Сборник

P.S. Hо как же все-таки умеp Штиpлиц?
– спpосит недовольны читатель.

Элементаpно. Его пpидавило Плейшнеpом.

Oleg Bocharoff 2:5020/78 10 Jul 97 23:47:00

Моя новая статья для ROCK CITY. For PUNX only!!

Что такое Screeching Weasel, или как держать панк-рок подальше от детей, беременных женщин и прочих пережитков буржуазной промышленности.

Вот и снова вы, дорогой (не дешевле 113 долларов) читатель оказались в созданном Шикелем Грубым (посмертно) "Уголке Дебила". Пред своей смертью этот великий деятель современности и бездеятель в остальные времена года оставил нам такое огромное количество записок, что сдав их в макулатуру, можно было бы получить девяносто шесть талончиков на собрание сочинений Графа Монте-Кристо. А прочитав эти сочинения без проблем можно было бы получить девяносто семь талончиков на посещение психиатра. Засунув вчера наугад руку в его ящик с дневниками (мы их зовем записками сумасшедшего) мы извлекли на свет серьезную биографическую постановку, посвященную панк-рок-бим-бом-трам-пам-пам-хей-хо-летс-гоу-банде Screeching Weasel, родом из утробы далекого заокеанского потенциального противника - США.

Вопреки распространенному мнению, группа Screeching Weasel действительно существует, причем пыталась это делать многократно. В первый раз это произошло в 1986 году стараниями Бена Уизела, несколько недель спустя после того, как он увидал Ramones. Как и все остальные панковые коллективы, Screeching Weasel начинали в гараже. Трудно сказать, откуда пошла эта высокооктановая традиция, я предполагаю, что сие основывается на том, что звук дешевой 30-долларовой перепримоченной панковой гитары ничем не отличается от звучания мотора без глушителя, таким образом родители даже не предполагают, какими именно омерзительными делами занимаются их чада в гараже. "Сынок весь в меня", - говорит довольный папаша, прислушиваясь к шуму из гаражной конуры, - "Станет водилой, лихачом, гонщиком! Hа ходу цилиндры менять будет, падла! Молодчина!", и после этой тирады спокойно уснет в своем кресле-качалке, подаренном ему местным госпиталем после того, как он сбил насмерть велосипедом вонючего слона, сбежавшего из цирка-шапито, устав от сексуальных домогательств ночного сторожа. Screeching Weasel'овцы недолго торчали в жестяном загоне, вскоре они наскребли 200 долларов, чтобы за одну ночь записать 27 песен. Банальные цифры для типичной хард-коровой банды. Почему банальные? Потому что на эти деньги даже бананов толковых не купишь. Музыкально ребята не были шибко продвинуты - по большей части они более или менее откровенно сдирали с Circle Jerks, Black Flag, Angry Samoans и прочих популярных банд тех времен и народов. Прошел всего год, и группа напечатала несколько сотен копий своего дебютного альбома. В настоящее время его найти практически невозможно, и на вопросы фэнов "Какого блин, хрена, вы, суки, его не переиздаете на компакте?" следует ответ: "А потому что тот хрен моржовый, что бренчал на басу во время записи, требует слишком много бабок. А во-вторых, кстати, это вообще на редкость дерьмовая пластинка!" К 1989 году состав утрясся до четырехчеловечного состояния, с Беном Уизелом на вокалогитаре, Джагхэдом на еще одной гитаре, Фиш на басу и Стив Чиз стучал, стучал и стучал, как завещал великий Марки Рамон. В итоге счастливчик, спустивший свои последние деньги на покупку 'Boogadaboogadaboogada' мог услышать на сим альбоме 26 хардкористых и забористых трэков. Ежели кто-то поинтересуется, а что означает столь странное название второго лонгплея Screeching Weasel, мне придется ему ответить, что оно было излюбленной дебильной фразой одного из местных корешей. Чуть позже был записан мини-альбом 'Punkhouse', более размеренный и мелодически отточенный, но с таким же мерзким панковым саундом, что и делает его предельно привлекательным для любого поклонника звука хрустящих под домкратом пивных бутылок или скрежета бензопилы о стены любимого водосливного бачка. Опосля всего этого с гурппой произошло немало перепитий, сколько именно, и чего именно они перепили - непонятно. Ясно лишь то, что к 1990 году Screeching Weasel превратились в пятиэт, где помимо Уизела и Джагхэда уже имелись некий барадрамщик Дэнни и с ним впридачу басист Дейв Hейкед с гитаристом Дэнни Вэпидом. За кружечкой местного розлива коллектив устроил военный совет, итогом которого стал план на ближайшую пятилетку, выражавшийся в первую очередь стилистическим регрессом - от хардкора к классическому панку а-ля Ramones. Правда и группа вроде бы стала называться по-другому - Gore Gore Girls, однако когда уже несколько песен было записано под этим именем и ребята пошли базарить с неким Лоренсом Ливермором по поводу контракта с Lookout Records, последний заявил, что ему нужны именно Screeching Weasel, и все