Счастье Анны

Так превращались в ничто все попытки заставить Марьяна работать. Тем временем деньги утекали. Не было дня, чтобы он не купил или не получил из-за границы несколько дорогих книжек. Вдобавок он покупал цветы, которые приносили Анне много приятного, но в то же время вызывали старательно скрываемую ею подавленность. Она не хотела признаться себе самой в чувстве безнадежности и какой-то обреченности, которое охватывало ее. Марьян не мог ничего довести до конца. Так было и с «Колхидой».

Он уже давно не ходил в «Колхиду», зная, что его походы туда доставляют Анне неприятность. Речь шла не только о том, чтобы отдалить Марьяна от Ванды, но и о разрыве его связи со всей «Колхидой», настроение которой, как она была убеждена, действует на него разрушительно. Ей казалось, что атмосфера «Колхиды» отрицательно влияет прежде всего на его волю, отнимает у него чувство радости жизни, а у них обоих — исключительность их безмятежного дома, особенность их маленького мира в большом холодном городе. Она была готова поклясться, что Марьян, хотя ничего ей об этом не говорил, даже не заглядывает в «Колхиду».

Как-то, выходя из бюро, она встретила Владека Шермана. Они виделись редко, но очень симпатизировали друг другу, может именно потому, что были совершенно разные.

— Плохо выглядишь, — заявил Владек.

— Ты невежлив — сделала она вид оскорбленной.

— Я врач и охотно заглянул бы за бахрому твоих шелковистых ресниц. Так это говорится? Страдаешь малокровием. Видимо, много работаешь и много занимаешься любовью. Это два очень сильных наркотика. Извини, что неделикатен, но такова уж моя специальность. Тот твой Дзевановский тоже выглядит как с креста снятый.

Анна покраснела.

— Вот сейчас выглядишь совсем хорошо, — сказал по-деловому Владек. — Женщины даже не предполагают, что мнение о их стеснительности вызывают непослушные вазомоторные рефлексы, значительно более сильные у женщин, чем у мужчин. Как раз сегодня мы разговаривали об этом с твоим шурином…

— Со Щедронем?

— Да. Он довольно часто приходит в «Колхиду».

— Щедронь? — удивилась она.

Tempora mutantur . Я подозреваю, что он делает это для того болвана Рокощи, ты знаешь, того кретина, который спит под фиолетовым одеялом и является магом или священником этой стаи эзотерических олухов.

— Теозоф?!

— Да-да, что-то в этом роде. Антропософ, по мистеру Рудольфу Стейнеру. И как это вообще можно выдумать себе такую фамилию: Рокоща! Естественно, уже этой фамилии было бы достаточно Ванде, а если еще принять во внимание фиолетовое одеяло!..

— Ты хочешь этим сказать, что Ванда?..

— Спит под ним? Это никакой не секрет. У парня черная борода, и он весь обвешан амулетами, как чудесная икона. Разумеется, Щедронь опять стал на дыбы, потому что Ванда переворачивает весь дом вверх ногами: фиолетовые обои, фиолетовые занавески, фиолетовая туалетная бумага. Потому что не абсорбирующее пространство, видишь ли, убийственно для флюидов, и этот тип, этот гомо Рокоща, не может сидеть в квартире, в которой затрачивается апоцентрическое излучение личности или что-то в этом смысле. Это же очень просто, а бедолага Щедронь должен бегать в «Колхиду», чтобы пилить Рокощу доводами, что Ванда только гедонистка и на высоты духа Рудольфа Стейнера вознестись не сможет. Рокоща слушает, гладит свою черную бороду, выпивает сок из пяти апельсинов и в задумчивости уходит, не оплачивая счета. О Боже! Как же велик твой зверинец!

— Я ничего об этом не знала, — удивилась Анна. — Так Ванда сейчас занимается антропософией?

— Антропософом! Впрочем, для женщин это равнозначно. Разве тебе не рассказывал Дзевановский?

— Нет.

— Он один давит этого балбеса. Бородач аж сжимается, когда Дзевановский его допрашивает. Я думаю, не требуется тебе добавлять, что он, конечно, лучше знает Стейнера чем сам Рокоща.

— Где же проходят эти дискуссии, в «Колхиде»?

— Естественно, где же еще. Бедный Шавловский с ужасом смотрит на поражение законов тела. Калманович начал тренировать волю! А Ванда наконец перестала писать свои наивные евангелия сексуализма. Какая потеря для литературы! Реформа обычаев откладывается ad infinitum [7] . Это не слишком важная проблема относительно необходимости облагораживания личности и закаливания воли. Но если бы она, несчастная, хоть что-нибудь в этом понимала!..

7

На неопределенное время (лат.).

Владек задержал руку прощающейся с ним Анны и сказал:

— Ты знаешь, что я не верю в интеллигентность женщин?

— Ну, для тебя это неново, — рассмеялась она вынужденно.

Новость о Марьяне затронула ее так больно, что она просто не могла думать ни о чем ином.

