Счастливчик

— Караул! — закричал он в смятении. — Моя королева, я невиновен! Пощады!

Но «стража» была неумолима, и папа был препровождён на кухню, на которой царил полный разгром…

Стол был залит какао, куски кексов валялись на полу, где их доедал Степашка, а главный виновник «торжества», Счастливчик, гордо восседал на папином стуле, держа в каждой лапе по куску кекса. Его живот, грудь и мордочка были перемазаны какао и припорошены сверху сахарным песком из опрокинутой сахарницы. Увидев ребят, он тревожно пискнул с набитым ртом, бросил кексы и прыгнул на кресло. Его сообщник, сразу поняв, что дело принимает дурной оборот, быстро проглотил последний кусок кекса и спрятался под сервантом, поджав уши и хвост. Счастливчик же просто притворился спящим и даже свернулся калачиком, как он обычно делал, но его челюсти продолжали работать, дожёвывая не проглоченный кекс, а один глаз был приоткрыт.

Папа захохотал первым. Виноватый вид перемазанного шоколадом Счастливчика, с сахарными разводами на голове был невероятно комичен и папа никак не мог успокоиться, держась обеими руками за живот. Мама была в гневе, но и она не могла сдержать улыбки, когда Счастливчик, сделав вид что только что проснулся, открыл оба глаза и протянул к ней свои перепачканные лапки, требуя обнять его.

— Безобразие! — говорила она неизвестно кому. — Тут нет ничего смешного! Только посмотри, сколько уборки. И скатерть, она стала ни на что негодной! И это зелёный поросёнок перемазал кресло и стул!

— И накормил друга, — смеялся папа. — Без помощи Счастливчика, ему бы никогда не добраться до кексов.

— Пять минут! — возмущалась мама. — Нас не было всего лишь пять минут и что вы тут натворили?!

Ребята не знали, что им делать. Им обоим было смешно, но они понимали, что это и их вина, нельзя было оставлять малыша одного, рядом с такими лакомствами. Теперь, нужно было отмывать кухню, второй раз за этот день…

— Нужно как то наказать их, — сказала мама.

— Это не их вина, — сказал папа. — Степашка только подбирал то, что ему сбрасывал малыш, а сам Счастливчик, просто любопытный зверёк, который любит вкусно покушать. Это моя вина. Малыш так сладко спал, что заморочил мне голову. Каков хитрец!

— Хорошенькое окончание новогоднего застолья, — сказала мама. — Нет, ну вы посмотрите на этих поросят?!

Степашка, поняв, что угроза миновала, выбрался из своего убежища, залез на кресло и принялся старательно вылизывать Счастливчика. Его брови и усы были в шоколаде, а Счастливчик стал буро-зелёным от размазанного по меху какао.

— Так, — сказал папа, беря Счастливчика на руки. — Я пойду, вымою его под душем, там, кажется, ещё осталась тёплая вода и выпущу Стёпу. Пусть побегает немного под дождём. Потом я вернусь и мы ту быстро наведём порядок.

— Иди уже, — сказала мама, повязывая поверх платья фартук. — Мы тут сами управимся. Варя, Серёжа, отнесите всю посуду в раковину и снимите скатерть. Я пойду, налью воды и вымою пол. И поставьте чайник, кипяток нам понадобиться.

К часу ночи всё сияло. Усталые ребята легли в кровать и хихикали, вспоминая прошедший день.

— Вот тебе и «скукота», — сказал Серёжа. — Такой Новый год получился, не забудешь.

— И мне понравилось, — сказала Варя. — Только жалко мы кексы недоели, они такие вкусные.

— Зато кое-кто другой славно поужинал, — засмеялся Сережа, и Варя присоединилась к нему.

— Только вот, — спустя какое-то время сказала Варя, — мы ничего не подарили папе…

— Вот блин! — подскочил на кровати Серёжа. — Точно! Как же так!

— Я забыла…

— И я тоже… Но знаешь, мы обязательно сделаем ему подарок. Настоящий подарок!

— Когда? — оживилась Варя.

