Сцены из жизни за стеной
Шрифт:
Эльжбета никому не желает ничего хорошего, а если уж приходится, делает это неискренне. И нисколько о том не жалеет. Как можно сожалеть о чем-то, чего жаждешь, а оно исполняется? Она не в состоянии себя обуздать. Эльжбета больна. Больна завистью. Должно было пройти много лет, прежде чем она поняла, что это болезнь. И что она должна и хочет от нее излечиться. Ибо на самом деле, в самых закоулках души, она хочет, чтобы исполнились мечты невестки, радуется любому успеху двоюродной сестры и восхищается Натальей.
«Вряд ли какая катастрофа расстроит нас больше, чем предположение или знание об успехах других, правда?» — спросила на первой беседе женщина-психотерапевт, выслушав ее историю. Эльжбета стыдливо кивнула. Зависть странная штука. В ней нет корысти по отношению к чужому добру или качеству, которого мы лишены, к тем, кто имеет больше нашего или у кого есть что-то такое, чего у нас нет, но мы хотели бы иметь. Зависть, если можно так выразиться, лишена корысти. Она возникает не из стремления обладать. Напротив, это желание, чтобы кто-то другой чего-то не имел. Ее цель — отобрать это «что-то» и уничтожить или хотя бы уменьшить его ценность и значение. Охваченные завистью, мы больше всего желаем, чтобы кто-то чего-то лишился. И если такое случается, нам сразу становится легче. Наше чувство собственной неполноценности,
Она не одинока в своей болезни. Если бы зависть сопровождалась горячкой, трясло бы весь мир. Это Эльжбета тоже узнала от психотерапевта. Зависть подобна любому другому греху. Она настолько распространена, что стала четвертой в списке семи смертных грехов. Несмотря на это, мало кто на исповеди признается, что снедаем завистью. Тому мешает чувство собственного достоинства и ошибочное убеждение, что зависть — всего лишь проекция сознания так называемой обоснованной правоты. «Она не имеет права так выглядеть, не может иметь более способных детей, не имеет права на карьерный рост, не имеет права на лучшего мужа и не имеет права быть лучше образованной». Это чувство «неправоты» пробуждает в нас Каина, который хочет убить брата, и порождает желание раз и навсегда избавить мир от счастливой Белоснежки. В приложении к современному обществу Каин охотнее согласился бы на 100 тысяч евро годового дохода при условии, что остальные будут получать 85 тысяч, чем на 150 тысяч, если бы узнал, что другие получают 200. Для профессора Роберта X. Франка из Корнелльского университета в Итаке (США), где проводилось такое анкетирование, в этом нет ничего удивительного. Чувство иерархии — такое же благо, как любое другое. Ради него мы готовы отказаться от многого. И мало кто замечает, что оно чаще всего проистекает из чистой зависти.
Через несколько дней Эльжбета будет встречать Новый год в доме брата. Первый раз за много лет она радуется тому, что случиться в полночь…
Биохимия материнства
Стефан уже шесть лет посещает в День матери одну помойку возле большого торгового центра в предместье Дармштадта. Ему кажется, что именно там его мать была рядом с ним в последний раз. Более двадцати пяти лет назад, морозным февралем 1982 года, в четыре утра какая-то женщина позвонила в комиссариат франкфуртской полиции и сообщила о младенце, найденном на помойке. В пустом контейнере полицейские обнаружили синюю спортивную сумку. Кроме завернутого в толстое светло-коричневое одеяло ребенка там была бутылка с еще теплым молоком, несколько одноразовых пеленок, перевязанных бинтом, и грязный клочок бумаги, на котором кривыми буквами было написано «Стефан». Женщина, которая обратилась в полицию, позвонила несколькими часами позже еще раз, с другого номера, чтобы узнать о судьбе найденыша. И поблагодарила за добрые вести. После двух лет бесплодных поисков дело было закрыто. Мать Стефана так и не нашли. Проведя несколько дней в больнице и три месяца — в приюте, мальчик попал в семью. У него было нормальное счастливое детство. Полное любви и заботы. О том, что Корнелия — мачеха — не рожала его, он узнал на следующий день после своего восемнадцатилетия. И вот уже четыре года разыскивает свою биологическую мать.
«Я не был ей безразличен, иначе она не позвонила бы в полицию, — говорит он спокойным голосом. — Я не жалею о ней. Просто хочу узнать — почему».
Он открыл интернет-форум для детей, брошенных сразу после рождения. Он ищет. Так же, как тысяча восемьсот остальных, зарегистрированных на форуме.
