Счастливчики с улицы Мальшанс

Ходил я, ходил в тот день и не заметил, как добрёл до спортивного магазина. Ну до того, где Ориель. Подошёл к ней. Давай перчатки, — говорю, — на счастье. «Эверласт», потемней. Для профессионала. Шесть унций, не восемь…

Она сразу всё поняла. Глаза погрустнели. Стоит перебирает перчатки на прилавке.

— Иначе нельзя было? — спрашивает.

— Нельзя, — отвечаю.

— Я через час кончаю. Подождёшь? — спрашивает.

Дождался её, нашли мы сквер, сидим. И я ей всё выложил. Сидим, Молчим.

— У меня отложено немного, — задумчиво так говорит. — Сколько надо?

Я обнял её, поцеловал. Она такая маленькая, маленькая. Прижалась, Я боялся: не помять бы. Люблю я её. Или мне кажется? Откуда мне знать, как это любить? Но Ориель говорит, что знает. Она мне сказала, что любит с того самого дня, когда мы в Белом зале повстречались.

— А почему не хотела встречаться, раз любишь? — спрашиваю.

— Я думала, что ты, как все, только так, позабавиться. Да и некрасивая я, маленькая… Рот — прямо ворота…

— Глупая ты, это да, — говорю. — И рот у тебя красивый… Договорились мы каждый день, пока я на виллу не уеду, встречаться.

А потом Клоду сделали операцию, отправили его в санаторий — Бокар не обманул — в самый лучший, а я уехал на виллу. Мне тренера дали. Тренируют здесь не так, как у папы Баллери. Тут все соки выжимают. Целый день только этим и занимаемся.

А потом был мои первый профессиональный бой, я его выиграл нокаутом. Второй — тоже нокаутом, и третий, и пятый Все нокаутом! Бокар в восторге. Снова дал денег. Все деньги ушли опять на операцию, потому что первая всё-таки оказалась неудачной. Да и санаторий дорого стоит. Но Клоду там хорошо и ребят к нему с завода пускают.

Потом у меня был бой с чемпионом города. И его я выиграл. Газеты теперь мой портрет печатают. Род говорит:

— Второй счастливчик вышел на орбиту. Юл, тот совсем уже миллионер, скоро узнавать перестанет. А теперь ты. Когда чернорабочий потребуется твои деньги лопатой грести — про меня не забудь. Ну ничего. Скоро я тоже «запущусь».

С Ориель редко видимся. Бокар не любит девушек около своих боксёров — тайком встречаемся.

Вызвал он меня к себе — у него контора не то что у папы Баллери, целый особняк — и говорит:

— Следующий матч у тебя с чемпионом страны — Робби Робинсоном. Ты его проиграешь,

— Ещё бы, — говорю, — с таким мастером…

— Чепуха, Роней! Робинсон давно не мастер. Последние два года он только благодаря мне и выигрывал. Я ему противников подбирал — цыплят. С тобой дело другое. Ты — настоящий. Тебя я чемпионом мира сделаю — будь покоен. Но раньше надо стать чемпионом континента. Путь лежит через Робинсона. Его давно пора менять, иначе он сам на ринге от старости развалится. Но первый матч ты ему проиграешь. Ты молод, тебе спешить некуда, а через шесть месяцев реванш. Это мы предусмотрели в контракте. Вот тогда делай с ним, что хочешь. А этот матч проиграешь. Но всё равно семьдесят пять процентов выручки твои. Проиграешь по очкам, Если ляжешь — всё равно никто не поверит. И так придётся написать, что ты в седьмом-восьмом раунде плечо растянул или ещё какую-нибудь липу.

Проиграть так проиграть — мне всё равно. Лишь бы деньги платили…

Да! Бокар, это тебе не папа Баллери, не любительский бокс. Сейчас все в моей победе уверены, все на меня будут деньги ставить. А против только дураки и… Бокар. А когда я проиграю, только дураки да он и выиграют. Эти дела я хорошо знаю. Мне о них ещё папа Баллери рассказывал. Теперь я сам в этих грязных делах участвую.

… Перед матчем мы весь день провели с Ориель.

