Счастлив как бог во Франции

— Так вот, Пьер, я передал вам эту записку именно сегодня, потому что завтра уже не смог бы это сделать. Послезавтра мы должны покинуть базу. И никто не знает, когда увидимся в следующий раз, если вообще увидимся. Но если такое случится, мы с вами опрокинем по кружке пива на террасе парижского кафе. И будем счастливы, потому что все жители Франции счастливы как боги. У вас ведь есть такая поговорка?

Он пожал мне руку, чего никогда не делал раньше, словно желая скрепить рукопожатием соглашение между нами. Потом вернулся к своему столику.

Странно, но в этот вечер ко мне подходило человек десять из команды Динозавра, чтобы переброситься несколькими фразами и тем или иным способом выразить мне свою симпатию. И пили они больше, чем обычно.

Уже светало, когда они, пошатываясь и держась друг за друга, покинули таверну. Вольфганг был вынужден немного отстать от товарищей, чтобы избавиться от выпитого. Потом и он исчез в предрассветных сумерках.

19

Закончив работу, я сел на велосипед и отправился в город по петлявшей между дюнами дороге. Не заезжая в свое логово, остановился возле бистро, которое как раз открывалось. Хозяин с удивлением посмотрел на меня, но я объяснил ему, что мне нужна встреча все с той же девушкой, причем, сегодня же утром, и я не уйду отсюда, пока не повидаюсь с ней.

Я прождал довольно долго, выпив за это время несчетное количество чашечек кофе. Мила появилась часов в одиннадцать, как всегда стройная, гибкая, элегантная. Я почувствовал, что готов прикончить любого мужчину, который будет пялиться на нее.

— Что за срочность? — холодно поинтересовалась она, бросив в мою сторону взгляд, превращавший меня в бесплотную тень.

— Послезавтра из гавани уходит подлодка. Не знаю, в какое время, но за день я ручаюсь. На борту будет экипаж, самый опытный во всем немецком флоте.

— Вы уверены?

— Абсолютно уверен. Нет никаких сомнений.

— Вы узнали об этом от Агаты?

— Нет, от своего собственного источника. Он не ошибается. К сожалению.

На этот раз я ее заинтриговал, и она посмотрела мне прямо в глаза.

— Почему к сожалению?

Я встал, ничего не ответив. Потом поинтересовался, действует ли договоренность о встрече в ближайшую среду. Она сказала, что действует. Потом я вышел, не оборачиваясь, из бистро. Словно сомнамбула, пересек улицу. Измотанный бессонной ночью, уставший от своей безысходной любви, подавленный грядущим убийством многих людей. Мне был отвратителен мой успех, которым я был обязан только доверию, с которым со мной общались мои будущие жертвы. Конечно, то, что они делали, нельзя было считать справедливым. Но для того, чтобы отправить их на смерть, я манипулировал всем, что было в них хорошего. Провидение превратило меня в их палача. Благодаря мне на дно должна была отправиться подводная лодка, полная парней, таких же, как я, пусть и родившихся с другой стороны границы, парней, мечтавших только о том, чтобы вернуться домой.

Когда ты испытываешь сильные душевные терзания, то невольно забываешь об опасности, подстерегающей тебя на каждом шагу. Поэтому меня сбил автомобиль, внезапно появившийся из-за поворота. Подброшенный в воздух, я приземлился на тротуар напротив бистро. Лежа на спине я смог увидеть, как с места происшествия исчезла Мила, даже не поинтересовавшись, остался ли я в живых. Сбившие меня типы оказались полицейскими, спешившими на очередную попойку с приятелями. Тем не менее они доставили меня в ближайшую больницу, не преминув поинтересоваться моими паспортными данными и родом занятий.

Я пролежал два дня, залечивая довольно серьезные травмы. К счастью, обошлось без переломов. Вечером второго дня меня навестила дама, назвавшаяся моей теткой. Я отнесся к этому визиту с подозрением, но она шепнула мне, что ее прислал владелец бистро. Он просил передать, что англичане попали в точку благодаря полученным от меня сведениям и что теперь я стал заметной личностью известно среди кого. На этом она распрощалась и исчезла. Я представил Динозавра, Вольфганга, офицера-торпедника и других знакомых мне членов их команды, багровых от недостатка кислорода, в последних проблесках сознания царапающих стены своего металлического гроба, погружающегося в толщу донного ила.

Потом я все же заснул.

