Сборник.Том 6

Годхисаватта слегка наклонился вперёд и положил руки на колени.

— Второй?

Собхадарта мысленно злорадно улыбнулся. Этот малахольный продукт неравного брака, конечно же, не видел во сне двух кораблей. Вслух он сказал:

— Да, сэр, второй. А теперь я вернусь на свой пост, сэр, и буду ждать ваших распоряжений. И я очень надеюсь, сэр…

— Да?

— Я очень надеюсь, сэр, что мы пропустили не неправильный корабль.

41

«Далекая Звезда» быстро скользила над поверхностью планеты Сейшелл, Пелорат не отрывал от неё восхищенного взгляда. Облачный слой редел, здесь он вообще был менее плотным, чем над Терминусом. Судя по карте, площадь, занимаемая сушей, на Сейшелле была обширна, а окраска континентов на карте говорила о том, что крупные участки суши заняты пустынями.

Пока казалось, что планета мертва и безжизненна — внизу раскинулись серые, мертвенные равнины, плоское однообразие которых лишь кое-где оживляли мелкие складки, вероятно, горы, ну и, конечно, океанские просторы.

— Да, скучновато… — разочарованно проговорил Пелорат.

— Что-то живое с такой высоты не разглядишь, — пояснил Тревайз. — Вот опустимся пониже, и увидишь зелень в складках поверхности. Но сначала увидишь, как красиво выглядит ночная сторона — она вся будет покрыта мерцающими огоньками. Люди по всей Галактике с наступлением темноты освещают свои миры: никогда не слышал, чтобы где-либо это правило нарушалось. Другими словами, первые признаки жизни, которые ты увидишь, будут не только признаками наличия людей, но и признаками наличия техники.

— Да, но ведь люди по своей природе существа с дневным образом жизни. И мне кажется, что первоочередной задачей техники должно стать превращение ночи в день. На самом деле мир, лишенный техники и вынужденный развивать её, неизбежно сталкивается с проблемой освещения затемненной поверхности. А как ты думаешь, сколько времени уйдёт на переход от всеобщей тьмы к всеобщему свету?

Тревайз рассмеялся:

— Странные у тебя мысли, однако! Наверное, это оттого, что ты мифолог. Не думаю, что когда-нибудь весь мир станет залит светом. Ночное освещение будет отражать картину плотности населения, и континенты будут покрыты точками и нитями огней. Даже Трентор в лучшие дни, представляя собой громадную неделимую структуру, никогда не был озарен светом со всех сторон.

На поверхности планеты, как и обещал Тревайз, вскоре стали видны зеленые участки. На последнем витке он указал Пелорату на то, что, по его мнению, было городами.

— Не слишком урбанизированный мир, — отметил Тревайз. — Я не бывал тут раньше, но, судя по той информации, которую мне выдал компьютер, здесь изо всех сил цепляются за прошлое. Высокое развитие техники в глазах всей Галактики ассоциируется с Академией, и там, где Академию не слишком горячо любят, всегда существует тенденция возвеличивать прошлое, — безусловно, это не касается развития техники военной. Уверяю тебя, в этом отношении Сейшелл вполне современен.

— Бог мой, Голан, но ведь у нас тут не будет неприятностей, правда? А вдруг… Ведь мы граждане Академии и находимся на вражеской территории…

— Это не вражеская территория, Джен. Не бойся, они будут с нами исключительно вежливы. Просто Академия тут непопулярна, вот и всё. Сейшелл не входит в Федерацию Академии. Они гордятся своей независимостью, не желают признавать, что гораздо слабее Академии, и позволяют себе роскошь не любить нас. Но независимыми они остаются, покуда мы позволяем им это.

— Всё равно мне кажется, что тут нам будет не очень уютно, — уныло покачал головой Пелорат.

— Вовсе нет! — весело откликнулся Тревайз. — Зря грустишь, Джен. Я же говорю об официальном отношении сейшельского правительства к Академии. А простые люди на планете — они просто люди, и если мы не станем корчить из себя хозяев Галактики, то всё будет хорошо и мы с любым поладим. Не затем же мы прибыли на Сейшелл, чтобы устанавливать тут владычество Академии. Мы просто туристы и будем задавать сейшельцам такие вопросы, какие задал бы любой турист.

С юридической стороны, думаю, ничто не помешает нам задержаться тут на пару дней. Походим поглядим, что тут и как. Может быть, тут самобытная культура, интересная природа, приятная еда, ну и на худой конец — если ничего этого нет, может, тут хотя бы найдутся милые женщины. Денежки у нас есть, и мы вольны их потратить по своему усмотрению.

Пелорат смущенно нахмурился:

— Ой, дружочек…

— Да ладно тебе! — подбодрил его Тревайз. — Не такой уж ты дряхлый старик. Что, неужели женщины тебя совсем не интересуют?

— Я не хочу сказать, что не было времени, когда я… правильно играл эту роль, но, право, сейчас для этого не время. У нас важное дело. Мы хотим добраться до Геи. Я ничего не имею против того, чтобы приятно провести время, но… дружочек, если мы начнем чересчур сильно погружаться, потом будет трудно вырваться, так мне кажется.

Он покачал головой и дружелюбно добавил:

— Ты, наверное, боялся, что на Тренторе у меня будет слишком приятное времяпрепровождение, да? И что мне будет трудно вырваться оттуда? Конечно, ведь для меня Библиотека — всё равно что для тебя миловидная дамочка… или пять-шесть дамочек.

— Я не бабник, Джен, но и аскетом быть не собираюсь. Я вовсе не собираюсь отказываться от путешествия на Гею, но, если на моём пути встретится что-то симпатичное, не вижу причин, почему бы не отреагировать на такой подарок, как положено.

— Ну конечно, конечно, дружочек, но Гея должна быть на первом месте, правда?

— Безусловно. Вот о чём хочу предупредить тебя, Джен. Никому не говори, что мы из Академии. В принципе, это и так не секрет: кредитки у нас тамошнего образца, разговариваем мы с явным терминусским акцентом, но если мы не станем во всю глотку вопить, кто мы такие, сейшельцы могут сделать вид, что принимают нас за пришельцев неведомо откуда, и будут с нами гораздо любезнее. Если же мы будем подчеркивать своё гражданство, они, вероятно, будут с нами вежливы, но ничего лишнего не скажут, ничего интересного не покажут, никуда не отведут, и мы останемся в полном одиночестве.

— Никогда не научусь понимать людей, — тяжело вздохнул Пелорат.

— Да ничего тут особенного нет! Нужно всего-навсего повнимательнее посмотреть на самого себя, и тогда любого другого поймешь без труда. Каждый человек особенный — не лучше и не хуже, и мы с тобой не исключение. Как бы мог Селдон разработать свой План — насколько изощренна была при этом его математика, мне безразлично, — если бы не понимал людей, и как бы ему это удалось, если бы людей понять было ужасно трудно? Покажи мне того, кто твердит, что не понимает людей, и я покажу тебе того, кто создал неверное представление о самом себе, — никого не хочу обидеть.