Счастливый день

– Пап, а тебе не скучно одному в квартире?

Я скорее почувствовал, чем понял то, к чему он клонит, но переспросил:

– Да нет, а что?

Сын, немного замявшись, отвечал:

– Ну, может нам поменять твою и нашу квартиры на одну большую трехкомнатную в хорошем районе. Ты будешь жить с нами. У тебя будет своя комната. Внука будешь часто видеть. Ты же с годами все слабее. Одному ведь тяжело, а если вдруг заболеешь, и нас нет рядом. Как ты думаешь?

Мои ощущения подтвердились. Я не сомневался в том, что эта инициатива принадлежала Ире - жене Славка.

– А что думает Ира по этому поводу?
– спросил я, как будто бы предполагая, что это инициатива исходит от сына.

Славик оживился:

– Она не против!

Я замялся, не зная, что ему ответить.

– Мне нужно подумать, - наконец промолвил я.

– Хорошо, - Славик заторопился домой.
– Ты не переживай, все хлопоты по обмену я возьму на себя. Все будет хорошо, и мы будем вместе, - уговаривал он меня на последок.

Он ушел, а я еще долго сидел за столом, уткнувшись взглядом в недоеденный торт. Мне было горько и обидно.

Мы десять лет обучаем детей в школе. Мы учим их математике физике, химии и прочим наукам, но не учим их самой главной науке - быть людьми. Мы не воспитываем в них сочувствия и доброты, а потом нас шокирует их душевная слепота. Мы очень мало беседуем со своими детьми, ограничиваясь вопросами о сделанных домашних заданиях.

Владимир Николаевич, глядя в пространство, куда-то мимо меня продолжал:

– Я позвонил Славику через два дня и сказал, что я согласен на обмен. Он очень обрадовался и предупредил меня, чтобы я не волновался, когда ко мне будут приходить для осмотра квартиры.

Обмен произошел довольно быстро. Всем занималась Ира. Она наняла какого-то проворного маклера, тот подыскал нам трехкомнатную квартиру в Кировском районе города. Все это время Славик и Ира были очень учтивы и вежливы со мной, постоянно интересовались моим здоровьем. Такое благорасположение продолжалось еще некоторое время и после переезда, но вскоре стало охладевать. Я все больше стал раздражать их по разным поводам и старался как можно больше времени не выходить из своей комнаты или ездил к своему другу Аркадию, у которого иногда просиживал до вечера. Он с женой всегда очень тепло принимали меня у себя. Их дети давно выросли и жили отдельно. Чтобы не сидеть дома, я решил найти себе какую-нибудь работу. Мне повезло, и я устроился вахтером на заводе не далеко от дома. Зарплата не большая, но зато я был чем-то занят и никому не мешал.

У Славика все никак не клеилось с работой. Как-то раз он пришел домой возбужденный с горящими глазами и стал рассказывать, что его друзья предложили ему вместе с ними заняться коммерцией. Дескать, у них есть очень хорошие идеи, но для этого им нужно скинуться своими капиталами и, как я понял, немалыми. У Славика никакого своего капитала, естественно, не было, но он сказал, что можно взять ссуду в банке. Я стал его отговаривать, зная какой из него никудышный коммерсант, но он и слушать ничего не хотел. Он носился с этой идеей несколько дней, выяснял, как можно взять ссуду. Ему сказали, что нужен хотя-бы один гарант. Он обратился к своим знакомым, но никто не соглашался. Тогда он стал уговаривать меня стать его гарантом.

"Какой из меня гарант, - говорил я ему, - ведь я пенсионер".

"Но ты же работающий пенсионер, - убеждал он меня, - и тем более в банке работает мой одноклассник, и он поможет нам все устроить". Он был так настойчив, что я в конце концов согласился.

"А может и вправду у сына все получится", - думал я.

Коммерция Славика длилась недолго. Все пошло совсем не так, как предполагал он с друзьями. Поначалу наша квартира превратилась в какой-то перевалочный склад, и все время была завалена какими-то вещами. Он то увозил их, то привозил обратно. Приезжал злой, кричал на жену и сына. Со мной вообще не хотел разговаривать. В результате, через несколько месяцев их предприятие полностью обанкротилось. Они даже еще остались кому-то должны. Обстановка дома совсем испортилась, в воздухе висело напряжение. Славик был угрюмый и злой, частенько приходил домой подвыпивши и обвинял всех на свете в своих неудачах. Весь мой заработок и часть пенсии стали уходить на погашение взятой сыном ссуды. В то же время Славик по-прежнему нигде не работал, сидел дома или пропадал где-то с друзьями. Дома между ним и Ирой начались постоянные скандалы из-за нехватки денег и его безделья. Иногда Славик срывал свою злость и на мне, когда я попадал ему под руку.