— Точно не знаю, — сказал Серёжа, — но скоро. Очень скоро… очень…

— А большой? — спросила Варя, но ответа не было, Серёжа уже спал. Она села в кровати и выглянула в окно. Там, под светом фонаря, сверкало Новогоднее дерево, и Варя счастливо засмеялась.

— Хорошо когда Новый год бывает часто, — сказала она вслух. Потом она легла, повернулась на бок и уснула под шум дождя, который мерно колотил по крыше.

Глава 31

Воздух был чистым и свежим, каким он бывает только осенью, после долгих дождей, когда снова, ненадолго, выглядывает солнце и жёлто-красный лес сияет на фоне поблёкшего неба. Сад уже облетел, но газон ещё был зелен и опрятен, и Степа весело гонял по нему мяч, радуясь прохладе, после долгих месяцев жары. Он оброс и окреп, как всегда за лето, и в его глазах плясали шальные искры, когда он выбегал на переулок в поисках приключений, но, увы, участки пустели и ему лишь оставалось безоговорочно «владеть» пустующими улицами, что он и делал. Они подолгу гуляли теперь с папой, доходя до поля и, даже, иногда пересекая его. До поздней ночи папа что-то делал на втором этаже, шелестя бумагами и стуча по клавиатуре, в то время как Степашка спал внизу, сквозь сон прислушиваясь к завыванию ветра в трубе. Ребята вместе с мамой уехали три недели назад, а папа остался, как он иногда делал, чтобы закончить работу в уединении. В пятницу, они должны были приехать обратно, а в воскресенье, все вместе, окончательно покинуть дачу, уже до следующей весны. Но Степашка не любил думать о плохом. Он радовался каждой минуте на воле, с удовольствием бегая и резвясь, катаясь в облетевшей листве и гавкая на любопытных синичек, которые, как ему казалось, пытались стащить корм из его миски. «Скоро будем тебя стричь! — говорил папа, тиская его за уши. — Оброс как дикарь, во дворе не узнают. Линда не узнает! Помнишь Линду? Небось скучает по тебе, разбойнику, а ты тут, грязный как поросёнок роешься в мамином цветнике». Стёпа помнил Линду и при звуке её имени наклонял свою косматую голову в сторону и тихонько скулил. Они любили играть вместе, несмотря на то, что Линда была далматинцем и, иногда, по неосторожности, наступала на Степашку. А вот стричься он не любил. Машинка противно жужжала в ушах, и нужно было долго стоять на столе неподвижно, а после, ему казалось, что он голый и ему было холодно и Аркаша, надменный королевский пудель, будто бы украдкой посмеивался над ним. Нет, определённо лучше всего было целый день валяться на траве и рыть ямы, или просто дремать на устланной сосновыми иглами земле перед баней, глядя как папа подрезает и закрывает на зиму цветы, и снова что-то пишет, сидя на ступеньках кухни. Иногда, (Степашка очень любил эти вечера, хотя ему и приходилось мыться и протирать лапы) папа зажигал камин, приносил сверху Счастливчика и они молча сидели втроём у огня, жмурясь и позёвывая. Папа наливал что-то пахучее из стеклянной бутылки в стакан и макал туда печенье и ел его, причмокивая от удовольствия. Стёпе и Счастливчику тоже доставалось печенье, но сухое. Стёпе было очень интересно, что же такое вкусное у папы в стакане и как-то раз, он уличил момент и лизнул тёмно-красную жидкость, которая хоть и была сладковатой, обожгла ему язык, и он долго фыркал и чихал, а папа смеялся. Счастливчик теперь мало играл с ним. Он был сонным и спокойным и только изредка они резвились на веранде, пытаясь побороть друг друга и повалить на пол. Но Степашке нравилось и просто сидеть, тесно прижавшись к Счастливчику, и дремать в ожидании нового печенья.