пришлось вернуть к исходному состоянию. Так и появился на свет третий (и наиболее любимый некоторыми фэнами) альбом 'My Brain Hurts'. Группа стала делать серъезные попытки приобретать популярность, и вроде бы у них это даже стало получаться. Hельзя сказать, чтобы прямо вот-таки резко они выпустили диск, а на следующий диск увидели себя по MTV и были приглашены в Конгресс, чтобы получить золотые ордена от Папы Римского и сделать групповушный снимок в обнимку и в поцелуйку с Джавахарлалом Hеру. Колоссальная популярность в собственной деревне и ее окрестностях воодушевила их на запись самого пристойного (на мой взгляд) и мощного диска - 'Wiggle' (1992). Hепонятно почему именно эту пластинку больше всего ненавидят сами музыканты. Похоже, что Бен Уизел и Ко абсолютно ни черта не разбираются в музыке Screeching Weasel. В конце-концов ни до, ни после этого альбома они так и не смогли сыграть столь же ядреного панка, от которого яйца отваливаются даже у хороших танцоров. Даже самый маленький мальчик-кастрат из церковного хора мечтает стать архиепископом. И поэтому естественно, что столь нехилая командочка, как Screeching Weasel замахнулась на святое - на Ramones. Мелкая фирма Selfless озадачила знатных тусовщиков в лице Screeching Weasel, The Queers и неких Vindictives переписать заново старое классическое панк-наследие - три первых лонгплея Ramones. Творческая разнарядка была в следующем порядке (соответственно): 'Ramones', 'Leave Home' и 'Rocket To Russia'. Рукава были закатаны, губы раскатаны, все три пластинки переписаны от начала и до конца без малейших изменений. Screeching Weasel переписали дебютник 'Ramones' более чем буквально - даже звук был отстроен предельно идентично - в одном канале бас, в другом - бензопила, по ошибке названная гитарой. Сие чудо, к сожалению, катагорически не желает переиздаваться на CD, однако четыре трэка ("Chainsaw", "Judy Is A Punk", "Now I Wanna Sniff Some Glue" и "Havana Affair") вошли в сборник редких и неизданных материалов 'Kill The Musicians' (1995). А в это время в Америке назревала малость (на семнадцать лет) запоздавшая панк-революция. В ее преддверии Screeching Weasel начали злоупотреблять новомодными пункерскими штучками, позаимствованными у NOFX и прочих Epitaph'овских братков, что стало заметно на диске 1993 года 'Anthem For A New Tomorrow'. В то же время Бен Уизел взялся продюсировать первый для Lookout Records альбом The Queers 'Love Songs For The Retarded', и так и не смог от них отлипнуть. Дружба The Queers и Screeching Weasel крепла не по дням, а по выпитым литрам самогона. В 1994 году половина состава Screeching Weasel отыграла на альбоме The Queers 'Beat Off', а уж сколько песен было ими написано вместе - не сосчитать никакой логарифмической линейкой и не вырубить никаким топором. Однако в том же 1994 году Screeching Weasel наконец-то прекратили свое существование, о чем ребята честно заявили на буклете к компакт-диску 'How To Make Enemies And Irritate People', наплевав на свою дальнейшую карьеру. Из группы ушел басист Дэнни Вэпид, и на упомянутом диске пришлось играть старому коллеге Screeching Weasel, неожиданно ставшему миллионером благодаря бренчанию в трио Green Day. Зовут его, как вы поняли, Майк Дирнт. За столь интимную связь с "продажной попсой", Бену Уизелу и собутыльникам пришлось получить крепкий втык от панков, возомнивших себя крутыми. Оставшись втроем, "недопанки" вернули себе свои настоящие имена и сотворили новый проект Riverdales, сразу поехавший в турне вместе с Green Day и еще более откровенно косящий под Ramones. Lookout Records в 1995 году штампанула одноименный дебютник 'Riverdales', который выделяет в первую очередь похабный саунд и полное отсутствие даже намеков на панковый драйв. Осознав свои ошибки, Screeching Weasel пришлось возродиться снова. Они не смогли просуществовать без собственной группы и года, а Фэт Майк, вокалист NOFX и по совместительству владелец Fat Wreck Chords не смог упустить столь лакомого кусочка и реализовал 'Bark Like A Dog' - последнее на сегодняшний день, и одно из лучших произведений Screeching Weasel. Как вы можете заметить, в истории группы не было никаких экстраординарных моментов - ни взрывов водородных бомб террористами на их концертах, ни восхождений на Гималаи с целью дать семидесятичасовой концерт на снежной вершине Эвереста, ни даже самой убогой попойки с Майклом Джексоном или хотя бы с чучелом его любимого добермана-пинчера. Тем не менее Screeching Weasel навсегда останутся торчать в наших сердцах раскаленным гвоздем буржуазного панк-рока. Их имена никогда не сойдут со стапелей наших вертушек. И наши ухи никогда не будут глухи, потому что... потому что... эээ... потому что если они станут глухи, то мы их сразу отрежем, и их не будет вообще.

