые от мха их уступыНочевать прилетают орлы,А в глубинах покоятся трупы,Незнакомые с тленьем, средь мглы.Сфинкс улегся на страже святыниИ с улыбкой глядит с высоты,Ожидая гостей из пустыни,О которых не ведаешь ты.Но Египта властитель единый,Уж колышется Нильский разливНад чертогами Елефантины,Над садами Мемфиса и Фив.Там, взглянув на пустынную реку,Ты воскликнешь: «Ведь это же сон!Не прикован я к нашему веку,Если вижу сквозь бездну времен.«Исполняя царевы веленья,Не при мне ли нагие рабыПо пустыням таскали каменья,Воздвигали вот эти столбы?«И столетья затем не при мне лиХороводы танцующих жрицКрокодилу хваления пели,Перед Ибисом падали ниц?«И, томясь по Антонии милом,Поднимая большие глаза,Клеопатра считала над НиломПробегающие паруса».Но довольно! Ужели ты хочешьВечно жить средь минувших отрад?И не рад ты сегодняшней ночиИ сегодняшним травам не рад?Не обломок старинного крипта,Под твоей зазвеневший ногой,Есть другая душа у ЕгиптаИ торжественный праздник другой.Точно дивная фата-моргана,Виден город у ночи в плену,Над мечетью султана ГассанаМинарет протыкает луну.На прохладных открытых террасахЧешут женщины золото кос,Угощают подруг темноглазыхИмбирем и вареньем из роз.Шейхи молятся, строги и хмуры,И лежит перед ними Коран,Где персидские миниатюры —Словно бабочки сказочных стран.А поэты скандируют строфы,Развалившись на мягкой софе,Пред кальяном и огненным кофе,Вечерами в прохладных кафе.Здесь недаром страна сотворилаПоговорку, прошедшую мир:– Кто испробовал воду из Нила,Будет вечно стремиться в Каир. —Пусть хозяева здесь – англичане,Пьют вино и играют в футбол,И Хедива в высоком ДиванеУж не властен святой произвол!Пусть! Но истинный царь над страноюНе араб и не белый, а тот,Кто с сохою или с бороноюЧерных буйволов в поле ведет.Хоть ютится он в доме из ила,Умирает, как звери, в лесах,Он любимец священного НилаИ его современник – феллах.Для него ежегодно разливыЭтих рыжих всклокоченных водЗатопляют богатые нивы,Где тройную он жатву берет.И его ограждают порогиПолосой острогрудых камнейОт нежданной полночной тревоги,От коротких нубийских мечей.А ведь знает и коршун бессонный:Вся страна – это только река,Окаймленная рамкой зеленойИ другой, золотой, из песка.Если аист задумчивый близкоПоселится на поле твоем,Напиши по-английски запискуИ ему привяжи под крылом.И весной на листе эвкалипта,Если аист вернется назад,Ты получишь привет из ЕгиптаОт веселых феллашских ребят.