Как то мне позвонил мой друг Аркадий и сообщил, что у его жены Нины внезапно случился инфаркт. Он вызвал скорую, но Нина умерла по дороге в больницу. Я приехал к Аркадию и помогал ему в организации похорон. Все эти дни я был рядом с ним и оставался ночевать в его квартире. Мы беседовали с Аркадием о наших прожитых жизнях, о нашей молодости, вспоминали наших так рано ушедших жен. После похорон Нины, Аркадий, зная какая обстановка царит у нас дома, предложил мне пожить у него. У него была двухкомнатная квартира, и он настаивал на том, что я совсем не буду доставлять ему каких либо неудобств. Мне было неудобно, я отказывался, но Аркадий, в конце концов, меня уговорил. Я переехал к нему, чему семья сына была нескрываемо рада. Даже Славик помог мне перевезти вещи. Как-то раз, через полгода после моего переезда, я приехал в их квартиру, чтобы забрать кое какие свои оставшиеся там вещи. Дверь мне открыла Ира - жена сына. Взгляд у нее был неприветливый, слегка удивленный и настороженный, мол, не собираюсь ли я вернуться к ним. Я поспешил ее успокоить, сказав, что приехал забрать кое-какие свои вещи. Она сказала, что они сложили их в стенном шкафу в коридоре. Комнату, в которой я жил, занял внук Дима и из нее доносились звуки какой-то компьютерной игры-стрелялки. Он слышал, что я приходил, но не вышел поздороваться со мной. Славика дома не было. Ира возилась на кухне. Она не стала расспрашивать меня, как я живу и нужно ли мне что-либо. Я явно чувствовал себя здесь нежеланным гостем. Собрав свои вещи, я ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Вы знаете, я не в обиде на свою судьбу, на детей. Жаль, конечно, что мы упустили их воспитание.

Остановившись ненадолго и справившись с накатившим переживанием, старик продолжал:

– Я прожил у друга около года, когда Аркадий сильно заболел. Его положили в больницу и там определили, что у него рак желудка в четвертой стадии. Операцию делать было уже поздно - это только бы ускорило его смерть. Аркадия отпустили домой, выписав ему обезболивающие и кучу других лекарств. И начались тяжелые дни. Я оказался в роли сиделки у своего друга. Пришлось уволиться со своей работы. Аркадию становилось то хуже, то лучше. Иногда он лежал в кровати целый день не вставая, а иногда, когда чувствовал себя лучше, поднимался и мы ходили с ним в парк. Я ухаживал за ним, уже имея подобный горький опыт, когда болела моя жена. Приходили навещать его дети. Они были благодарны мне за помощь. Так прошло около полугода. Аркадий постепенно угасал. Его мучали сильные боли. Обезболивающие уже не помогали. По ночам он стонал, часто просыпаясь. В феврале Аркадий на какое-то время вдруг почувствовал себя лучше, даже в глазах его появился слабый проблеск надежды, но через две недели состояние резко ухудшилось. Начались сильные боли, он впал в полубессознательное состояние, часто бредил. В конце февраля он умер. Мы похоронили Аркадия рядом с его женой. До последнего момента мне выпало быть рядом с ним и наблюдать эту жуткую картину борьбы жизни со смертью. Я многое передумал в те дни. Насколько бренны все наши земные достижения и как нужно ценить саму жизнь и радоваться каждому ее моменту. Пока мы живы, нужно спешить делать добро. Только это имеет значение. Как мы раскаиваемся в конце жизни, что упустили драгоценные моменты, что недодали тепла и радости своим близким людям.

Квартиру Аркадия его дети решили продать. Они предложили мне еще пожить в ней какое-то время до ее продажи, но я отказался, сказав им, что возвращаюсь к себе. Все это время, пока я жил у друга, Славик с Ирой ни разу меня не навестили и не поинтересовались, как мои дела. Их вполне устраивало мое отсутствие. Я решил, что не буду возвращаться в их квартиру и не потому, что был в обиде на них. Мне не хотелось создавать дополнительное напряжение в той и так довольно натянутой обстановке в семье детей. Мое материальное положение было вообще крайне тяжелым. После увольнения с работы, от моей пенсии, из-за вычетов на погашение ссуды сына, оставалось меньше одной трети. Я попробовал снова устроиться на прежнюю работу, но это место уже было занято. В других местах мне отказывали из-за возраста. Я стал бродяжничать. Никогда не думал, что в старости мне будет уготована участь бездомного.