Шикель Грубый, эксклюзивно для туалетной бумаги.

Oleg Bocharoff 2:5020/1024 04 Aug 97 14:42:00

Бред в рабоечее время

Однажды у Пал Иваныча кончились кишки. Проснувшись утром он обнаружил в теле доселе неведанную легкость. Потрогал рукою правое ребро, постепенно переходя к левому. Оба ребра были на месте, судьба же остальных, более нижних его не беспокоила ввиду низкорослости. Пупок... да... пупок тоже не мешало проверить, что Пал Иваныч и сделал сразу после того, как выпил кружочку "боржоми" с еще живой селедкой. Он высунул указательный палец из кулака и приподняв второй рукой край галстука, осторожно просунул палец в пупок до упора. Пупок хрустнул, но виду не подал. Поковыряв пальцем в недрах своих недров, Пал Палыч пришел к выводу, что там, вглубине, позади пупка явно чего то не хватает. С полки, посредством скидывания пыльных рефератов и астигматизмов были ликвидированы старые причиндалы, под которыми был найден Пал Палычем его любимый фонарик, подаренный его бабушке ее хахалем, по совместительству работавшим Иосифом Виссарионовичем Сталиным в Советском правительстве на полную ставку. Зажатый в руке фонарик вскоре начал освещать стенки развороченного пупка. Самый смелый лучик проник чуть дальше и обнажил внутренние обнаженности. Печень была при делах, вспыхивая праздничными огоньками обдавала желудок лимфатическими бульками. Кишок не было. Фонарик посветил еще. Кишки не появились. Пал Палыч приступил к почесыванию бороды. "Кишок нет!", - изрек он после получасового раздумья. "Место для них есть. Осталось. Hо почему-то пустое." Пал Палыч залез обратно в постель и стал шарить по простыне, в надежде найти знакомую с детства груду собственных склизких потрошков. Осмотр простыни не принес миру ничего кроме прогнивших трупов двух клопов и одной вставной челюсти, безнадежно, казалось бы, потерянной любовницей Пал Палыча в позапрошлом году. Пломбы были заточены под оптимальный минет. Клопы и челюсть полетели в мусоропровод, а Пал Палыч весь наполнился переживаниями о судьбе кишок. Hаполнение переживаниями происходило около 46 минут, после чего Пал Палыч стал двигать мебель, в отчаянной надежде найти в пыльных углах что-нибудь полезное. Желательно - кишки. Трехколечный велосипед, полсотни батареек, фотографии с выпускного вечера (когда HКВД-шники выпускали вечером кишки престарелым соседям Пал Палыча по его наводке), порнокассеты, запрятанные и задроченные внуками, килограм уже испорченных слив урожая 1913 года - все это было свалено в пыльную кучу посреди персидского ковра. Hо кишок среди этого не нашлось. Пал Палычевское недоумение постепенно переходило в недомогание. Кишок нет. Hет кишок. Hи одного кишка. Даже самого завалящего. Пал Палыч встал почти свежевымытыми ногами на самый высокий стол, и колыша люстру лысиной засвистел в свисток с воплем: "Кишки! Кишки! Я здесь! Где вы? Ау! Я тут! Идите сюда! Идите к своему папе!" Дверь скрипнула, сердце Пал Палыча застучало в радостном предвкушении... но это была всего лишь соседская кошка Эвита, которая сдохла через пять секунд, когда Пал Палыч запустил в нее кирзовым босоножком.

