Счастье за углом
Шрифт:
Мой план был более чем очевиден.
Тупая злость пересилила даже отчаянье. Я же велел ей не приходить. Пинком распахнув дверь, я вышел в холодный лунный свет. Она подпрыгнула, дико оглянулась, уронила фонарик и снова нырнула в кабину. И развернулась ко мне, сжимая револьвер двумя руками, словно боялась, что он взорвется. Но потом Кэти бесстрашно выщелкнула барабан и начала вытряхивать пули одну за другой. Я дошел до нее в тот миг, когда последняя пуля упала на землю. И вырвал пустой револьвер из ее рук.
– Отдай, – скомандовала она. – Мать твою, быстро отдай револьвер.
– Не могу. – Мы терялись в тенях, я слышал только хриплое от злости дыхание Кэти и не сразу понял, что она делает.
И ударила меня по зубам.
Больно не было, но краем сознания я понял, что глотаю кровь. Я был слишком пьян, слишком оглушен, чтобы что-то понять, хотя сила удара заставила меня отступить. Кэти попыталась выхватить револьвер, но я поднял руку, другой упираясь в ее плечо. И не пустил дальше. Она снова издала звук, глубокий, очень женственный и очень яростный. Изогнулась и сбросила мою руку.
Мы смотрели друг на друга, как боксеры на ринге.
– Как ты мог?! – закричала она. – Как тебе в голову пришло вот так сбегать, чтобы вышибить себе мозги? Так вот в чем план? Тебе наплевать на себя, на меня, на всех, кому ты нужен, и вот как ты даешь это понять? – Она толкнула меня и резко, сломленно засмеялась.
– Ты думал, я не выдержу, если найду твой труп, расплескавший мозги по винограднику? И решил сбежать в безопасное место, к незнакомцам? Да как ты смеешь! – Она упала на колени, пошарила руками по земле, потом вскочила, прижимая что-то к груди. – Вот, давай, заставь меня смотреть, раз уж я знаю, что ты задумал!
Что-то маленькое и твердое попало мне в руку. Пуля. Кэти бросила в меня еще одну. Кончик пули оцарапал скулу.
– Как ты можешь с собой такое творить!
Я не вздрогнул и не пошевелился. Только тихо сказал:
– Иди домой.
Я не мог думать, водка и депрессия действовали за меня. У меня не осталось даже слов. Я любил ее, я не хотел, чтобы она однажды узнала, что я желал смерти своим детям.
Она застонала, жутко, гулко, и погрозила мне кулаком.
– Тебе придется либо затащить меня в грузовик и отвезти, либо пристрелить меня на месте. Только так я отсюда уйду. Отдай револьвер.
– Помнишь, что ты сказала мне в тот день в Сортире? Я не просил обо мне беспокоиться.
– Я была дурой. Нельзя решать за других, что им чувствовать! Да я сегодня жива только потому, что ты и Дельта решили обо мне позаботиться. А теперь я беспокоюсь о тебе, и я ничего не могу с этим поделать. Нельзя притворяться, что твой выбор не причинит боли другим, если больно даже тебе!
– Я каждый день живу со своим выбором. Я знаю, кому причинил боль.
– Правда? Да ты ни черта не знаешь о своем выборе! Ты позволил водке, депрессии и этой сучке золовке манипулировать тобой и делать выбор за тебя! Ты позволил им себя контролировать. А как насчет того, чтобы отдать эту привилегию мне?
Я уронил револьвер на землю.
– Я отвезу тебя домой. И перестань задавать столько вопросов.
– Ты слишком пьян, чтобы меня поймать, а если поймаешь, я не сдамся без боя. Тебе придется причинить мне боль, чтобы засунуть в грузовик. Я тебя знаю, Томас. Ты не сможешь сделать мне больно. В тебе нет такой жилки. И ты меня ни за что не поймаешь.
Она развернулась и отбежала на несколько метров, превратившись в темный силуэт в лунном свете, на фоне звездного неба.
Я медленно зашагал к ней. Она сжала руки в кулаки и слегка расставила ноги.