— Интеллигентность женщин, — продолжал Владек, — такая же, точно такая же, как и животных: абсолютная неспособность к синтезу. Ни одна не сумеет сделать выводы из большого числа предпосылок, самое большее из двух. Поэтому-то они и совершают такие ужасные поступки в общественной жизни, которая для них более сложна. Если они встречаются с каким-то явлением, начинают анализировать, разбирают на мелкие части, а дальше не знают, что с ними делать, потому что, когда предпосылок больше, чем две, — пиши пропало… Отсюда так часто они опираются только на две предпосылки, пренебрегая другими и доходя до абсурдных, наивных или просто смешных выводов. Щедронь утверждает, что Ванда…

— Извини, Владек, — перебила его Анна, — я очень спешу.

— Ах, да! — кивнул он головой с несколько иронической снисходительностью — Я надоедаю тебе. До свидания. Передавай привет от меня тетушке Гражине.

Вернувшись домой, она с трудом владела собой. Как встретиться с Марьяном? Так же сердечно, как всегда? Как он мог скрыть от нее, что бывает в этой мерзкой «Колхиде»! Лучше всего было бы осторожно спросить его, давно ли он был там. Таким образом его можно поймать на вранье. Но у Анны была врожденная неприязнь к вранью, и она сказала прямо:

— Я узнала, что ты бываешь в «Колхиде». Почему ты не говорил мне об этом?

Она надеялась, что этот упрек вызовет у него смущение. Однако Марьян спокойно ответил:

— Я знал, что тебе это не нравится, зачем же я буду доставлять тебе неприятности?

— Но самим посещением, однако, ты не доставил мне приятного.

— Если бы ты не узнала об этом… — начал он, но она прервала его с нескрываемой печалью:

— Скрыл от меня!

Тогда он начал объяснять, что несколько недель назад он зашел в «Колхиду» случайно: встретил Яна Камиля Печонтковского, и тот его затянул. А потом уж как-то так сложилось. Нельзя упрекать его в этом, и он надеется, что Анна его поймет. Ведь ему нужен хотя бы какой-нибудь контакт с людьми, с которыми он мог бы поделиться мыслями. Конечно, она не оценивает значения «Колхиды», хотя и говорит об этом лаконично, обходя мучительные для него доводы и пояснения. Там ведь все-таки интеллигентные люди. Им часто достаточно одного слова, фамилии. Там разговаривают точно кодом, им не нужно повторять известных вещей.

— Спасибо тебе, — печально произнесла Анна. — Ты дал мне понять, что я не могу заменить их тебе. Жаль, я не интеллигентна… — Она вспомнила недавние слова Владека: — Интеллигентность женщины не может быть достаточной. Женщины и животные не способны делать выводы из большого числа предпосылок, разве что только из двух… А я…

Марьян побледнел и схватил ее за руку.

— Анна! Как ты можешь! Ты мне не просто нужна, ты необходима!

Все закончилось пылкими клятвами, раскаянием и ласками. И хотя все это было, несомненно, искренне, однако впечатление нанесенной обиды осталось. Себя Анна не могла ни в чем упрекнуть, абсолютно ни в чем. Конечно, на отвлеченные темы они разговаривали друг с другом очень редко, но это объяснялось отсутствием времени. У них столько было что сказать друг другу о своей любви, столько сердечных замыслов! Им надо было посвятить время и обсуждению разных мелочей, составляющих их совместную жизнь. Имел ли Марьян право осуждать ее за неспособность удовлетворять его духовные потребности? Она просто существовала для него, ради него. Это был альтруизм чистейшей воды. Все, что касалось его, заполняло ее без остатка, а о себе, о своих заботах и неприятностях она даже не вспоминала, прятала все это в себе. Ей было тяжело, но было бы еще тяжелее, если бы к этим огорчениям добавилось его сочувствие, его беспомощное сочувствие.

Марьян был как ребенок. Зачем же она будет нарушать его покой своими неприятностями, которых последнее время становилось все больше. Наоборот, она ощущала какое-то болезненное удовлетворение от осознания, что скрывает их в себе. Это не было чувством превосходства над прекрасным детским эгоизмом Марьяна, но как бы уравновешивало их значение. А Владек отказывает ей в интеллигентности! И ведь таких женщин, как она, тысячи и сотни тысяч. И образованность их нередко значительно превышает образованность многих мужчин, считающихся сокровищницей мудрости.

А заботы Анны действительно росли.

Минз с каждым днем становился все требовательнее, нетерпеливее и резче. Стал вмешиваться в самые маловажные дела, и, хотя все коллеги утверждали, что даже со времен Комиткевича не было в отделе путешествий такого образцового порядка, он все-таки находил разные причины для недовольства. Он, казалось, не понимал, что в срочной и выполняемой так поспешно работе нельзя избежать определенных недочетов. Тогда она еще не догадывалась, что источником этих неприятностей была панна Стопиньская. Наоборот, Анна испытывала к Стопиньской все больше признания. Не симпатии — потому что холодная, строгая, официально услужливая панна Стопиньская не могла вызвать симпатии, и не только в Анне, но и ни в ком другом, — а именно признание. Коллеги, правда, рассказывали Анне, что панна Стопиньская заглядывает во время ее отсутствия в ее бокс и роется в папках, но оказалось, что благодаря такому любопытству она обнаружила ошибку, которая принесла бы фирме большие потери, поэтому Анна не могла сделать ей замечание.