В кино посидели, потом сели на пароходик — катаемся по реке. Народу мало. Сидим на корме, обнявшись, разговариваем. — Знаешь, Нис, я когда маленькой была, я всегда мечтала, что буду актрисой, певицей, — рассказывает Ориель, — Пела я здорово. Вроде вашего Юла, под гитару. Все фильмы про актрис смотрела. Сначала они такие же замарашки, как я, потом встречают какого-нибудь богача и становятся знаменитыми. А потом я заболела. Мы в подвале жили. Там сыро, холодно. Мать от туберкулёза умерла, у меня тоже открылся. Отец всё продал, день и ночь работал — и меня вылечили. Но уж петь я больше не смогла… Ты не бойся, Нис, Я теперь здоровая!

— Не болтай глупостей, — говорю, — При чём тут здоровая, нездоровая. Думаешь, заразиться, что ль, боюсь? — И поцеловал её, чтоб не думала…

— Сбил ты меня, — говорит, когда отдышалась. — О чём я? Ну да, выздоровела и пошла в магазин работать. Потом школу продавщиц закончила. Опять работаю. Вот и вся моя жизнь.

— Уж так вся? — спрашиваю. — А до меня у тебя ребят не было?

— Нет, Нис, нет! повернулась ко мне, за идею обняла, смотрит глазищами своими. — Я и не думала никогда, что кто-нибудь будет. Я некрасивая, рот большой…

И что ей дался этот рот! Рот как рот! Ну великоват. Это даже красиво, по-моему,

— Расскажи про себя, — просит. — У тебя, наверное, много интересного в жизни было. Ты большой боксёр.

— Большой не большой, а вот заработаю как следует и домик себе куплю. У моря где-нибудь. Или ферму. Бокар говорит: все бывшие чемпионы или бары, или фермы покупают. Уедем туда с Клодом.

— А я? — перебивает,

— Ну, а что ж я, без тебя уеду?

— Я бы уехала, — говорит. — Я ведь одна теперь, совсем одна. Отец ушёл из дому, давно ещё, где он — не знаю. Прислал как-то письмо; «Заработаю денег, вернусь». И нет с тех пор.

Задумалась. Потом говорит:

— Ничего нет на свете хуже, денег. Правда? Сколько зла приносят. А без них никуда. Почему так?

— «Почему, почему»!.. — говорю. — Что ж, хлеб на мясо менять, что ли? Как первобытные люди? Зла от денег много, конечно, но хорошего тоже на них много можно сделать! Не было бы денег, не знаю, как бы я с Клодом…

Потом проводил я её. На прощание говорит:

— Ты должен выиграть завтра, Нис! Я желаю тебе счастья. Ты в моих перчатках будешь выступать?

— В твоих, — говорю,

— Хочешь, я приду посмотреть?

— Нет, — говорю — И вот что, дай мне честное слово, что ты никогда, слышишь, никогда не пойдёшь смотреть, как я дерусь!

— Конечно, не пойду, раз ты просишь, Только почему?

— Не хочу, — говорю, — Не хочу! Был бы я любителем, сам бы тебя затащил. А это… так, балаган. Нас, как баранов, убивают, а овцы сидят и смотрят. Их Бокар и стрижёт, будь здоров!

— Кого стрижёт? — спрашивает, — Странно как-то ты говоришь, Нис. Я не понимаю.

— Ну и не надо. Это я так просто. Покойной ночи, Ориель…

…Стыдно мне было, ох, как стыдно! Вышел на ринг. Дворец спорта набит. Дым коромыслом, глаза ест. Пивом воняет, бензином. «Форд» устроил в зале выставку своих машин. Мальчишки с кока-колой, с газетами, с пивом носятся. Орут.

Объявили нас. Сошлись, пожали руку рефери. Раздался гонг. И пошла комедия. Честное слово, у меня было такое чувство, что я работаю со старым Штумом или госпожой Амадо, что ли. Конечно, класс у него исключительный, был он мастером таким, что держись. Все бои нокаутом выигрывал. Я помню, папа Баллери рассказывал, как он Брауна убил… И удар у него тоже будь здоров, если попадёт! С другими он бы ещё долго мог держаться. Только не со мной. Мне ничего не стоило накаутировать его в первом же раунде. А тут чуть не все пятнадцать пришлось работать. Есть такая игра в шашки — поддавки называется. Кто сумеет раньше свои шашки сдать. Так и у меня. Это пытка была. Я и так, и эдак, и ныряю, и ухожу.