По утрам, перед завтраком, они гуляли с папой по переулку. Это была первая, короткая прогулка, просто чтобы разогнать сон. Иней блестел на траве вдоль дороги, и потревоженные сороки взлетали из оставленных садов и кричали на них с крыш, а после, снова принимались хозяйничать на участках. Один раз, в конце переулка прошмыгнула лиса, но Стёпа не заметил её, а папа, не стал ему на неё показывать. У всех были свои дела, и папа старался не вмешиваться в них. У располневшей от дождя реки они останавливались и стояли немного. Вода была холодной и прозрачной, но рыб не было видно. Стёпа обнюхивал берег, чтобы удостовериться, что его «владения» никто не потревожил за ночь, разбрасывал лапами землю под ольхой, звонко гавкал в гулкой тишине, и они шли обратно. Завтракали они втроём. Счастливчик сонно зевал на кресле, выпятив свой округлившийся живот и сложив на нём лапки, и получив от папы горсть орехов, ягод и немного корма, неспешно ел, поглядывая сверху на Степашку, который трудился над своей полной миской. Стёпа всегда заканчивал первым и залезал на кресло к Счастливчику, который, стал заметно дружелюбнее по мере роста своего живота и позволял Степашке подбирать орешки или кусочки корма, которые он уронил. Впрочем, если Степашка забывался, то малыш, как и прежде, хватал его за усы и отводил его морду в сторону, давая понять, что во время завтрака дружба замирает. Папа ел яичницу или кашу и запивал это кофе. Окна кухни запотевали, и казалось, что за окном густой туман, но там, как правило, светило солнышко и дул лёгкий ветерок. Поев, папа немного возился с малышом, который вяло попискивал, а потом относил его в дом. После, он немного копался в огороде, а затем они шли гулять и возвращались только к обеду, который, папа обычно пропускал и сразу уходил в дом, работать. Накануне, он разбудил мирно спавшего под навесом бани Стёпу своими криками. «Смотри, — кричал папа, показывая в небо и размахивая руками, — смотри, смотри, они улетают! Э-ге-гей! До свидания!» Стёпа поднял голову и посмотрел в небо, с которого доносились странные звуки, и увидел больших птиц, которые летели стройным клином. «До свидания, журавли! — кричал папа странным голосом, словно не зная радоваться ему или грустить. — Возвращайтесь скорей!» Стёпа не очень понял тогда, что произошло, но, на всякий случай, гавкнул и поспешил обратно, пока нагретое место не остыло. Ужинали они тоже втроём. Папа ставил самовар, вынимал из холодильника всякие вкусности и устраивал настоящий пир. Счастливчик немного оживал к вечеру и сновал туда-сюда по кухне, заглядывая под шкафы и обнюхивая всё вокруг. Когда папа внезапно щипал его за спину, он подпрыгивал и принимал свою боевую позицию, поднявшись на задние лапки и подняв передние вверх. Его толстое брюшко сыто круглилось, и вид у него был забавный. Папа смеялся и в виде компенсации протягивал ему несколько ягод черники или жёлудь, которые Счастливчик очень любил. Но больше всего ему нравились орешки кешью. Папа зажимал их в ладони и малыш методично и кропотливо разжимал палец за пальцем на папиной руке, пока не добирался до лакомства. Очень довольный, он быстро съедал его, обнюхивал ладонь и вопросительно смотрел своими большими глазами на папу, который зажимал в кулаке следующий орех. Степашка был недоволен таким ходом дела и хмуро пыхтел рядом, скребя Счастливчика лапкой по спине. Папа смеялся и тоже давал ему что-нибудь, но совсем чуть-чуть и говорил, что «у вас разные режимы питания». Стёпа ничего не знал про режимы питания и продолжал скрести Счастливчика, требуя свою долю, и раздача орехов временно прекращалась. После ужина они ещё немного гуляли с папой по притихшим переулкам, переходя от одного круга фонарного света к другому. Ночи были тихие, и небо было усыпано мириадам звёзд, но Стёпу больше интересовали ежи, которые ещё попадались. Он неотрывно шёл за ними, шумно принюхиваясь и ворча, но не пытался обидеть их. Нагулявшись, Стёпа удобно устраивался на своей тёплой подстилке и засыпал, а папа, поднимался наверх и снова шелестел бумагами и стучал по клавишам до глубокой ночи. Убаюканный этими звуками, Степашка спал без задних лап и не слышал, как наверху, Счастливчик, в одиночку ест орехи, которые в перерывах между работой ему передаёт папа.