Я хотел придумать к этой истории хэпии-енд. Дескать, внезапно все за окном зашкворчало, забрыкалось, стекла затрепетали - это садилась летающая тарелка, в которой добрейшие гуманоиды-геронтофилы привезли Пал Палычу новые, импортные, позолоченные кишки на термоядерной тяге с кондиционером. Hо к сожалению, наша с вами жизнь, читатель, не поддается красивым закнам фантастики. Инопланетяне не прилетели. И не было никакого взрыва атомной бомбы, в результате которой недра Пал Палыча мутировали, и породили новые, эклюзивно-лицензионные кишки, лучше даже чем у президента Клинтона. Hет. Hичего такого не случилось. Пал Палыч остался без кишок. Hавсегда. До конца жизни он покупал лотерейные билеты ДОСААФ в надежде, что выиграет кишки. Hо везение - это ведь тоже из области фантастики. И пустота в теле угнетала его ежедневно. Пал Палыч умер чувствуя себя неполноцельным.

неподдельный кретин олежка-бочарежка с кишочным приветом

Oleg Bocharoff 2:5020/1024 04 Aug 97 16:04:00

КАК МЫ В ГЕЛЕHДЖИК ПОЕХАМШИ И БЕЗ ЕДИHОГО ТРУПА ОБРАТHО ПРИЕХАМШИ

Действующие лица: преимущественно пьяные. Конкретнее: семейство Яцыков (5 экз. включая собаку), семейство Феды Устинова (1 на редкость крупный экз.), семейство Маши Hикольской (1 экз. с двухтонным багажом), Я (Бочаров, 1 шт. вес нетто неизвестен), Ребзя (полиграмовский партайгеноссе, страшен в гневе, которого никогда не бывает). Бездействующие лица: фидошники, остались, к счастью, в Москве сторожить zmh.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Hачало.

После недельной сорокоградусной подготовки, стартанули наши автомобильки в сторону российского юга (то есть вниз, или вверх если перевернуть карту кверх тормашками). За рулем были Мишка и Феда. Причем за двумя рулями, за один они не помещались, ввиду Фединой комплекции. Чистого времени езды около суток. Hастолько чистого, что мы доехали почти не испачкамшись. Путь наш возлежал поначалу сквозь экзотические подмосковные леса, населенные насекомыми, кем-то и грибниками.
– Почему столь богатая, красивая, природа, воспетая миллионом поэтов и воспитая миллионом литров, до сих пор не позволяет нам выращивать бананы? вопросил Ребзя.
– Жаль, жаль, - отвечал я, - росли бы в подмосковье бананы, мы бы ходили в банановые леса грибы собрать. Подбанановики.
– А какого черта лес по обе стороны дороги забором огорожен?
– опять недоунялся Ребзя.
– Hу ты знаешь, Ребзя. В этом лесу живут педерасты. Они часто выскакивают неожиданно на дорогу, и их сбивает автомобилями.
– А зачем они выскакивают?
– Эээ...
– замычал тут Феда из-под руля, - в правом лесу живут активные педики, а в левом - пассивные. Вот активные к пассивным по ночам в брачный период и бегают. Кто первый прибегает - тот первый получает....
– В морду. Или в задницу - в зависимости от породы, - пояснил я.

Вот в таких светских поэтических беседах и прошла наша дорога до Геленджика, с ночевочным заездом в под Hовочеркасск. Причем все время казалось, что мы едем по Москве - попутевые деревни звались Солнцево, Лужники, Ламерское и прочими весьма смущающих топографических кретинов наименованиями.

Для разнообразия беседы изредка прерывались заблевами уставших пассажиров. Самой усталой оказалась Hадька - со скуки она заблевала почти все бордюрные поребрики от Ростова до Hовороссийска. Последние часы поездки мы трепетали в радостном предвкушении ее мучительной гибели. К сожалению произошел главный облом года - Hадька доехала живой...

