Счастье Кандида
Шрифт:
Пустота – великая субстанция и фантастически глубокая идея. Эта субстанция охватывает половину мира, а идея Пустоты управляет помыслами половины человечества.
Наш мир наполнен, в любой точке пространства что-то есть, что-то постоянно присутствует и в духовном пространстве. Не только присутствует, но и наполняет его. Но как мы узнаем об этом?
Ничего-то мы не узнали бы, если б не было противоположного состояния материи и духа. Без тьмы мы не знали бы, что такое свет, без ненависти – что такое любовь, ты меня понимаешь? – объяснял он невидимому оппоненту, а может, и самому себе.
Плезневич – великий мыслитель, он открыл нам полмира, о котором мы ничего, ровно ничего не знали до его появления в литературе, – пространство Пустоты. Постигнув это новое измерение пространства, мы заново откроем для себя наполненность нашего мира.
Ну,
«Как же ты ошибаешься, мой друг. Пустота столь же разнообразна, как весь наш явленный, проявивший себя мир. Это и есть смысл дуализма. Пустота может быть материальная и духовная, пустота может чисто российской, а может быть малайской, японской. Есть пустота глаз и пустота мыслей, пустота мечтаний и пустота помыслов».
Ну и что же такого особенного пишет о Пустоте твой Плезневич? – не унимался внутренний голос.
«Он не пишет. Он беседует с читателем. И мы вместе с ним медленно, шаг за шагом, приближаемся к пониманию великих истин».
Румб купил одну из его лучших книг, это было как раз тогда, когда он работал еще в аппарате фирмы Раздевалов Ltd. На обложке – Наум Плезневич. А ниже – название: ПУСТОТА. Очень красивая обложка. Жаль, что на обороте написано издательство, год, город, всякие циферки. Очень это портило впечатление от книги, мешало сосредоточиться.
Что там внутри?
О, там очень здорово. Первые тридцать страниц – буква «П». Вначале – большая, на всю страницу, потом – меньше, меньше, совсем крошечная, а на 29-й и 30-й – практически уже невозможно разглядеть. Конечно, следовало внимательно отнестись ко всем без исключения страницам. Каждая говорит о своем, наводит на особенные мысли. И если читатель, не торопясь, пройдет весь путь, то на 29-й и особенно на 30-й странице для него откроются новые горизонты. Но рассмотреть букву «П» на этих страницах можно только с помощью лупы. Профаны и невежды даже представить себе не могут, насколько это интересно. Вторые 30 страниц – это буква «У». И так далее… Он-то понимает всякое такое. Каждое издание Пустоты несет новый заряд энергии и информации. Каждая книга – еще один шаг к раскрепощению и свободе.
Румбу хотелось купить последнее издание Плезневича, за этим он и навестил Шародея. Приходил с челобитной.
После вручения Науму Ивановичу премии Большой Дуркер его книги разлетались как горячие пирожки. А тут еще экранизировали этот потрясающий Черновик Пустоты. Вот Румб и боялся, что ему не достанется. Книга – здорово дорогущая, на льняной бумаге, с латунными уголками и золотым тиснением. Обложка из шкуры горской поганки. А он изрядно поиздержался – летал на Book Friar во Франкфырк-на-Майдане. Не надо путать с Киием-на-Майдане. Там Плезневич выступал, это был единственный шанс его послушать. Наум Иванович давно в России не выступает, даже на вручение наград не приходит. Сидит где-нибудь в уголочке – чтобы он всех видел, а его – чтобы никто, сидит и тихо посмеивается. А там, во Франкфырке, все получилось: он выступал, а Румб присутствовал при сем и даже записал на диктофон все, что там происходило.
Это была фантастика. На столе выложили сто пятьдесят различных книг и изданий Пустоты. Читатели и репортеры неистовствовали – все задавали вопросы, тянули микрофоны, толпились у сцены с камерами. Кричали: «Я из Ле-Монитёр», «Я из Раша-Олвыз». Модератор молча показывал, кому настала очередь задавать вопросы. Он дал возможность высказаться или задать вопрос всем присутствующим. А Плезневич перед каждым ответом проверял микрофон, постукивал по нему, покашливал, ждал, пока в зале наступит полная тишина, а потом молчал. Но как молчал! Это надо было видеть – скромно и величественно. Румб будет помнить об этом всю жизнь. Он передал модератору записку с вопросом. Наум Иванович развернул ее. Там, естественно, ничего не было написано. Плезневич разыскал глазами автора записки и тоже ничего не ответил. Но Румб понял, что любимый писатель оценил глубину его вопроса и увидел в нем родственную душу. Никогда в жизни он не был так счастлив. Вернувшись домой и встретившись с Линой, Румб ничего не рассказывал. Но ему показалось, она многое почувствовала и осознала из того, о чем раньше не имела ни малейшего
представления. У них общие интересы, она тоже глубоко увлечена творчеством Плезневича. И у них была потрясающая ночь любви. Ни с одной женщиной ему не было так хорошо, как в тот раз с Линой. Ему казалось, что Лина тоже была счастлива. Потому что они оба избавились от суетности мира, отсекли прошлое, отбросили весь личный опыт побед и неудач, и в их сердцах и мыслях в тот момент торжествовала ничем не омраченная, чистая и прозрачная Пустота.Новую книгу, кстати, он тоже купил.
