Счастье на краю

Тем более, — на этом моменте моих размышлений стало весело, — что вряд ли дадут много, уж больно я тощая.

— Нет, конечно, матушка, пойду искать работу, может вы мне подскажете, что бы я могла делать? — на мгновение показалось, что монашка не очень хотела, чтобы я уходила, но возможно, что я ошибалась.

— На фабрику снова тебя не возьмут, там всё тот же управляющий, который тебя выгнал, когда узнал, что у тебя есть ребёнок, — начала говорить монашка

Я удивилась:

— А почему нельзя иметь ребёнка?

Монашка сочувственно покачала головой:

— Можно, конечно, но, если у тебя есть муж, или ты вдова, а не девица, которая нагуляла ребёнка неизвестно от кого.

— Упс, — подумала я, — вот это поворот, значит мужа-то нет. Так это даже хорошо, зачем мне какой-то незнакомый мужик.

— И что теперь меня никуда не возьмут? — понимая всю неприглядность картины, переспросила я

— В городе вряд ли, — мягко ответила монашка, — вот если бы ты умела считать, писать, тогда можно было бы поискать работу в небольших имениях за городом.

— Бинго! Вот и мой козырь! — подумала я, а вслух сказала, — так я умею, и читать, и писать, и считать.

Монашка посмотрела на меня с подозрением:

— Пойдём

Помогла мне встать с кровати, надеть толстые тапки на завязках и повела из общей комнаты куда-то по узкому коридору.

Меня ещё знатно пошатывало, но я понимала, что, если продолжу лежать, то так здесь и останусь.

Вошли в небольшую комнату, похожую на келью. В углу и вправду стояла узкая кровать, рядом небольшой стол, на нём были письменные принадлежности.

— Садись, — неожиданно строго сказала монахиня. Положила передо мной желтоватый лист бумаги и сказала: — пиши.

— Что писать?

— Имя своё пиши

Сначала неуверенно, было заметно, что рука Мари не была приучена держать перо, но моя-то была, поэтому несколько медленно, но у меня получилось вывести первые буквы имени, а вот уже фамилию я написала довольно быстро.

Потом матушка Боншон, оказывается у монахини тоже было имя, которое она мне продиктовала, чтобы посмотреть, как я пишу другие слова, задала мне несколько элементарных арифметических задач.

С этим, конечно, я справилась ещё быстрее. Ну, серьёзно, самым сложным было сложение и вычитание цифр до тысячи.

Довольная проведённым тестом, матушка Боншон взглянула на меня и озадаченно проговорила:

— Но почему ты, грамотная пошла работать на эту ужасную фабрику? Ты могла бы устроиться на совсем другие деньги и уже точно не продавать магию.

— Я не помню, матушка, — ответила я, радуясь, что у меня есть официальная причина так сказать.

Монахиня погладила меня по голове:

— Вот и волосы свои ты продала, теперь пока не отрастут не сможешь понять, осталась у тебя магия или сожгли тебе каналы-то. Забрать-то не смогли, а вот вовремя не остановили, ты и выгорела.

Матушка снова с жалостью посмотрела на меня и продолжила:

— Ну волосы — это не страшно! Платок завяжем, сейчас многие так носят, а то объясняй каждому, что с волосами. Дам я тебе письмо рекомендательное в один дом, в дне пути от столицы, там им нужна экономка, которая может и еду сготовить и убраться, денег у них немного, но люди порядочные.

Предложение, конечно, было шикарное, но меня смущал один момент:

— Матушка, а я же не помню ни какие цены, ни где что покупать.

— Не волнуйся Мари, я всё им напишу, там тебя и научат. Только платить, конечно, много не смогут, но всё-таки больше, чем ты на своей фабрике получала, за двенадцать часов тяжёлого труда.

Как бы мне ни хотелось уйти уже сегодня, пришлось остаться ещё до утра следующего дня. Я озвучила свои опасения матушке Боншон, и она, ну, что за чудесная женщина, оставила меня на ночь в свободной келье. Мне даже дали таз и допустили в местную помывочную.

Правда пол там был склизкий, а толстые тапки меня заставили снять, вместо мыла дали горшок с какой-то вонючей жижей, похожей на смесь золы и жира. Но учитывая, что приютившее меня тельце недельку точно не мылось, то и это меня порадовало. Главное, что вода была почти горячая.

Я спросила у матушки Боншон, неужели магией нельзя что-то сделать с чистотой и с подачей воды. Монахиня снова грустно погладила меня по голове, вздохнула и сказала:

— Совсем ты как маленькая стала, ничего не помнишь. Магия такая называется бытовая и она очень дорогая, редко у кого бывает, все такие маги дворяне и они на особом учёте, служат королю за большие деньги, а у кого-то из простых редко бывает, да и то крохи. Это, если в роду кто-то из аристократов нагрешил. Вот у тебя как раз такая бытовая магия-крошка и была, поэтому и вцепились в тебя, и всё пытались вытащить, да видно не судьба.

Матушка вздохнула и продолжила:

— Может и хорошо, что ты оказалась здесь, никто и не вспомнит, что ты не выжила, а то вдруг магия восстановится, и тогда они снова захотят отобрать её у тебя. Контракт-то твой не вернули. Поди докажи, что он не выполнен с их стороны.

* * *

Утром, хорошо выспавшись, в келье было значительно теплее и спокойнее, никто не хрипел, ни кашлял, не стонал, и даже сны мне в эту ночь не снились, я оделась в простое серое платье, которое был мне слегка великовато, хотя матушка Боншон утверждала, что это именно моё платье, получив от матушки последние напутствия и рекомендательное письмо, в которое матушка положила и результаты моего тестирования, я вышла из лечебницы.

Снаружи светило солнце, душу грело то, что есть такие люди как матушка Боншон, которая дала мне с собой булочку и ещё вложила мне в руку две монетки, сказав, что за одну меня довезут до Шантильи, где находится дом семьи Моран, который и был конечной точкой моего путешествия, а на вторую я смогу купить себе поесть в дороге, потому что ехать мне примерно четыре часа.

Есть не хотелось, решила, что денёк потерплю, монетку отложила подальше и пошла искать станцию дилижансов, чтобы купить билет.

До отъезда из Парижа мне ещё надо было зайти на фабрику, найти товарок Мари, которым она возможно могла рассказать, где и у кого оставила дочку.

М-да, магическая версия Парижа не впечатлила. Возможно, в богатых кварталах и было чисто, но то, что я видела, проходя по краю центрального округа, выглядела грязно, нище и вонюче. Хотя по расположению монастырь Святого Франциска находился почти в центре, недалеко от Лувра. Навоз на улицах, которые, кстати, были вымощены брусчаткой, был наименьшим из зол. Клошары кучками возились практически около всех храмовых зданий, которых в центре было очень много.