20

К себе в мансарду я вернулся вечером в субботу, и тут же позвонил управляющему таверной, чтобы предупредить о моей временной нетрудоспособности. В ответ я ожидал услышать его обычное ворчание, как всегда бывало, когда нарушался заведенный порядок. Но он на удивление спокойно воспринял новость и сообщил, что таверна была закрыта в тот же день, когда меня сбила машина. Он не представлял, когда можно будет возобновить работу. Потом сказал, что ходят упорные слухи о скорой высадке союзников, и поспешно добавил, что это будет несчастьем для Франции. По его мнению, немцы-подводники должны оставаться на базе.

Я валялся в постели, страдая не столько от ран, сколько от безделья. Мне нужно было дождаться вечера, на который была назначена очередная встреча с Милой. Сегодня она оставалась с детьми владельца нашего дома. Задремав, я увидел во сне ее, вдали от этой грязной войны. Стук металлической дверцы разбудил меня. Я выглянул в окно. Посреди двора стоял черный автомобиль. Вокруг суетились военные в мундирах и кожаных пальто. Подразделение солдат ворвалось в здание под аккомпанемент команд и ругательств. Я решил, что за мной. Очередная превратность судьбы. Бежать я не мог, потому что передвигался с трудом. Все же я добрался до дверей, решив, что у меня есть шанс скрыться с помощью потайной лестницы соседнего здания. Но здесь силы оставили меня, и я понял, что этот шанс равен нулю. Тогда я запер дверь в свою комнату и закрылся в туалете на площадке. Отсюда через небольшое окошко я мог наблюдать за происходившим во дворе. Но там почему-то ничего не происходило. Суматоха прекратилась. Возле машины дежурили двое полицейских, все солдаты были внутри здания. Я ожидал, что на площадке вот-вот раздастся топот грубых солдатских сапог. Но суматоха внизу все не поднималась до моей мансарды.

И тогда я увидел ее. В легком платье. С распущенными на матовые плечи волосами, развевавшимися на сильном ветру. Ее почти несли двое громил с бритыми черепами, подхватив под руки. Потом ее швырнули, словно мешок, к машине. Когда она не сразу оказалась внутри, ее стали заталкивать туда ударами кулаков. Я еще увидел, как она ударилась лбом о крышу автомобиля, потом ей грубо надавили на голову, и я потерял ее из виду. Машина развернулась и выехала на улицу. Я продолжал сидеть на унитазе, потрясенный настолько, что потерял способность пошевелиться. Они лишили меня не только руководителя местного отделения подпольной сети, но и женщины моей жизни.

Я подождал еще полчаса, прежде чем решился выйти из своего убежища. В вестибюле возле консьержки скопилась небольшая группа любопытных. Владелец и квартиросъемщики дружно ужасались, что такая интеллигентная женщина оказалась террористкой. Консьержка авторитетно объяснила, что всегда сомневалась в порядочности этой красотки, и окружающие сочувственно кивали головами.

После ареста Милы и закрытия таверны у меня оставался только один адрес для контакта. И я отправился в бистро. Конечно, мне было страшно. Ведь гестапо могло достаточно хорошо разобраться в структуре нашей организации, и кто знал, что ожидало меня в бистро. Поэтому, прежде, чем зайти в помещение, я несколько раз обошел квартал, внимательно присматриваясь к обстановке.

Как и у меня, у владельца заведения единственным контактом была Мила. Когда я сообщил ему об аресте нашей связной, он побледнел. На мой вопрос о том, что же мне теперь делать, он ответил, что больше никого, кроме Милы, он не знает. Таким образом, мы вдвоем оказались в тупике. Я не представлял, куда и к кому мне теперь обратиться. Вернуться домой было бы слишком опасно не только для меня; я мог подставить под удар своих родителей.

Довольно долго я бесцельно бродил по городу. Денег и продовольственных талонов у меня было достаточно, чтобы продержаться дней десять. Жилье было оплачено до конца месяца. Я не мог ничего менять в своем поведении и привычках, чтобы не вызвать подозрений у окружающих. Внезапно я вспомнил, что сказала мне Мила во время нашей первой встречи. Я должен был переждать трое суток, прежде чем возвращаться в свою комнату. Я понял, что этот срок соответствовал наиболее вероятной продолжительности пыток, во время которых она могла, не выдержав мучений, выдать всех известных ей членов организации. Или же это было время, отведенное на молчание перед неизбежным концом. Мне показалась нелепой мысль о том, что Мила может подумать, будто я усомнился в ее способности молчать под пыткой. Поэтому я не стал скрываться, а вернулся в свое жилище. Все это время мне казалось, что я нахожусь рядом с ней, и теперь меня терзал страх потерять ее до того, как мы сможем ближе узнать друг друга. Обеспечив себя запасом еды и питья на несколько дней, я закрылся на ключ и провел это время в полном безделье, уставившись в небо, небольшой кусочек которого я мог видеть в единственное окошко, все еще связывавшее меня с остальным миром.