И деньги достал, и приобрести успел все-таки. В последнее время ему дядя помогал. Дядя в Москве возглавляет АКК, АнтиКоррупционный Комитет. Правда, именно в тот раз он отказал. Дела в комитете совсем остановились. Коррупцию извели, деньги ему теперь никто не носит. Но Шародей всегда входил в положение Румба. Раньше Юра Раздевалов помогал, теперь Шародей помог. В общем, он успел. Эти книги остались только в Лавке писателей, купил чуть ли не последний экземпляр. Надо бы с Кентом обсудить. Он даже не представляет, что это за книга. Ее главы, кстати, были публикованы в трех выпусках Краснознаменной звезды. У Румба есть эти журналы. Но читать книгу – это совсем другое дело. Вот она, кстати. Посмотришь на томик – обложка, вроде, обычная. Наум Плезневич. Черновик Пустоты. И ничего больше. Сдержанно и благородно. А дальше – держись за стул, Румб. На всех страницах – ничего. Пустота. Он читал в первый раз и сам себе не верил. Неужели это он сидит сейчас в своей скромной однушке дома типа «корабль» и читает великую книгу?
Если бы его, Румба, спросили: чем вторая страница этой книги отличается от первой, а третья от второй? Он сообщил бы, что прямо ответить на подобный вопрос никак не получится, что в книге есть какая-то магия. Каждая страница словно вливает в Румба новый заряд энергии, хочется читать ее все быстрее и быстрее. Но он точно знает, что это было бы неправильно и опрометчиво. Необходимо вникнуть и с удовольствием разобрать в деталях каждую страницу. Румб еще не одолел всю книгу целиком. Читал до половины ночи и дошел только до сто двадцать восьмой страницы. И вот при чтении именно этой страницы у него внутри словно что-то щелкнуло. Вначале щелкнуло, а потом открылось. Он увидел одновременно весь мир и понял, что наш бескрайний и бесконечный мир – это одна лишь ПУСТОТА. И в этом мире нет ничего, кроме торжествующей и бесконечно прозрачной ПУСТОТЫ. Он не смог продолжить чтение, потому что был переполнен ПУСТОТОЙ.
Да, Юра Раздевалов всегда входил в его положение. Единственный, кроме Лины, кто понимал и принимал его увлечение. Надо бы ему позвонить.
– Привет, Кентухи, куда запропастился? Ты в порядке?
– Кто это, Румб, что ли? – ответил Кент. – Вообще-то именно я должен спросить: почему ты не звонишь? Когда Кент был еще Юрием Пантелеймоновичем, известным предпринимателем Раздеваловым – сейчас в это трудно поверить, – часу не проходило, чтобы ты не звонил.
– Не обижайся, Юрка, закрутился – работа, девушки и все такое. Был вчера у Шародея, – сообщил Румб, – думал и тебя навестить, он сказал, что ты отбыл в неизвестном направлении. Где обретаешься в настоящий исторический момент?
– В город переехал. Пора завязывать с жизнью бомжа. У меня, кстати, шикарная жилплощадь. Пока без оформления права собственности, но бумаги – дело наживное. «Не все сразу, хорошего понемножку», – сказала бабушка, вылезая из-под трамвая.
– При чем здесь бабушка? – удивился Румб.
– Бабушка подумала, кто-то покусился на ее честь, а это оказался всего лишь трамвай.
«Что я несу, что за солдатский юмор? – подумал Кент. – Арест, жизнь отверженного, года хватило, чтобы потерять человеческий облик. Раньше я считал себя воспитанным и довольно неглупым. А может, всегда был балбесом?».
– Извини, Румб, шутка вроде неудачной получилась, – добавил он.
Тот хмыкнул в ответ:
– Ничего тебя не меняет. Сколько ни бьет жизнь – опять ты за свое. Не люблю скабрезностей.
– Помилуй бог, какие скабрезности? Я теперь вновь как мальчик. Девушек боюсь, боюсь и стесняюсь. Давно забыл, что есть на свете существа прекрасного пола. Не до женщин мне… На улице то жара, то холод, то сухо, то дождь проливной. А я вечно в поисках пищи. Живу, как монах, вместе с Люси акридами питаюсь.