Молодость ходит со смертью в обнимку,Ловит ушанкой небесную дымку,Мышцу сердечную рвет впопыхах.Взрослая жизнь кое-как научиласьНервы беречь, говорить наловчиласьПрямолинейною прозой в стихах.Осенью восьмидесятого годаВ окна купейные сквозь непогодуМы
обернулись на Курский вокзал.Это мы ехали к Черному морю.Хам проводник громыхал в коридоре,Матом ругался, курить запрещал.Белгород ночью, а поутру Харьков.Просишь для сердца беды, а накаркав,Локти кусаешь, огромной странойСтранствуешь, в четверть дыхания дышишь,Спишь, цепенеешь, спросонок расслышишь –Ухает в дамбу метровой волной.Фото на память. Курортные позы.В окнах веранды красуются розы.Слева за дверью белеет кровать.Снег очертил разноцветные горы.Фрукты колотятся оземь, и впоруПлакать и честное слово давать.В четырехзначном году, умираяВ городе N, барахло разбирая,Выроню случаем и на ходуГляну – о, Господи, в Новом АфонеОля, Лаура, Кенжеев на фонеЗелени в восьмидесятом году.1981
«Ливень лил в Батуми. Лужи были выше…»
О. Е.
Ливень лил в Батуми. Лужи были вышеЩиколоток. Стоя под карнизом крыши,Дух переводили, а до крыши самойОсобняк пиликал оркестровой ямой.Гаммы, полонезы, польки, баркаролы.Маленькие классы музыкальной школы.Черни, Гречанинов, Гедике и Глинка.Маленькая школа сразу возле рынка.Скрипка-невеличка, а рояль огромный,Но еще огромней тот орган загробный.Глупо огорчаться, это лишь такаяВыдумка, забава, музыка простая.Звуки пропадали в пресноводном шуме,Гомоне и плеске. Ливень лил в Батуми.Выбежали стайкой, по соседству всталиДети-вундеркинды, лопотали, ждалиМалого просвета. Вскоре посветлело,И тогда Арчилы, Гиви и НатэлыДунули по лужам, улицам, бульварам.В городе Батуми вровень с тротуаромКолебалось море, и качался важный“Адмирал Нахимов” с дом пятиэтажный.Полно
убиваться, есть такое мненье,Будто эти страсти, грусти, треволненья –Выдумка, причуда, простенькая полькаДля начальной школы, музыка – и только.1981
«Светало поздно. Одеяло…»
Светало поздно. ОдеялоСползало на пол. Сизый светСквозь жалюзи мало-помалуСкользил с предмета на предмет.По мере шаткого скольженья,Раздваивая светотень,Луч бил наискосок в “ОленьюОхоту”. Трепетный оленьЛетел стремглав. Охотник пылкийОблокотился на приклад.Свет трогал тусклые бутылкиИ лиловатый виноградВчерашней трапезы, колодуИгральных карт и кожуруГраната, в зеркале комодаЧертил зигзаги. По дворуПлыл пьяный запах – гнали чачу.Индюк барахтался в пыли.Пошли слоняться наудачу,Куда глаза глядят пошли.Вскарабкайся на холм соседний,Увидишь с этой высоты,Что ночью первый снег осеннийОдел далекие хребты.На пасмурном булыжном пляжеОткроешь пачку сигарет.Есть в этом мусорном пейзажеКакой-то тягостный секрет.Газета, сломанные грабли,Заржавленные якоря.Позеленели и озяблиКосые волны октября.Наверняка по краю шириВдоль горизонта серых водПройдет без четверти четыреЭкскурсионный теплоход“Сухум – Батум” с заходом в Поти.Он служит много лет подряд,И чайки в бреющем полетеНад ним горланят и парят.Я плавал этим теплоходом.Он переполнен, даже трюмБитком набит курортным сбродом –Попойка, сутолока, шум.Там нарасхват плохое пиво,Диск “Бони М”, духи “Кармен”.На верхней палубе ленивоГосподствует нацмен-бармен.Он “Чито гврито” напевает,Глаза блудливые косит,Он наливает, как играет,Над головой его виситГенералиссимус, а рядомВ овальной рамке из фольги,Синея вышколенным взглядом,