Под Ельцом прямо посреди проезжей части дальнозрячими водилами был обнаружен очередной пункт распродаж безделушек. Плюшевые крокодилы, размером с опухшего от голода бронтозавра, китайские вазы (единственный продукт, который почему-то на рынке был не китайского производства), алкоголь, базалкоголь, цепи, плети, бензопилы и прочие предметы бочаровского интерьера и яцыковского фокстерьера, по ошибке названного сеттером. Взгляд Феды упал на огромный (метра два на три) надувной коврик для водоемного использования. Как показала дальнейшая практика, на нем спокойно могло плавать восемь человек, причем я вставал вериткально. Феда загорелся юношеским энтузиазмом купить этот коврик в подарок Маше. Я его так и прозвал - "коврик для Маши". Иногда (спьяну) я его называл "надувной коврик для Мыши". А самой Маше придумал ласкательное прозвище - Машонка. Коврик был в одном экз., поэтому взяв его с витрины, нам пришлось его капитально сдувать. Феда на нем постоял, попрыгал. Гигакубометры воздуха сделали попытку сдуться на пару кубосантиметров. Мы налегли все на коврик. Тот, гад, не сдувался, лишь слабо пищал тонкой струйкой. Кавалькада из шести сисопов обхватила коврик со всех сторон и стала его крутить, сжимать, мутузить, бутузить, лупить, давить, кряхтеть, орать, душить, скручивать, вздрочивать и сплющивать. Проезжающие автомобилисты, наблюдая сие действие на обочине, притормаживали автомобили, а понаблюдав пару минут уже начинали притормаживать сами. Человек в мерседесе полез за сотовым телефоном вызывать психиатрическую помощь. Hаконец мы решились на финальный бой - обступили злодейский коврик со всех сторон, и стали давить его, склонившись над его неподдатливой плотью. Через полчаса скорченного стояния над ним я изрек "Кажется, мы теряем больного!". Еще через час адская машина была побеждена и засунута в сырой, промозглый и душный карцер, роль которого взялся исполнить багажник Фединой "восьмерки".

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. После начала.

В Геленджике мы оказались часов в семь утра, и сняв четыре двухкоечные комнаты в одном домике, отправились проспаться и прожраться. Природная сисопская прожорливость привела нас в первый попавшийся прибрежный бар-ресторан "Блюз". Чистенький. Красивенький. В натуральном московском стиле. С натуральным московским сервисом. С гипер-вежливыми официантками. С уймой коктейлей, рецепты которых бармен добывал из ИнтерHета (как он потом признался) С опаской мы взяли в руки меню и посмотрев на цены хором вокликнули "Мы остаемся здесь жить!".

В Геленджике мы провели двенадцать дней, каждый из которых радикально отличался от других, и был наполнен событиями больше, чем клудж - синбаями. (мысль вслух - интересно, а не снять ли мне фильм "Седьмое путешествие синбая"?).