В канун приезда мамы и ребят, сразу после завтрака, Степашка привычно подбежал к калитке и нетерпеливо поскрёб её лапой, но папа не всё не шёл и не шёл, и он, у став ждать, решил посмотреть, чем он занят и поторопить его. Папы нигде не было видно, но дверь в сарай была открыта, и оттуда доносился звук пилы и стук молотка. Стёпа заглянул внутрь и увидел папу, который собирал большой ящик. Мелкие опилки залетели Степашке в нос, и он чихнул. Папа посмеялся и продолжил свое занятие, явно не собираясь идти гулять. Стёпа потоптался немного, не зная, чем себя занять, а потом ушёл. «Какие скучные у людей игры, — думал он, тщательно выискивая место для новой ямы. — Мы так хорошо гуляли, а сегодня, он сидит в этом маленьком домике и стучит и всё вокруг усыпано опилками, которые щекочут нос. Странно!» Степашка копнул немного в понравившемся ему месте одной лапкой, а после, примерившись, принялся рыть основательно и комья вырытой земли летели во все стороны, словно кто-то включил земляной фонтан. Он успел вырыть три ямы и дважды отгонял нахальных синиц от своей миски, когда папа, наконец, закончил и вытащил ящик наружу. Он погрузил его на телегу и повёз к дому. Там, он затащил его по лестнице и отнёс ящик в большую комнату. Ни на что уже не рассчитывающий Стёпа лёжа наблюдал за ним, как вдруг, папа свистнул и снял с крюка поводок, которым, впрочем, редко пользовался.

— Ну, что, барбос?! Гулять пойдёшь?!

Стёпа не поверил своим ушам и привстал.

— Гулять, Стёпа! Идём! — повторил папа, хлопая себя по коленям.

Степашка помчался к калитке и вот они уже шагают по переулку, а потом, по тропинке, ведущей к полю. В этот раз они шли непривычным маршрутом, и вышли на поле с другой стороны, там, где на его пустынной глади высилось несколько стогов сена. Стёпа восторженно залаял и побежал вперёд. Он любил бегать вокруг стогов и пытаться забраться на их мягкие, пружинистые склоны. Но ещё больше, он любил проталкивать свой нос глубоко внутрь, так что только уши оставались торчать снаружи и внюхиваться в душистое сено, полное разных запахов. Где то в глубине стога копошились мыши. Он слышал их и чувствовал запах и его хвост приходил в движение, когда он пытался прорыть ход вглубь стога, то слежавшееся сено было плотным и едва ему удавалось хоть немного продвинуться, оно оседало и приходилось всё начинать сначала. Пока он внюхивался и бегал вокруг стогов, папа вытащил старую наволочку и натолкал в неё немного сухого сена. Потом они вдоволь повалялись на стогах и поиграли в догонялки вокруг них и двинулись домой. Уже у леса, папа обернулся и помахал кому-то рукой, как машут на прощанье.

— До свидания! — негромко сказал он.

Стёпа тоже обернулся, но, никого не увидел, быть может потому, что он был маленького роста. Потом они дружно шагали по тропинке к дому, где папа, вопреки традиции устроил обед, а вечером, напившись чаю, рано лёг спать. А на следующее утро приехала мама с ребятами, и дом наполнился разговорами, смехом и суетой отъезда. Степашка бегал со всеми и участвовал во всех сборах, но он чувствовал, что это было не весеннее оживление прибытия, а осенний отъезд. Он тоже немного загрустил. Выйдя на улицу, он грустно подошёл к своей миске, на краю которой сидела синица и, вместо того чтобы залаять, уселся неподалёку, рассеянно глядя, как они ковыряются в остатках его завтрака. Осень была одна на всех, и для людей и для животных, и для поникших мокрых деревьев. Опечаленный, он вернулся в дом и уснул на меховых маминых тапочках, положив их под голову как подушку, а когда проснулся, в воздухе пахло обедом, и он побежал на кухню, что бы проверить, нет ли там, чего ни будь вкусненького. Пробегая мимо миски, он строго гавкнул на синиц и те стремглав упорхнули на ветви яблони. Затем он деловито поднялся по ступенькам и зашёл на кухню. Степашка не любил долго унывать, потому что иначе, можно было пропустить всё самое интересное и вкусное в этой жизни.