Сценарии судьбы Тонечки Морозовой

– Ну конечно можно! – сказала Марина в изумлении. – Зачем же ей сидеть в машине! Давайте ее сюда! Она большая?

Липницкий засмеялся.

За собакой он заехал после работы, потому что она тоже то и дело оставалась теперь одна, и сентиментальная мысль о том, что сегодня они будут жить «семейно», распространялась и на собаку.

Марина проводила его глазами. Ну очень странный человек! Может, он никакой не генерал и большой начальник, а чудаковатый университетский профессор? И что у него там за собака?

– Проходи, – донеслось с крыльца, – не спеши! Не спеши, кому сказал! Вытри лапы и как следует поздоровайся!..

В столовую влетел крупный веселый ярко-рыжий колли. Завидев Марину у плиты, колли закрутил бублем шикарный раскидистый хвост, ухмыльнулся, подбежал, уселся и протянул лапу.

Марина взяла лапу и пожала. Лапа была холодной и влажной.

– Как тебя зовут?

– Черри, – объявил гость. – Домашнее имя Черище. Вы извините меня, что я таким составом, но мы все очень редко бываем вместе, чтобы и сын, и собака! И я…

– Да ничего, ничего, – радостно сказала Марина Тимофеевна. Колли опять подал лапу, и она опять пожала. – Ты такой умный пес! Лапу подаешь? Здороваешься?

– Ее Данька научил, давно.

– Можно ее угостить? Отварной курицей?

– Угостите лучше меня отварной курицей, – сказал Липницкий. – Черька обойдется. Но можно и ее тоже угостить. А вы не держите собаку?

– У нас всю жизнь собаки, – ответила Марина, расставляя на столе посуду. – Когда последняя умерла, мы решили пока не заводить. Переживали очень, особенно дочь.

– Неправильный подход, – сказал Липницкий. – Наоборот, нужно сразу заводить! Тогда легче и отвлекаешься как-то. Я точно знаю.

– Должно быть, вы правы. К столу, Андрей Данилович.

– Называйте меня Андрей.

– Тогда и вы меня Мариной! – Она улыбнулась. – Ну? За что выпьем? За обед?

И они выпили за обед.

Наливка была на самом деле хороша.

– Чем занимается ваша дочь?

– Пишет сценарии. Внучка поступает на актерский, и по всей видимости, не поступит. Мы решили, что просить никого не станем. Ну, то есть мне-то и просить некого, Тонечка не станет! В эту профессию, мне кажется, вообще лучше не ходить, а если уж идти, то никак не по звонку. А ваш мальчик в университете, да?

Они ели бульон и разговаривали о детях. Колли лежала рядом с хозяином, наставив треугольные уши.

Поговорив немного о детях, они выпили еще наливки и стали разговаривать о садоводстве. Липницкий считал, что садоводством имеет смысл заниматься вдумчиво и постоянно, и Марина с ним соглашалась.

– Я все время на работе или в командировках, – рассказывал он, – конечно, есть человек, который смотрит за садом, и хорошо смотрит! Но я… как бы это сказать…

– Ревнуете, – подсказала Марина.

– Вот! – обрадовался Андрей Данилович. – Самое точное слово! Именно ревную! Когда у него все получается, у садовника, мне обидно, что это вырастил не я, а когда не получается, мне жалко сад. Привезли из Крыма розы, так они все погибли, представляете? Что-то мы просмотрели!

– Крымские розы у нас не станут расти, – сказала Марина уверенно. – Сколько раз я пробовала, еще в молодости! Отец из Ботанического сада в Алуште и привозил, и выписывали мы! И ничего не получилось.

– Я в прошлом году из Англии привез, из Оксфорда. Сорт называется «Мария Стюарт», кажется. Посадил и думаю теперь, приживется она или нет. Должно быть, я в прошлой жизни был английским садовником. Так мне нравятся у них сады, так я им завидую, англичанам! У нас культуры садов как-то вообще нет.

– У нас климат другой, Андрей.

– Ну, климат! Все же не за Полярным кругом живем. Дело не в климате, а в растениях. У нас растениеводства нет, исторически нет. И садовых культур нет.

Ему очень нравился разговор. Как раз то, что нужно, чего хотелось!..

– Горячее пока не готово, – сказала Марина, когда доели бульон. – Когда ваш сын собирался привезти моих девиц, не знаете?

Липницкий засмеялся.

– По телефону сказал, что они едут. Стало быть, вот-вот.

– Тогда нужно готовить. А вы можете погулять или посмотреть сад. – Тут она остановилась и сказала: – Нет, сад я вам сама потом покажу, чтоб было понятней.

– Спасибо! – Он подошел к книжным полкам и вытащил из кармана очки. – Эти книги на самом деле написал ваш зять?..

Марина Тимофеевна серьезно посмотрела на него и ничего не ответила.

– Можно посмотреть?

– Ну, конечно.

– Он умер?

– Давно.

– А из-за чего девочка так переживает?

Марина опять посмотрела на него.

– Ей кажется, мы недолюбливаем ее отца. Но это неправда.

– Неправда?

Она покачала головой.

– Сейчас я его просто терпеть не могу, а при жизни, должно быть, ненавидела.

Липницкий почесал голову, отчего сделался необыкновенно похож на своего сына.

– И вот удивительно, – продолжала Марина Тимофеевна. – Все говорят, что время лечит! Что все проходит, раны заживают, обиды забываются! Почему у меня ничего не заживает и не забывается?.. Я бы и рада забыть, но не выходит ничего, я все равно помню! И помню самое ненужное, самое скверное! Как вы думаете, почему?

– Может, забываются пустяковые обиды? И заживают легкие раны?

– А тяжелые? – требовательно спросила Марина. – С ними нужно жить до конца?

– Я не знаю, – сказал он. – Правда. Когда умерла моя жена, я был на нее очень обижен. Злился! Она умерла, а я остался с Данькой, и нужно было его растить, и я не знал, за что хвататься. Я был взрослый дядька, крепко за сорок! У нас долго не было детей, мы всякую надежду потеряли. Потом он родился, и мы так ликовали! А она взяла и заболела. И умерла. А мы остались.

Марина не стала говорить, что жена его ни в чем перед ним не провинилась, что человек не сам решает, болеть ли ему, умирать ли.

Она сказала:

– Ужасно.

– И я как-то очень быстро понял, что меня не спасут никакие общепринятые штуки – работа, ребенок, новая любовь!.. Какая, к черту, новая любовь! Я понял, меня спасет лихорадка, понимаете?

– Нет, – сказала Марина. – Не понимаю.

– Я стал метаться. В прямом смысле слова. Я не давал себе ни минуты на раздумья и, стало быть, на слабость. Я везде таскал за собой ребенка, по всем командировкам, именно потому, что это было очень неудобно и трудно. Мне нужно было, чтоб неудобно и трудно. Когда он подрос, мы стали носиться на корты, оттуда в бассейн, из бассейна на конюшню. Из школы он приезжал ко мне на работу, сидел в отдельной комнате и делал уроки, а я проверял между совещаниями и разной текучкой.