Счастливо, товарищ…

застенчивый ангел, скрывая плиту потолка,

торжественно тих.

Но стоят возле ванны моей

поэт с проституткой

и зрячего топят щенка.

А тело, согласно закону, проскочит трубу

затем, чтобы вторить зловонию мусорных куч.

Я благословляю бродячую Вашу судьбу

уже потому, что язык беспредельно могуч.

Ну что же, урок рисованья почти закруглён.

Не мною поверженный воин незыблемо стар.

И справа на том же заборе выводит углём

открытые женские формы, краснея, школяр.

Май-89.

* * * * *

Товарищ по сцене, когда я тебя позову,

мы встретимся там, где растаяла вечная мгла.

Искомая радость, что прямо от нас пролегла,

способна ослабить бесцветные сны наяву.

И чувствуя: не разряжается в сердце набат

на той стороне с безысходностью в степени “эн”,

мы станем минёрами тщательно сложенных стен

и мало-помалу, но выдавить сможем раба.

А если в конечностях неугасимая дрожь,

как следствие тяжести нового стада ханжей,

умрём и похерим, что кличет беду ворожей,

товарищ по сцене, когда ты меня позовёшь.

Июнь-89.

* * * * *

Моя случайная подруга,

пока дарующая мне

и тело, нежно и упруго,

и слово, верное вполне,

кому оказываешь милость,

целуя огненный букет?

Моя уже определилась

печать таланта на руке?

И, может быть, высоко место

ты предоставить мне должна,

слепая, зрячая невеста,

еженедельная жена.

Я окунусь, ещё не пьяный,

с твоим сознаньем – налегке -

в гнусавый голос ресторана

на европейском языке.

Август, сентябрь-89.

По Сальвадору Дали

Ноль километров пути.

Слушай, не надо юлить!

По Сальвадору Дали

сны до пчелы сократи.

Твой перезревший гранат,

снова к ногам упаду.

Тигры в тебе на ходу,

и невозможно назад.

Слабой, жестокой, другой

рвёшься в летучие дни.

Мы остаёмся одни.

Будь, если можешь, нагой.

Март-90.

* * * * *

Между востоком и югом

долго плывёт тишина.

Шторы вплотную друг к другу.

Или темно от вина?

Прямо за тонкой стеною -

с вечера настежь окно.

Утро приходит за мною,

и неизбежно оно.

На пожелтевшей странице

недостаёт одного,

Господи – сильно влюбиться,

если бы видеть, в кого.

Кран, не закрученный туго,

сны мои сводит на нет.

Между востоком и югом

капает солнечный свет.

Март-90.

* * * * *

Устраняя падение в ноль,

заливаю шампанским пожар,

много-Ницше-и-чуть-Рокамболь

до прихода звезды Ахернар.

Точно так непреклонны пажи

и заботливо-нежен Перун,

так и я продолжал дорожить

именами невидимых лун.

А прошедшее сброшу, как плащ -

изъелозил его, извозил…

Всё равно не обида и плач -

три десятка покинутых зим.

Май-90.

* * * * *

Мой Август светлей и капризней.

Лавровый венок или нимб?

Опутанный нитями жизней

далёко сверкает Олимп.

Тревожен мифический зуммер

свободной и славной страны.

Готовится грозный Везувий

исторгнуть лавину войны.

Мне лучшая доля приснилась.

А что до сердечной струны -

являет стороннюю милость

Селена, богиня Луны.

Август-90.

Ленинград/Петербург

Я люблю наезжать в Петербург.

Экипажи – к порталам дворцов!
–

величавых потешных бойцов,

вожделенных античных фигур.

Я люблю из-под шёлковых лент,

переполненных мною клетей

на проспектах свободы моей

искромётный дарить комплимент.

Где игрою свечей и лучин

увлечён быстрокрылый Пегас.

И немного – не то, что у нас -

есть весьма одиноких мужчин.

Октябрь-90.

* * * * *

В театре Кабуки

теряются звуки.

Весенние воды

крушат акведуки.

Прекрасная Литта

морями закрыта.

Я парус сошью

из листов кондуита.

И верить устану

себе и Тристану,

с груди отцепляя

значок капитана.

Октябрь, ноябрь-90.

* * * * *

Когда открываются баки,

и льётся сироп на поля,

то красные скачут рубаки,

и ухает с ними земля.

Их радость достойна приказа,

любовь – пораженья в бою.

Себя с эн-плюс-первого раза

я в каждом легко узнаю.

И сквозь музыкальную дрёму -

не мной дирижирует кнут!
–

возьму и Фому, и Ерёму

и твёрдыми лбами столкну.

Ноябрь-90.

* * * * *

Появляясь на кухне из роз,

отражаясь в гостиной из ваз,