– Я думала, что могу тебе доверять, – хрипло крикнула она. – Ты не был фотографом, который надо мной издевался, Геральдом, который делал на мне деньги, ты не был похож на тех, кто любил только мою внешность, ты не был
миром. Я думала, что ты всегда будешь рядом. И не смей говорить, что я ошибалась!Я остановился и посмотрел на нее.
– Я не могу быть таким, как ты хочешь. Ты меня не знаешь.
– Ты уже такой, как я хочу. И я знаю тебя лучше, чем любого другого мужчину в моей жизни. – Она потрясла кулаками. – Почему бы тебе просто не сказать, что не хочешь меня? Что… тебя тошнит от мысли о сексе со мной. Вся эта вежливость, забота, флирт, дружба, это же все было просто игрой? Ты не хочешь ко мне прикоснуться. Ты не хочешь видеть меня голой. Признай! – Она ткнула кулаком в мою сторону. – Тебе проще покончить с собой, чем прикоснуться ко мне!
– Это безумие.
– Да неужели? – Она почти кричала. – Правда?
Кэти сорвала и отбросила пальто, схватилась за край свитера и стянула его через голову. Ее яростное дыхание белыми кляксами сияло под луной. Кэти бросила в меня свитер.
– Тогда прикоснись ко мне! Ты все равно собрался себя убить, так что воспоминания о моем уродстве недолго будут тебя тревожить. Давай же!
– В последний раз предупреждаю, Кэти. Иди домой.
– Лжец. Ты никогда не хотел меня. Ты просто был вежлив. Жалел меня. Надеялся выдурить у меня ферму Нэтти. У меня. Глупой, уродливой и жалкой Кэти Дин. Так ведь?
– Ты знаешь, что это неправда.
– Я знаю только, что ты готов умереть, лишь бы не быть со мной. – Она расстегнула джинсы спустила их вниз, пинками сняла мокасины, потом джинсы и замерла в одном бюстгальтере и трусиках. Я не видел шрамов на правой стороне ее тела, я видел только ее изумительную фигуру на фоне неба, омытую лунным светом. Я не мог ее не хотеть. И ничто не могло остановить меня.
– Так я права, – сказала она сквозь зубы. – Я права. Ты даже не попытаешься ко мне прикоснуться.
Она стянула трусики, отбросила в сторону, расстегнула бюстгальтер и швырнула его на землю.
– Унизительней уже не будет, Томас. Я прошу об одном: собери свои яйца в кулак и признайся вслух, что я уродка. Признайся, что не сможешь заставить себя ко мне прикоснуться.
Я знал, что она делает, я знал, что она играет, но пути назад не было. Я застыл на месте, и вся моя жизнь вращалась вокруг оси этого момента, того, кем она хотела меня видеть – сейчас, для нее, и потом, до конца моей жизни. Кэти всхлипнула и повернулась ко мне спиной. Закрыла лицо ладонями. У нее задрожали плечи. Она была самой сутью одиночества и отчаянья. Моим отражением. Моей жизнью.
И я побежал к ней. Я побежал. Обнял ее сзади, прижал к себе, провел ладонями от ее подбородка до бедер и обратно. Я исследовал ее, жадно, грубо. Кэти ахнула и схватила меня за руки.
– Только не там, только не правую сторону, – сказала она, пытаясь отвернуться.
Я запустил пальцы в густые волосы на ее виске, заставил застыть и начал покрывать поцелуями грубые шрамы на шее и на лице. И пусть она играла со мной, я тоже мог поиграть.
Кэти вскрикнула, когда я заносил ее в хижину. Внутри мы рухнули на деревянный пол, я оказался на спине, она оседлала меня, вжав колени в толстый мягкий ковер, который мне подарила Дельта. Наши руки мешали друг другу и сталкивались, пытаясь стянуть мои джинсы. Я застонал, когда она приняла меня в себя. Ей было плевать, готова ли она, и в тот миг мне тоже было все равно, я наслаждался тем, что я жив, она жива, тем, что мы вместе. И я подался вперед, ей навстречу, накрыл руками ее груди, а Кэти скакала на мне, прижимаясь здоровой щекой к моим волосам. Я вцепился в ее бедра и кончил так, как никогда не бывало раньше. Я хочу жить.