Я нашел ночлежку, устроенную местными бомжами, в подвале заброшенного нежилого дома в соседнем районе города. Жильцов этого дома выселили по причине его ветхости. Шли слухи, что этот дом собираются снести и на его месте построить новый. Но, пока это были только слухи, дом служил пристанищем для бездомных нищих. Они приняли меня в свою компанию и объяснили условия проживания. Мне выделили скромную лежанку, еще недавно принадлежащую одному из бомжей, схватившему зимой сильное воспаление легких и ушедшего вскорости в "лучший мир". Все бомжи занимались попрошайничеством и сбором бутылок. Определенную сумму денег от общей выручки, каждый должен был вносить в общую кассу, которой заведовал одноглазый бомж по кличке "Кутузов" - мужчина крупного телосложения и крутого нрава. Он был беспощаден к тем, кто пытался хитрить и увиливать от взносов. Деньги из общей кассы шли на взятки участковому милиционеру и местным бандитам. Это была оплата за наше спокойствие. Иногда на оставшуюся часть общих денег устраивались совместные пирушки с обильной выпивкой. Я старался не принимать в них участия, за что получил прозвище - "Трезвенник". В нашей бездомной компании были люди с совершенно разными судьбами. Были просто сломленные, опустившиеся люди с безвольным характером, пережившие в определенный период удар судьбы и не сумевшие его преодолеть, были спившиеся, потерявшие все бывшие работяги и представители интеллигенции, не сумевшие приспособиться к новым условиям жизни после начавшейся перестройки. У одних не было никого из близких, у других были родственники, которые не хотели ничего о них знать, как будто их просто не существовало. Им было стыдно осознавать свое родство с этими несчастными бомжами, и они старались с ними не встречаться. Я тоже оказался в этой категории бездомных. Здесь я впервые осознал, насколько наша судьба может быть непредсказуема и поступать с нами без лишних сантиментов. И еще меня поразило, что тот мир, в котором я оказался, был ни где-то там, за тридевять земель, он был всегда рядом с нами, параллельным, не пересекающимся с нашим миром. Мы как будто не знали или не хотели о нем знать.

В нашей бездомной компании я познакомился с Виктором - в прошлом младшим научным сотрудником одного из ленинградских НИИ. Это был добрый, но слабохарактерный человек шестидесяти лет, вначале девяностых потерявший работу по причине закрытия проектов, над которыми он работал и сокращения сотрудников института. Он не смог найти себя в новых и непривычных для него условиях. Это был не единственный "подарок" судьбы, уготованный Виктору. Его жена Клавдия завела себе любовника и тот, не стесняясь, приходил к ним домой. Звали его Анатолий. Узнав о его связи с Клавдией, жена Анатолия выгнала его из дома, и ему ничего не оставалось, как переехать к своей любовнице. Дома у Виктора сложилась трагикомическая ситуация, когда он сам спал в зале на диване, а его жена с Анатолием в их спальне. Днем он старался быть вне дома и приходил только ночевать. Так не могло продолжаться долго, они с Клавдией решили развестись и Виктор ушел из дома, забрав только свои вещи. Единственная дочь Виктора и Клавдии - Юлия вышла замуж за финна, работавшего по контракту в Питере, и уехала с ним к нему в Финляндию. Виктор тогда еще работал в НИИ. Она очень редко писала своим родителям и ни разу не приезжала их навестить. Она ничего не знала о том, что произошло в ее родительском доме и то, что ее отец стал бездомным. Виктор был рад тому, что его дочь не знает о его плачевном положении. Он всегда с теплотой рассказывал о ней и показывал мне ее фотографии. Жену он простил и не осуждал. Это был действительно добродушный и безобидный человек. При всем том, что с ним случилось, он не был в обиде на свою судьбу и никого не обвинял в своих бедах. Многие в нашей ночлежке любили Виктора, жалели его и называли "блаженным". Мы очень подружились с Виктором и часто, сидя за шахматами, беседовали с ним на разные житейские и философские темы. Он был хорошим собеседником. Умел и говорить и слушать. Со стороны, наверное, было бы смешно наблюдать двух нищих за шахматами беседующих на разные философские темы. В такие моменты, если нас не донимало чувство голода, холода и телесные недуги, мы были, в общем-то, довольны своей судьбой и нас не страшил завтрашний день. Мы как будто переносились из нашей убогой обстановки грязного подвала совсем в другой, светлый мир, где нет страданий и нищеты. Мы поставили рядом наши лежанки и по вечерам, когда ложились спать, подолгу разговаривали друг с другом о превратностях наших судеб.