В Германии каждый год регистрируется около 80 случаев отказов от детей сразу после их рождения. По сравнению с другими странами Германия не исключение. Во Франции, Испании, Великобритании или Польше статистика на удивление одинакова. Этим явлением занялись в последнее время психологи, психиатры, социологи и, как ни странно, нейробиологи. Последние тщательно изучили «биохимию» материнства, проведя функциональную магниторезонансную томографию мозга беременных женщин. Все указывает на то, что большинство матерей, решительно отвергающих свое потомство, находились — по разным причинам — во временном «состоянии не реализованной до конца процедуры гормональной близости». Во время родов в мозгу, после небывалого выброса эндорфина, который по воздействию даже сильнее, чем притупляющий боль морфин, наступает период отстранения и в большинстве случаев — глубокой депрессии. Лишь длительный, многократно повторяемый контакт матери с младенцем может вывести ее из этого состояния. Каждый такой контакт сопровождается — у всех без исключения млекопитающих — выработкой задней долей гипофиза гормона окситоцина. Высвобождение окситоцина, не без причины именуемого «гормоном нежности», происходит при каждом соприкосновении с младенцем, но наиболее интенсивно — при раздражении сосков, когда он сосет материнскую грудь. Этому сопутствует мгновенная выработка другого необычного гормона — пролактина. Оказалось, что пролактин, до недавних пор отождествлявшийся исключительно с началом и поддержанием лактации у кормящих матерей, отвечает также за весь состав, как это называется на бесстрастном научном языке, «обусловленных эволюцией навыков общественного поведения». Чем больше концентрация пролактина в мозгу матери, тем сильнее ее связь с потомством и решимость защищать и опекать своего ребенка. Женщины «на пролактине», как пишет Хелен Фишер, автор многочисленных работ и один из крупнейших антропологов XXI века, «проживают первые дни и даже недели своего материнства как длительный оргазм». И это не просто фигура речи. Концентрация пролактина в мозгу у женщин в период максимума половой активности на короткое время возрастает примерно на 400 процентов. У женщин подобная концентрация отмечается длительное время при контактах с младенцем, но наступает она лишь через несколько дней после родов. Исследователи, которые занимаются синдромом отказа от новорожденных, полагают, что эти «несколько дней» для матерей чрезвычайно важны, и они отказываются от ребенка потому, что после родовой депрессии у них не наступил период налаживания связи, связанный с действием окситоцина и пролактина. Стефан знает все эти «научные штучки». После того как дело было закрыто, полицейские отдали сумку и найденный в ней клочок бумаги его усыновителям. Каждый год двадцать четвертого февраля Стефан садится
в машину, приезжает вечером на помойку в Дармштадте и ждет всю ночь. В День матери он тоже приезжает. Он верит, что в конце концов найдет свою биологическую мать. Ему хочется посмотреть ей в глаза и спросить, где и когда он родился, хотя полицейский врач рассчитал это с точностью до нескольких дней. Кроме того, Стефан хотел бы знать, почему его нашли именно на помойке…Запоздалая боль
Я хотела сегодня утром поплакаться кому-нибудь, но никого не было дома. Впрочем, даже если бы кто-то и был, вряд ли он посочувствовал бы мне. Чтобы кому-то сочувствовать, надо сперва самому что-то ощутить. А на это нужно время. Я сама врач и знаю, что в состоянии шока чувства притупляются. Даже жертвы дорожных аварий начинают ощущать боль от раздробленной ключицы и переломанных ребер лишь через несколько часов после столкновения. А иногда и на следующий день. Это такой своеобразный механизм защиты, связанный с адреналином. Бывало, к нам привозили людей, которые после катастрофы каким-то чудом сами выбирались из машины и даже не понимали, что вместо ног у них две культи. На операционном столе, описывая, что с ними произошло, они утверждали, что буквально «выбежали из машины», когда она загорелась.
В моем случае до «столкновения» дело дойдет лишь вечером. Поэтому удачно так сложилось, что утром я могла поплакать одна. И, заплаканная, имела возможность взглянуть на себя в зеркало. Сегодня я хотела посмотреть в глаза этой зареванной женщине. Утереть ей слезы и окружить вниманием. У меня было достаточно времени, чтобы прочувствовать все самой…
Два года и двенадцать дней назад мой муж сообщил, что его любовница родит ему сына.
Он знал это абсолютно точно — и пол ребенка, и срок. Через двенадцать дней она действительно родила. В больнице, где я работаю. Только в другом отделении, в гинекологии, двумя этажами выше. У меня тогда было дежурство. Сама не знаю, зачем мне было знать, сын ли это, но прежде всего я хотела убедиться, что ребенок здоров. Адреналин захлестывал меня, и я не чувствовала боли от ампутации души. Я побежала на четвертый этаж и заглянула в журнал регистрации. Ребенок был записан на фамилию мужа. У троих наших детей появился братик. Я не удержалась от того, чтобы взглянуть на дату рождения матери. Она родилась через два года после нашего старшего сына. Теперь я знаю, что они учились в одном институте, только она — на два курса младше. Вполне вероятно, что они встречались в университетских коридорах и студенческих клубах. Может быть, она даже нравилась ему. Ему нравится все, что по душе его отцу. В том числе и женщины с детскими лицами, огромными глазами и большой грудью. Очередная девушка нашего сына очень похожа на мать его новорожденного брата. Очень молода и очень красива. Как и любовница его отца.