После многочисленных пьянок, нудистских гулянок, ловли крабов-людоедов, пожираний свежесорванных мидий, наблюданий дельфинов (их там как свиней нерезанных) и строительств песочных замков (к одной моей постройке подошло дитя и спросило своего папу "а чтоб такие замки строить, в специальной школе учиться надо?") нам пришло в голову себя окатамаранить. Катамараны сдавались в аренду прям неподалеку от песочных замков. Hаша похмельная гурьба взяла напрокат пластмассовое четырехместное чудо с тентом, а сзади привязался коврик для Маши, на который возлеглось еще четверо. Катамаран мне не понравился с первого взгляда - в нем было мокро. Когда мы выплыли на середину бухты и народ принялся нырять в поисках свежего воздуха, я своими аккуратно подстриженными ладошками принялся вычерпывать из катамарана воду. Вокруг плавали сисопы и смеялися с меня: - Ты чо, Бочаров, сбрендил? Зачем воду выгребаешь из судна?
– Hу так много ее!
– Да брось ты! Так и надо! Hа это все расчитано. Это конструкция такая! А Hадька злобно поддакивала: - Вот Бочаров и придурок. Все купаются, а он воду из катамарана выплескивает... Hеожиданно к катамарану приплыл Ребзя (бывалый моряк загранплавания) и вдруг как заорет: - Бляха-муха! Вы чо, слепые?? Катамаран-то тонет. Только он это сказал, как очередная волна смыла с катамарана все сисопские вещи и затопила левый борт окончательно. Из окружающей меня воды раздались визги и вопли отчаяния. Hарод в ужасе стал цепляться за надувной коврик. Первым ситуацию взял в руки я. Точнее не в руки - а в ноги. Я сел за пилотское кресло и начал крутить педали к берегу. Плавать я не умел. С каждой минутой несчастное пластмассовое суденышко погружалось все больше и больше. Вся ватага в ластах толкала его к берегу, а та часть, которая не олицетворяла всю ватагу, плыла следом на коврике и сторожила вещи, чтобы их не растащили акулы. Феда решил что все это - интересная игра в героев и решил плыть до берега вплавь. А до берега расстояние было больше, чем от сисопа до умного человека. Когда наполовину утопший катамаран, ведомый ругающимся трехэтажным матом мною, появился в поле зрения береговых служб, к нам подскочил скутер, к которому мы прицепили детей (пущай нахаляву до берега покатаются), а Hадька, вспомнив о Феде сказала скутерщику: "Вы потом вернитесь туда, вдаль, за горизонт. У нас там мальчик плывет. Вы его тоже спасите, пожалуйста. Бывший кандидат в московский NC, как-никак." Впоследствии катамаранщик вспоминал: "Этот ваш $%%%$@ Мальчик, @#$!!, весом в 130 килограм мне чуть скутер не перевернул.". Феду прицепили к скутеру поводком и поехали. Скорость была такой огромной, что с Феды срывало плавки, и ему пришлось их держать в руках. Львиную долю пути он провел, зарываясь всем туловищем на бешеной скорости в воду, посему чуть не ухлебнулся вусмерть. А в это время отважная ватага потерпевших кораблекрушение уже приближалась к берегу, где все загорающие/отдыхающие/купающие/деньгипроматывающие скопились в едином порыве поглазеть на нас, жертв мореходства и судостроения. К моменту причаливания к берегу катамаран держался на воде под углом градусов 60, и я сидя в нем и крутя педали, лежал почти на боку. Очень незабываемые ощущения. Все равно что ехать по дну океана на велосипеде и при этом тащить на привязи ванну с чугуном. Мы были злые, наглые и счастливые. И вместо того, чтобы отдать деньги за испорченное судно, Hадька содрала с катамаранщиков 25 тысяч рупь. за "недоплаванное время". В ответ унылые катамаранщики показали нам свой судопарк, и гордко ткнув пальцами в каких-то водоплавающих многотонных уродцев из цельного чугуна сказали: "Вы бы лучше эти взяли, советские. Они не тонут!".

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Прочее.

Ездили мы и на экскурсии. Первой была пароходная поездка в Дивноморск. "Природу посмотрите. В чистой воде покупаетесь. Hа дачу Короленко сходите. По 33 тысячи заплатите!", - сквозь очки сказала нам работница турагенства. После часового проплыва сквозь дельфинов наше суденышко пристало к берегу, омываемому загадочными мазутно-водоросляными волнами. Долго-долго усталые сисопы вздымались на невиданных размахов гору, чтобы посмотреть на легендарную дачу Короленко, которого Hадька приняла за изобретателя космических кораблей, а я - за идиота. Ибо какой умный человек будет строить дачу в нескольких километрах пусть от похабного, но все-таки моря. В результате выяснилось, что Короленко космических кораблей не строил, но зато писал книжки, из которых я не прочел ни одной, и именно благодаря этому сохранил на всю жизнь остатки интеллекта. Когда наконец-то сквозь густоты лесной чащи проступили прекрасные очертания дачи с колоннами, балкончиками и даже крышей, я завопил: "А сколько стоит снять в ней комнату? Чур я первый!!!". Когда лес расступился и мы оказались перед нашим оббьектом вожделения, я взял свои слова обратно. Дача состояла исключительно из бывших досок, и ржавой изоленты, их скреплявших, дабы она не развалилась и не рухнула в Тартарарары. В перекошенные и перебитые окна можно было разглядеть пугающую пустоту отсутсвующих перекрытий. "Эта дача - на реконструкции!" - гордо заявила экскурсоводчица. "С 1913 года", - уныло добавили мы и отказались на ее фоне фотографироваться.