За те два дня, что она провела в больнице после родов, я несколько раз поднималась на четвертый этаж. Только для того, чтобы постоять в дверях палаты, где она лежала. Я упивалась своим унижением при виде кормящей матери. Она кормила ребенка моего мужа, а я думала: «Я выстою», «Мы вместе», «У нас ведь дети».
Любовь умерла. Моя — недавно. Вовсе не два года назад. Тогда я его еще любила. Даже в тот момент, когда он сказал, что у него будет ребенок от другой женщины. Хотя два года и двенадцать дней назад я кричала ему в лицо, что ненавижу и презираю его и что он последний сукин сын. И грохнула об пол на кухне тарелки, полученные в подарок от родителей на нашу свадьбу. А те получили их от своих родителей. Я вспомнила об этом, только когда собирала с пола осколки. Я все еще его любила. Сейчас я знаю, у обманутых жен именно так оно и бывает.
Ныне мужчины заводят любовниц куда чаще, чем получают штраф за неправильную парковку. Иногда мне кажется, они неправильно паркуются намеренно. Чтобы продемонстрировать свои машины и доказать, что в состоянии заплатить штраф. Любовниц чаще заводят мужчины, у которых жены моих лет. Чем старше жена, тем хуже. Мне уже сорок пять, я родила ему троих детей, мы вместе зарабатывали на все его машины. Но только в первой мы обнимались с ним на заднем сиденье. Подозреваю, что в последней он обнимал там ее…
Сегодня сыну моего мужа и его любовницы исполнилось два года. Я встала утром заплаканная. Вытерла слезы женщине, которую увидела в зеркале, и поехала в торговый центр покупать подарок. Но сначала еще немного помучила себя, разглядывая фотографии нашего сына в двухлетнем возрасте. Так было надо, чтобы вечером уже не чувствовать боли и чтобы слезы без спросу не катились из глаз. Утром-то я рыдала. Рыдала потому, что нынче вечером о существовании этого маленького мальчика узнают мои дети. Но утренние слезы были слезами страха. Мой муж решил вечером за ужином представить нам своего младшего сына. То есть рассказать двум нашим дочерям и старшему сыну, что два года они жили в искусно сплетенной нами лжи. Больше всего я боюсь их реакции. Взглядов дочерей, уже достаточно взрослых, чтобы почувствовать мое унижение обманутой женщины, и сына, вынужденного метаться между матерью и отцом, который так его подвел, и прятать от меня глаза. И единственное, что я могу сказать в свое оправдание: я жила в этой лжи только ради них, чтобы не заставлять их страдать.
Мне бы хотелось, чтобы завтра утром у меня хватило сил уйти. Но я знаю, что не уйду. Останусь. Ради детей — всех четверых.
Ритуалы
На террасе дома, в горшке, росла огромная елка, весь год украшенная разноцветными шариками. Под елкой стояли плюшевая овечка в розовых носках и с зонтиком, деревянная курица, три глиняных петуха и два проволочных зайца. Все это символизировало Пасху.
Они всю жизнь встречались где-то посреди дороги. Она считала, что началом всему является рождение, он — что смерть. Она была уверена, что по-настоящему родилась, только когда на вокзале в Гамбурге он впервые поправил упавшую ей на лицо прядь волос и спросил, как ее зовут; он же говорил, что тогда, на вокзале, он воскрес. Поэтому в сочельник и Пасхальное воскресенье они делятся яйцом и облаткой. Она, изгнанная поворотом истории из Колобжега (всю жизнь не умела правильно написать название родного города) немецкая протестантка, влюбленная в традиции католических сочельников, он — атеист, родившийся в польско-еврейской семье в Вене. Однажды в жаркое августовское воскресенье 1947 года на вокзале в Мюнхене, во время путешествия в новую жизнь, случайно пересеклись линии их судеб. Он коснулся пальцами ее волос, она ощутила, что к ней прикоснулась любовь. Спустя два месяца в развороченном бомбами католическом костеле без крыши они встали к алтарю, произнеся самую важную в своей жизни клятву. Она помнит, что на воротах костела кто-то прилепил картонку с предупреждением по-английски: «Внимание! Падающие ангелы!» Помнит свое белое платье, сшитое из парашюта, и даже свою мысль о том, что в таком платье, должно быть, приземляются по ту сторону неба…